Даурия - Седых Константин Федорович (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
А больной продолжал надсадно тянуть свое:
— Да подайте же ради бога утку. Оглохли все, что ли? — и наконец принялся барабанить кружкой по столику.
За полуприкрытой дверью скоро зашлепали чьи-то торопливые шаги. Потом в комнату просунулась в белой повязке голова и равнодушный голос спросил:
— Чего надоть?
— Утку мне.
Роман думал, что на такое дикое требование сиделка рассердится или по крайней мере расхохочется, но она покорно бросила:
— Сейчас, — и куда-то снова зашлепала по коридору. Через минуту она вернулась с белой эмалированной посудиной, отдаленно напоминавшей ковш.
«Вот тут какие утки-то бывают», — разочарованно подумал Роман и почувствовал, что у него тоже есть надобность в такой утке, но сказать об этом сиделке не посмел. Было стыдно, а еще более противно. Он попытался подняться.
Сиделка, услыхав, что он шевелится, подошла к нему, и видя его намерение встать, строго сказала:
— А вставать-то не полагается. Лежи, парень, лежи. Тебя насилу от смерти вызволили. Долго тебе еще лежать-то.
— Да мне бы того… выйти, — мялся Роман.
Сиделка пришла ему на помощь:
— Тебе по-большому или по-маленькому?
— Мне эту самую… как ее… утку, что ли? — через силу выдавил Роман и почувствовал, что весь вспотел.
Днем пришел навестить Романа отец. В палату его не пустили, так как день был не приемный. И Северьян вынужден был написать ему записку. Роман едва разобрался в отцовских каракулях. Отец спрашивал, как он себя чувствует и что ему требуется. Дальше писал, что встретил на базаре Луку Меньшова, который передает ему привет и желает быстрой поправки. Писать Роман еще не мог. От малейшего напряжения у него шла кругом голова, темнело в глазах. Поэтому он передал отцу с сиделкой, что дела у него пока неважные, но что доктор не велит беспокоиться и обещает полное выздоровление. Но сиделка еще раз принесла от Северьяна записку. В ней был только один вопрос: «А руку тебе не отняли?» Подавая Роману это послание, сиделка рассмеялась:
— Беспокойный у тебя отец-то. Сколько я ему ни говорила, что цела твоя рука, не верит — и все. Напиши ему хоть два слова…
Роман с великими усилиями вывел на бумажке огрызком поданного сиделкой карандаша: «Рука целая. Не беспок…» И вынужден был от нестерпимой боли, от которой сразу все пошло кругом, закрыть глаза и вцепиться зубами в противно пахнувшее одеяло.
Поправлялся Роман медленно. Только через две недели градусник стал показывать нормальную температуру и Роману разрешили ходить. Дома уже заканчивали подъем паров и готовились к сенокосу, а Роман все еще не знал, когда его выпишут. Несколько раз он спрашивал об этом доктора Сидоркина, который извлек из его плеча свинцовую мятую пулю, но Сидоркин всякий раз говорил ему:
— Не торопись, молодой человек. Придет время — не задержим. Я обещал твоему отцу выходить тебя и свое слово сдержу… Я на свадьбе у тебя гулять собираюсь, с дедом твоим познакомиться хочу и калекой тебя из больницы не выпущу, — посмеивался Сидоркин в седые усы и велел терпеть.
Отец навещал Романа каждое воскресенье. За это время он совсем сбился с ног. Если бы не Герасим Косых, помогавший ему, не было бы в этом году у него изготовлено паров, стояли бы непрополотыми хлеба. Приезжая к Роману, отец всякий раз старался задобрить Сидоркина. Привозил ему масло, яйца, муку. Такие подарки доктор принимал охотно, и Северьян, хотя и тянулся из последнего, вручал их с благодарностью. Считал он Сидоркина спасителем сына и был бы искренне обижен, если бы не пожелал доктор принять его подношений.
В один из воскресных дней, когда начали приходить к больным родные и знакомые, в палату Романа вошла сестра и жеманно улыбнулась:
— К вам посетители…
Роман думал, что это отец, и продолжал спокойно сидеть на койке. И велико было его изумление, когда в дверях появилась Клавка Меньшова, а за ней Ленка Гордова. От неожиданности он выронил из рук ручное зеркальце, в которое разглядывал свое исхудавшее лицо и стриженную машинкой голову. Обе девушки были под стать друг другу, рослые, красивые, нарядно одетые. Само здоровье вошло с ними в палату. И все больные невольно залюбовались на них. Как зачарованный, глядел Роман на Ленку, красивую, в легком светлом платье, с желто-зеленым китайским платком на плечах.
— Здравствуй, Рома! — кинулась к нему Клавка, протягивая руку.
