ПОСЛЕДНИЙ ИВАН - Дроздов Иван Владимирович (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
– Он дома. Читает.
Кто-то сказал:
– Его с полмесяца не видно.
Позвонил ему домой.
– Его нет дома. Давно уж нет, недели две.
Табель в редакции вел младший редактор Маркус. Я попросил его взять табель и прийти ко мне.
С Маркусом произошел такой разговор:
– Сколько дней не было в редакции Анчишкина?
– Четырнадцать.
– А почему в табеле вы ставите отметку «был»?
Маркус замялся.
– Он так просил.
– Но вы же обманываете – меня, бухгалтерию, государство.
Позвонил в бухгалтерию.
– Вы начислили зарплату Анчишкину за последние полмесяца?
– Да, конечно. Он уже получил. Приходила какая-то женщина с доверенностью, и мы выплатили.
– А знаете ли вы, что он полмесяца не был на работе?
– Нет, этого мы не знаем.
Я положил трубку, сказал Маркусу:
– Вот видите – вы обманули и бухгалтерию.
– Я виноват. Что же мне делать?
– Садитесь. И коротко напишите мне докладную.
Я положил ее в портфель и никому ничего не сказал. Назавтра утром пригласил главного бухгалтера, спросил, как же это такой точный и строгий финансовый орган, как наша бухгалтерия, платит человеку зарплату, которую тот не заработал?
– Его отпускал директор.
– Директор? Вам так сказал Юрий Львович?
– Да, сказал.
– Но у Анчишкина есть непосредственный начальник – это заместитель главного редактора, и есть прямой начальник – главный редактор. Я сейчас в двух этих лицах и, представьте, о причинах отсутствия Анчишкина ничего не знаю. Но если бы и я, и директор отпустили Анчишкина, то не на две же недели! Вы в таком случае, как я понимаю, должны потребовать приказ, распоряжение.
– Да, Иван Владимирович, вы правы. Тут явное нарушение.
– Поправьте.
– А как?
– Не знаю. Дела денежные, деликатные. Вам лучше знать, как их вести.
Я отпустил главного бухгалтера, а через два часа она мне позвонила:
– Анчишкин сдал деньги. Все в порядке.
И тут же зашел Анчишкин.
В минуту я передумал все: Анчишкин – главное колесо в прокушевской машине. Работник никакой, по несколько дней не бывает в редакции. Знает одно: натаскивать в план москвичей. И, как правило, только еврейской национальности. Таких людей на пушечный выстрел нельзя допускать к книжному делу, а он руководит огромной редакцией – полтораста книг в год!
И еще подумал: «Они не пожалели Блинова, фронтовика, командира пехотного батальона, инвалида войны, а во мне копошится жалость. Такие мы, русские люди!»
– Вас не было в редакции четырнадцать дней.
– Читал верстки, рукописи.
– Я вас не отпускал.
– Меня отпускал директор.
Посмотрел Анчишкину в глаза, он дрогнул, опустил голову.
– Пишите заявление с просьбой освободить вас по собственному желанию.
– Да вы что?… Кто вам дал право решать такие вопросы без директора?
Анчишкин встал. Высокий, сутулый – оступил на несколько шагов, точно уклоняясь от удара; растерянно стоял, не зная, что делать.
– Пишите заявление, иначе доложу в Комитет, добьюсь увольнения за прогул и запишу в трудовую книжку.
– Иван, ты что, серьезно? Какая тебя муха укусила?… Кто же так поступает со своими товарищами?
– Вы прогуляли четырнадцать дней. Вот докладная Маркуса. И вы сдали в бухгалтерию деньги, признав тем самым факт своего прогула. Пишите заявление или я вас уволю за прогул.
– Но главный редактор не пишет приказов.
– Главный редактор пишет распоряжения. Наконец, я вправе лишить вас доверия, и тогда ваши подписи ничего не будут значить.
Анчишкин раскрыл рот от изумления, глотнул воздух и выбежал из кабинета.
Директора не было, Анчишкин пожаловался Сорокину, и тот вместе с Панкратовым зашел ко мне.
– Что с Анчишкиным?
– Прогулял. Четырнадцать дней.
– И что?
– А что бы ты сделал?
– Уволил бы… в два счета.
– Ну, положим, в два счета, может, не удастся, а уволить по собственному желанию – попробую.
