Аскольдова могила - Загоскин Михаил Николаевич (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Певец приостановился, потом запел опять тихим и заунывным голосом:
Певец умолк. Все бояре, витязи и сам великий князь, привстав, выпили в честь его по чаре вина.
– Спасибо тебе, – сказал Владимир, – спасибо, Соловей Будимирович! Твои песни слаще моего меда: они веселят мое сердце, как бранный клич на поле ратном. Фенкал, – продолжал он, обращаясь к скальду, – ты можешь еще загладить вину свою, но берегись раздражить вторично твоего государя.
– Владимир Святославович, – сказал Фенкал умоляющим голосом, – ты простил дерзким речам моим, о, будь же великодушен до конца: дозволь мне надеяться, что я увижу еще раз мою родину: обещай мне эту милость как награду за верную мою службу, и тогда, клянусь Оденом…
– Молчи! – прервал Владимир. – Слуге ли предлагать условия своему господину? Я хочу, и ты должен остаться вечно рабом моим. Гости мои милые, – продолжал он, подымаясь из-за стола, – и вам и мне время успокоиться. Завтра приглашаю вас на обеденный пир. Соловей Будимирович, жалую тебе село Тугорканово, от которого отказался этот безумец. Вышата, ты говорил мне, что Рогнеда проводит без сна все ночи, – отведи в ее терем Фенкала: он не хотел потешить молодцов, так пусть забавляет жен. Прощайте, мои слуги верные! Отдыхайте; завтра опять повеселимся.
Сказав эти слова, Владимир поклонился на все стороны и пошел, в сопровождении двух ближних отроков, в свою великокняжескую опочивальню. Гости стали расходиться.
– Эх, брат Фенкал, – сказал Вышата, подойдя к скальду, – сплоховал ты!.. Ну, да делать нечего – пойдем!.. Что ж ты стоишь? Иль не слышал, что приказывал мне великий князь?
– Слышал! – сказал вполголоса Фенкал. – Хорошо, – промолвил он, – я исполню твою волю, Владимир: я позабавлю Рогнеду моими песнями; и если варяжская кровь, которая течет в жилах ее, не совсем еще застыла!.. Пойдем, Вышата, пойдем!
VII
Шум затих; огни угасли один после другого в окнах дворца великокняжеского; изредка мелькали, как тени, проходящие по двору служители, кой-где раздавался стук от запираемых дверей; вскоре все замолкло, и только в одном Рогнедином тереме светился еще огонек. Но не одна злополучная дочь Рогвольда не смыкала очей своих, не одна Рогнеда обливалась горючими слезами – в уединенной светлице красного терема стонала горькая, беззащитная сирота, Несколько раз мамушка Буслаевна пыталась ее уговаривать, укладывала спать, но Надежда отвечала на все ее слова одними слезами.
– Эка нравная девка! – закричала наконец старуха, – Навязали же на мою шею эту лихую немочь! Слушай ты, блажная: не хочешь ложиться, так не ложись себе, а я пойду спать в мою светелку; да если ты у меня не уймешься хныкать и вопить в истошный голос да помешаешь мне соснуть, так я тебя, моя голубушка, донцем попотчую!.. Вишь какая боярыня! – продолжала старуха, выходя вон и запирая двери Надеждиной светлицы. – Эх, кабы Вышата не заказывал мне, так я бы тебя, плакса неугомонная, как раз угомонила.
Растерзанное сердце Надежды облегчилось, когда, оставшись одна, она могла свободно излить всю горесть свою пред господом. Слова Вышаты, приезд великого князя в село Предиславино, отвратительные советы и наставления старухи – одним словом, все наполняло неизъяснимым ужасом ее чистую, девственную душу. Прежде она умоляла Искупителя и Пречистую Деву о свободе и соединении с отцом и женихом своим, а теперь она молилась только об одном:
– О, пресвятая, – говорила она, рыдая, – призови меня к себе, соедини меня с моею матерью, не дай мне посрамить седых волос отца моего! О, дозволь мне, без укоризны и стыда, поспешить навстречу к жениху моему, когда придет и его чреда покинуть эту землю изгнания, этот мир плача и страданий!
