Противостояние - Витич Райдо (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Галина Сергеевна, у Саниной сепсис, тяжелейшее состояние, раневая поверхность составляет более тридцати процентов. Вы хотите ее убить на операционном столе?
— Наоборот, хочу, чтобы она выжила. Осколки — дополнительный очаг инфекции, плюс они находятся в опасной близости с жизненно важными органами.
— Согласен. Но сейчас извлекать их безумие. Я категорически против операции.
— Возможно наоборот.
— Галина Сергеевна, позвольте мне самому решать, что и когда возможно. Изучите рентген снимок внимательней. Осколки — последствие старого ранения. Они закрыты капсулой соединительной ткани и на данный момент представляют самую минимальную опасность для организма.
Женщина помолчала и сухо спросила:
— Я свободна?
— Да, конечно.
Женщина вышла, а Ян опять уставился на документы.
Это какой подвиг какими силами совершила девушка, если ей самое высокую награду дали?
Надо бы как-то торжественно вручить, — подумал и убрал пока в стол наградной лист и звезду. А офицерские корочки в стопку других. Вряд ли они пригодятся. Девушка даже если выживет — инвалид. Будет комиссована однозначно.
Глава 28
Санин писал письмо. Писал уже неделю и никак не мог подобрать нужные слова.
Валюша осталась одна, умерла мама — что на это сказать, какие слова подобрать?
Холодно от смертей на душе у майора было, а что из него вытащишь? Боль потери? Так ее в слова не облечь. Сожаление, скорбь? Так они в глазах каждого, но выразить письмом их невозможно. Вот и вымучивал слова поддержки, а они скупыми выходили, не таким, как в уме, предложения рубленными, как приказы.
Грызов, уже капитан, сидел напротив друга, подперев кулаком щеку и, посматривал на него, пытаясь понять, что это Коля мучается, чего такое царапает на листе бумаги и морщится? Докладную, что ли, в штаб сочиняет? А Санин смял третий лист, выкинул. Расстегнул ворот гимнастерки, закурил.
— Чего ты? — спросил Федор.
— Не получается.
— Докладная?
— Письмо.
— Матери?
— Сестренке. Умерла, мама-то…
Мужчины помолчали.
— Дааа, — протянул Грызов: а что еще скажешь?
Любые слова труха, потому что не выдумали еще слов, чтобы все что в душе точь- в — точь отображали.
— Пусто, Федор, вот здесь пусто, — на грудь свою показал. — Внутри, словно поле выжженное.
Дверь в штаб хлопнула, Савельич на пороге появился:
— Ну и чего сидим? — улыбнулся, усы пригладив. — Я вам таких командиров надыбал, ух, братцы! Гвардейцы! Орденоносцы!
— И где? — застегнул ворот Санин, вставая.
— Давайте двигайтесь, — открыл дверь, приглашая контингент. Вошли трое, вытянулись.
— Товарищ майор!…
Коля рукой махнул, поморщившись и на Семеновского глянул: гвардейцы, да? Двое явно только с курсов, молодые, хоть молоко с губ утирай, а третий…
Коля уставился на него, глазам не веря, а тот вдруг щедро улыбнулся:
— "Товарищ лейтенант", — протянул, хитро поглядывая.
— Вася?! Голушко!
— Ну, — заулыбался еще шире. Миг и обнялись:
— Вот бродяга! Жив значит!
— Ну, а то!
— Знакомы, что ли? — спросил Владимир Савельевич.
— Друг! — заверил Коля и к столу Васю подтолкнул. — С тобой особый разговор будет, за стол давай. Так, а тут у нас? — оглядел молодых.
— Лейтенант Гаргадзе.
— Лейтенант Иванов.
— С курсов?
— Да.
— "Да", — передразнил, губы поджав, затылок огладил: вот что с ними делать? — Миша?! — крикнул ординарца. И приказал, как только тот высунулся из дверей. — Проводи лейтенантов на место дислокации их взводов.
— Понял, — кивнул.
Офицеры вышли, а Санин к столу двинулся. Вася смущенно улыбаясь, на незнакомых офицеров посматривал и осторожно из вещь мешка на стол провиант выкладывал. Тушенка впечатления не произвела, но появившийся шмат сала в тряпице, фляжка со спиртом, пирожки в газету завернутые — да.
У Федора глаза большие сделались, с непониманием на друга уставился:
— Он зампотылу что ли?