– М-да-а…-тянул Сорокин.- Вот если бы удалось вытолкнуть такого удава.
Вошел Прокушев. Бросил портфель на приставной стол, развел руками:
– Не понимаю, что тут происходит?
И тотчас же, вслед за ним, без стука и разрешения, влетел Анчишкин.
Прокушев визгливым, почти женским голосом велел секретарше позвать Горбачева. Он был секретарем партийного бюро.
– Братцы! – взмахнул руками директор. – Что происходит?… Нет, вы посмотрите, Анчишкина увольняет. Да Анчишкина, если бы мы захотели все вместе, и тогда бы уволить не могли. Да он же в номенклатуре! Да его только председатель Комитета, и то с согласия коллегии, отстранить может.
– А я его и не отстраняю – он сам уходит.
– Я ухожу! – вскочил Анчишкин.- Ну уж извините – я вам этого подарка не сделаю.
– А как быть с прогулами? Четырнадцать дней все-таки. Вы сами расписались – сдали деньги в бухгалтерию. Наконец, вон… докладная Маркуса у меня – две недели не был на работе, а его заставил отмечать в табеле.
– Меня отпускали.
– Я вас не отпускал, а директор… Он, во-первых, должен был меня уведомить, а во-вторых, на день, на два может отпустить. Если же все-таки вам предоставили отпуск, моя резолюция должна быть.
Анчишкин сел в угол дивана и то пожимал плечами, то руками всплескивал. Прокушев не знал, куда себя деть: он то присаживался к краю стола, то принимался ходить по комнате. Горбачев вышел, а Сорокин и Панкратов то выходили из кабинета, то приходили. Они были взволнованы, втайне, конечно, держали мою сторону, но молчали. Директор приблизился ко мне:
– Иван Владимирович, ты что – серьезно что ли?
– Вполне серьезно.
– Как понимать – месть за Блинова?
– Как хотите, так и понимайте.
– Да это антисемитизм! Он же юдофоб! – вскричал Анчишкин.
– Вы человек русский, я – русский. Где же вы нашли тут антисемитизм?
– Да нет, что с ним говорить! – обращался Анчишкин к директору.- Он же из старой гвардии. Так при Сталине людей ломали.
– Почему при Сталине? Совсем недавно вот из этого кресла вы Блинова выкинули. Уж какой человек – не вам чета! На фронте батальоном командовал, кучу орденов заслужил и ногу потерял, а вы его… вон как крутанули. И никто никого не обвинил в русофобии. И директора нашего сталинистом не обзывали,- Юрий Львович вполне современный человек!
Потом мы с директором вдвоем остались. Потряхивая головой и поправляя воротник, будто он давил шею, Прокушев проговорил:
– Месть за Блинова все-таки?
– Не месть, а четырнадцать дней прогула.
После паузы я сказал:
– Юрий Львович, давно хотел спросить: зачем вам Анчишкин? Работник он никакой и человек нечестный: одних своячков в план тащит. Ну, если бы мы их не отваживали, не вышибали из плана – какие бы книги вы выпускали? Скажите по совести: неужели вам не жалко русского леса, труда типографских рабочих? Ведь в этих книгах ничего нет. Я каждую рукопись читаю. И вижу ваших молодцов – и его, и ваших.
– Моих? Ну-ну,- договорились. Да я о Есенине пишу, я его от рапповцев, от тех же сионистов отстоял. Не будь моих работ, вы и теперь не знали бы Есенина. Говорите, да не – заговаривайтесь. Я человек государственный, мне книга нужна, а не своячки, как вы выражаетесь.
– А дайте ваш портфель, вынимайте рукопись.
Прокушев нехотя раскрыл портфель, извлек объемистую рукопись. Это был сборник произведений известного автора, секретаря Союза писателей, еврея. И сборник состоял из всякой мелочи. В пору своей работы в какой-то городской газете этот автор писал антирелигиозные заметки, крушил попов, храмы, русских православных людей. Теперь он собрал эти заметки в отдельный том и предлагал к изданию.
– Вот она – секретарская литература. Скоро пойдет завотдельская и еще какая-нибудь. А куда же бедному российскому писателю податься? Раньше Циолковский в Калуге издавался. Теперь там издательства нет. Прикрыли. А в Москве да в Питере вот эти… ваши подопечные издаются. Так, может быть, нам и совсем прихлопнуть русскую литературу?