Роман поднялся к ней навстречу, а сам не переставал глядеть на Ленку. Ленка подошла к нему зардевшаяся, в глубоком смущении пожала ему руку, не в силах вымолвить хотя бы одно слово. Первым заговорил Роман. Дрожащим от волнения голосом он сказал Ленке:
— Спасибо, спасибо…
Потом пододвинул к девкам две крашеные табуретки и пригласил садиться. Они присели. Клавка все время не спускала глаз с Романа, а Ленка только изредка кидала на него короткие, но много говорившие его сердцу взгляды.
— Мы ведь к тебе давно собирались, — зачастила Клавка. — И пожалели же мы тебя, когда узнали про эту беду. А нынче вот отпросились на базар, да и заявились к тебе. Рад ты или не рад?
— Рад, да еще как. Не чаял я Лену встретить, этого мне и во сне не снилось, — ответил Роман, но, вспомнив свои отношения с Дашуткой, покраснел.
— Отчего же это? — на мгновение взглянув на него, спросила Ленка.
Роман понизил голос:
— Думал, что забыла, — и еще тише добавил: — Думал, с глаз долой, так и из сердца вон…
Ленка укоризненно покачала головой:
— Эх, ты!.. Плохо ты обо мне думаешь.
— Не обижай ты ее, Роман, — сказала Клавка. — Не заслужила она этого. Все время только о тебе и разговаривает.
— Правда это? — Роман осмелился и взял Ленку за руку, терзаясь от своей вины перед ней.
— Не слушай ты ее. Врет это она… — шептала Ленка одно, а глаза ее говорили другое. Роман с благодарностью пожал ей руку.
В это время вошел в палату Северьян. Увидев у кровати Романа девушек, засмеялся, воскликнул:
— Ну, раз с девками беседу ведет, то, значит, совсем молодцом.
Не переставая улыбаться, он подал Клавке руку:
— Здравствуй, племянница, здравствуй… А это кто? — повернулся он к Ленке.
И тут Роман совершенно неожиданно для себя сказал отцу:
— Это моя невеста.
Ленка вспыхнула и закрыла лицо платком. Северьян погрозил пальцем Роману:
— Да ты, я вижу, парень не промах… Губа у тебя не дура, — и расхохотался, окончательно смутив Ленку, а потом совершенно серьезно проговорил: — Ну-ну, дай Бог…
Присев рядом с Романом на койку, Северьян спросил у Клавки:
— Чья она будет-то?
— Гордова Гурьяна.
— Да что ты говоришь? — изумился Северьян. — Моего, значит, сослуживца Гурьяна Корнилыча дочь. Гляди ты, какую кралю Гурьян вырастил. Вот не думал я…
Он повернулся к Лене, ласково оглядел ее и спросил:
— А правду Роман говорит?
— Врет, все врет, — засмеялась Ленка, кусая кончик платка.
В палату заглянула из коридора сестра и пропела:
— Ух, как тут у вас весело… Заканчивайте беседу. Время для посетителей вышло.
Ленка и Клавка сразу поднялись и стали прощаться. Роман вышел проводить их в коридор. Подавая ему руку, Ленка спросила его шепотом:
— Ты зачем это сказал? Пристыдил, ой как пристыдил… Что теперь твой отец подумает про меня?
— А ничего… Только со свадьбой поторопится.
— Правильно, правильно, Рома, — услыхав их разговор, громко сказала Клавка.
— Пиши мне, Лена, ждать буду, — попросил Роман.
— Если сам вперед напишешь, то буду писать, — увлекая за собой Клавку, бросила Ленка на ходу.
Дав Роману возможность проститься с девушками, вышел из палаты Северьян. Взглянув на него, Роман убедился, что отец в самом отличном настроении. И он не ошибся. Северьян положил ему руку на плечо, расплылся в усмешке:
— Ну, ежели не врешь, то дай Бог… Обрадовал ты меня, шибко обрадовал. Поправляйся скорей, а осенью и о свадьбе подумаем. За великую честь почту с Гурьяном породниться…
Всю ночь радостно взволнованный Роман пролежал с открытыми глазами. В самых мельчайших подробностях переживал он снова и снова свое нежданное свидание с Ленкой. Рядом с ним метались во сне, стонали и бредили больные. Невыносимой показалась бы ему эта бессонная ночь в палате, если бы не было в сердце такого полного ощущения счастья, такой окрыляющей радости. Особенно приятно было сознавать, что на искалеченного и больного глядела на него Ленка глазами, полными неподдельной любви. И он благодарил ее, восхищался и гордился ею. И странным казалось, что еще совсем недавно он готов был навсегда отказаться от нее ради другой.