— Это Вася, — засмеялся Николай, обняв Голушко за плечи. — В сорок первом по хозяйственности своей с голодухи нам всем помереть не дал.
— Ай, скажите тоже, товарищ майор, — отмахнулся лейтенант, но было видно, что доволен, тем что помнят его, заслуги какие-то приписывают.
— Где ж ты был, чертяка?! — легонько ткнул ему в плечо кулаком мужчина. Рад был, как брату родному. А впрочем, так наверное и было — породнил их тот июнь.
— Да, — снял фуражку, лоб оттер. — Где только не был.
— Ну, рассказывай.
— А чего?
Федор кружки достал, Савельич посмотрел на пирожки и тяпнул один. Жевать принялся, на друзей поглядывать, а те в обнимку сидели, кружки со спиртом получив, в них глядели. Прошлое они вспоминали, молча погибших величая, дань памяти светлой им отдавая.
— За ребят? — тихо спросил Василий.
— За ребят, — серьезно посмотрел на него Николай.
Выпили, помолчали, и Санин усмехнулся, тепло на мужчину поглядывая:
— Знал бы ты Василий, как я тебя рад видеть.
— А уж я-то? Мне вон товарищ майор предложил, говорит командир у нас героический, бригада отличная, сплошь герои. Будешь в медалях и орденах. А мне ж не награды нужны, — к груди руки прижал, заверяя. — Не пошел бы, я ж на Брянском, ребята там мои. А про вас-то услышал, думаю, а не тот ли это майор Санин, что лейтенантом в сорок первом был? Не тот ли это Николай Иванович, с которым мы в котле жару фрицам давали? Вот не ошибся.
Коля улыбнулся, умиляясь. Федор сало нарезал, хлеб — подвинул на газете:
— Значит, вместе из окружения выходили? — спросил Семеновский.
— Ага, — начал жеваться Голушко.
Санин на стол руки сложил, оглядел боевых друзей и хорошо вдруг так стало, что хоть песни пой. Важно это, когда их прошлого не только мертвые, но и живее приходят. Значит не все позади гарью смерти покрыто, не все в пепел и руины превращено.
— Может, еще кого видел? — спросил у Васи.
— Кого? — пожал плечами, задумчиво дожевывая хлеб с салом.
— "Тетю Клаву". Мы же с ним вышли. Может, тоже жив, воюет.
— Может, — повел плечами Голушко.
— Что за "тетя Клава"? — разлил по второй дозе Грызов. Политрук молча сидел, внимательно смотрел и слушал. Но не смущал и ладно.
— Фенечкин, рядовой. Худой, одни кости, — улыбнулся Санин и стих, нахмурился. — А имя не помню, представляешь?
— Ну, как же? Леня, Леонид, — напомнил Василий.
— Точно! — опять заулыбался мужчина.
— А чего "тетя Клава"? — полюбопытствовал Семеновский.
— Так это вот, товарища майора подруга…
— Жена, — тихо бросил Санин, не спуская взгляда с Савельича. Голушко смолк озадаченно: какая жена? Когда успели, если ее убило тогда? Но подумал, пожевал и, перечить не стал — непонятно, но не его ума дело.
— Жена, — кивнул, зыркнув смущенно на мужчин. Второй кусок сала взял.
К столу Миша подошел, прижимая сверток к животу. Высыпал на стол сахар вперемешку с сухарями:
— Вот, — заулыбался. — И чаек сейчас поспеет.
— Шустрый у тебя ординарец, майор, — хитро улыбнулся Семеновский. — Понятливый. Молодца.
— Садись, Миша с нами, — пригласил его Коля.
— Да ну, — замялся парень. Всего неделю как звание лейтенанта получил и все не понимал, что уже в каком-никаком, но чине. Мальчишка, что с него возьмешь. Но воюет по-взрослому, без соплей.
— Садись, — за рукав потянул его Федор, заставляя рядом сесть. Спирта в кружку плеснул, подвинул.
— За солдат, за погибших друзей, — сказал Санин. — Мы вон с Василием, вместе в сорок первом из окружения выбирались. Ребята с нами из разных частей. Не все вышли.
Голушко кивнул. Миша понял, с серьезным видом выпил предложенное и, ладонью занюхал. Улыбнулся смущенно.
— Ешь, — улыбнулся и Санин. Хорошо ему было, растаяла наледь внутри. Все бы друзья боевые здесь с ним сидели — как бы здорово — то было. Вообще бы на седьмом небе от счастья был.