Более часа молилась усердно Надежда, слезы ее текли ручьями, но не облегчали стесненного сердца. Вдруг мысль о побеге, мысль, которая ни разу не приходила ей в голову, блеснула в душе ее. Она приложила ухо к дверям, стала прислушиваться: Буслаевна спала крепким сном. Надежда подошла к окну; тихо и наблюдая величайшую осторожность, отворила его. Первый взгляд, ею брошенный, смерил Расстояние, которое отделяло ее от земли. Окно ее светлицы было прорублено на задний двор, и Надежда едва не вскрикнула от радости, заметив, что с этой стороны поверхность земли была гораздо возвышеннее, а посему и расстояние от оной до окна несравненно менее, чем с противоположной окружающих, царствовала глубокая тишина. Налево, в промежутках двух длинных конюшен, виднелись густые липы огорода; направо подымался уступами дворец великокняжеский, а за ним вдали высокий Рогнедин терем. С сильно бьющимся сердцем, едва переводя дух, Надежда сняла с постели простыню и одеяло, связала их вместе, прибавила к ним свое длинное покрывало, скрутила и, привязав их к железному крючку, которым запиралось изнутри окно, выбросила из него сию, наскоро сделанную, веревку: она почти касалась земли. Сотворив краткую молитву, Надежда спустилась по ней счастливо на задний двор. Увидев над собою открытое небо, она в первую минуту восторга почла себя уже совершенно свободною, но когда вспомнила, что для этого ей надобно выйти из села Предиславина, окруженного высокою стеною, то минутная ее радость превратилась почти в отчаяние. Подумав несколько времени, она решилась пуститься наудачу и испытать все способы для своего спасения. В то самое время, как Надежда, пройдя мимо конюшен, подошла к запертым воротам огорода, ей послышались в близком расстоянии голоса и шаги идущих людей. Надежда, дрожа от страха, притаилась за большою кучею сена, которое было навалено за конюшнями.
– Эх, братец, – говорил кто-то сиповатым голосом, – разбудил ты меня! А мне завтра поутру надо побывать за селом Берестовым – не близко место! Хочешь не хочешь, а вставай вместе с солнышком. Да сам ли ты видел?
– Как же! – отвечал другой голос. – Ведь я сейчас ходил дозором кругом огорода.
– И трех бревен в заборе нет?
– Как не бывало! Вот увидишь сам… Такую лазейку сделали, что не только господин наш Вышата, да и ты, брат Садко, бочком продерешься.
– Да где же она?
– С правой стороны, подле рябинового куста, напротив большой-то березы.
– Уж не Дулеб ли это проказит?.. А что ты думаешь?.. Да погоди, завтра же скрутят молодца!
В продолжение этого разговора, они подошли к огороду» отперли ворота, вошли в него и скрылись за деревьями. Надежда не проронила ни одного слова; она прокралась вслед за ними в растворенные ворота и притаилась у самого входа за ветвистым ракитовым кустом. Более четверти часа, трепеща от страха и едва смея переводить дыхание, сидела она на земле, покрытой холодною росою; наконец ей опять послышались те же самые голоса, и двое служителей, идя скорыми шагами, поравнялись с кустом, за которым она скрывалась. Казалось, они спорили меж собою.
– Экий ты, братец, какой, – говорил один, – не хотел остаться покараулить.
– Да, как бы не так! – отвечал другой. – А кто их знает: может статься, их целая ватага. Вот приведем человек десять ратных людей, так будет кому стеречь.
– А покамест за ними мы ходим…
– Так что ж? Заберутся в огород?.. Им же хуже: сами в ловушку попадут. Да что ж ты – запирай ворота, теперь уж мы обойдем от рощи.
Голоса умолкли. Надежда, не теряя ни минуты, побежала в ту сторону, где посреди развесистых лип белелась высокая береза. Она не долго искала пролома, о котором говорили служители, и, выбежав в рощу, остановилась на минуту, чтоб перевести дух. Все было тихо и мрачно кругом. Вверху частые ветви деревьев сплетались непроницаемым шатром над ее головою; внизу распускал по влажной земле свои зубчатые и широкие листья густой папоротник. Изредка вскрикивал кузнечик, и от времени до времени принимался стонать филин; но ранний певец наших тенистых дубрав – голосистый соловей отдыхал от своих вечерних песен; он молчал и дожидался полного рассвета, чтоб снова залиться, защелкать, засвистать и пробудить спящий отголосок. Прошло несколько времени, пока Надежда решила, в какую ей идти сторону; наконец она вспомнила, что лес за Почайною и, следовательно, хижина, в которой жил отец ее, должна была находиться на востоке от села Предиславина. Утренняя заря уже занималась и могла ей служить верною путеводительницею. Вот Надежда, перекрестясь, пустилась бегом в самую глубину рощи, придерживаясь правой стороны, и, пробежав шагов сто, вышла на небольшой луг, окруженный со всех сторон мелким, но частым лесом. Она остановилась, чтоб пооглядеться кругом; но едва успела окинуть взором поляну, на которой при свете загорающейся зари можно было различать все предметы, как вдруг близехонько подле нее раздался голос:
