Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

Елизавета Петровна принялась успокаивать сестру и наконец достигла цели, дав слово делать всё, что она велит.

Совсем уже не тою вышла юная цесаревна из опочивальни своей сестры, об руку с нею.

От прозорливой Авдотьи Ивановны не скрылась чувствительная перемена в выражении лица Елизаветы Петровны. Ещё за четверть часа Чернышёва смотрела на неё как на неразумную девочку, которую можно повести и направить куда угодно. Теперь в её глазах просвечивала вовсе не покорность, а чуть ли не антипатия к бывшей наставнице.

Авдотья Ивановна закусила губку и подумала: «Теперь нужно ухо востро держать: ускользнёт, того и гляди».

И она была права, предполагая опасность для себя с этой стороны. Речи любимой сестры подействовали на Елизавету Петровну, которая хотя была добра и доверчива, но унаследовала от отца часть гениальной его прозорливости. Чернышёва не замедлила испытать это на себе. Когда, выходя из дворца под руку с юною цесаревною, она слегка прижала эту руку, Елизавета немедленно вырвала её и, сделав быстро несколько шагов вперёд, пошла, не оглядываясь.

Обе молчали во всю дорогу, и когда вступили на крыльцо, с которого часа за два сходили такими весёлыми и дружными, Чернышёва молча отвесила низкий поклон, а цесаревна кивнула ей головой и скрылась в своём коридорчике.

Авдотья Ивановна простояла с четверть часа на одном месте, раздумывая о случившемся, а потом медленно сошла с крыльца, направляясь домой; дойдя до дому, она повернула назад, рассчитывая дождаться возвращения государыни, но затем снова поворотила назад. Этот манёвр она проделала уже три раза, как вдруг её обогнала цесаревна Анна Петровна, в сопровождении своей гофмейстерины Клементьевой. Последняя, поравнявшись с Чернышихой, плюнула будто ненарочно, но угодила на шубейку генеральши, которая отряхнулась так неосторожно, что брызги полетели на виновницу задорной выходки. Цесаревна пошла скорее, не оборачиваясь, и скрылась во дворце.

В ту минуту, когда Чернышёва остановилась как вкопанная, она почувствовала, что кто-то схватил её за обе руки сзади.

Этот человек, как можно было судить по сжавшим её тискам, не дававшим ей сделать ни малейшего движения, был очень силён и ловок. Первая мысль, пришедшая ей в голову, была, что это Ягужинский.

– Оставь, Павел Иванович! – сказала она шёпотом.

– Не оставлю, потому что я не Павел Иванович, – также шёпотом отвечал голос Сапеги.

– Пане Яне! Поверь, мне не до шуток и не до смеха в сей момент.

– И мне тоже приятели устроили маленький кунштик. – И, поворотив здоровую генеральшу к себе лицом, как пёрышко, могучий Сапега шепнул ей на ухо: – Бутурлин с компанией…

– Это пустяк, если мы с тобою не будем тратить времени и примемся за дело теперь же. Зайди ко мне – порассудим, за что приняться. Не на улице же стоять и рассуждать.

– Конечно… – согласился Сапега и последовал под гостеприимный кров союзницы.

Усевшись за тот же стол, где пировали Ягужинский и Макаров, и принимая из рук хозяйки стопку с романеею [69] , ту самую, из которой угощала Авдотья Ивановна кабинет-секретаря, Сапега коротко спросил:

– От друга или от врага?

– Когда же и из-за чего мы успели сделаться друг другу врагами? – ответила генеральша.

– Я не знаю и не желал бы узнать сам… если…

– Если не было причины, понятно, не может быть и изменений взаимной приязни. А причины ни одной я не имею.

– А я имел бы право высказать подозрение, способное такого недоверчивого, как я, бросить в море догадок.

– Рассей, князь, все твои подозрения; лучше в тысячу раз знать даже самые несправедливые обвинения, чем быть в сомнении.

– Была ты у Шафирова третьего дня?

– Была.

– Зачем?

– По приглашению его жены, моей подруги и родственницы. Я не могла отказаться быть восприемницею её внука.

– Значит, на крестинах… с другими в компании. Вместе со всеми ушла или осталась?

– Раньше других ушла и… приехала прямо домой… у меня голова болела… и тотчас, воротясь, разделась и легла.

– А в совете, который заседал у Шафирова, ты не участвовала?

– И не знаю даже, что был совет. В первый раз слышу от тебя…

– И не обещала приехать на второе собрание, завтра поутру, с Бутурлиным и Толстым?

– С Бутурлиным я раскланиваюсь… бывал у нас – нельзя иначе; а с Толстым мы такие враги, что, если он меня завидит – тотчас удерёт прочь. Я знаю разные его шашни, и своё-то дело он здесь умел взвести на нас, якобы мы с мужем, а не он это самое творил. Попросту тебе сказать, дело о подмётных письмах… Как приехали мы из Москвы, муж мой пошёл к нему и один на один изругал его так, что старому лешему пришлось прощенья просить. Оттого он теперь и избегает меня, боясь, что я ему при всех выскажу правду-матку. Суди же по этому, что мне с таким человеком в советы входить? Согласись, по одному этому уже нельзя!

– Согласен! Но дай ответ ещё на последний вопрос, и я тебе передам, кто это мне про тебя порассказал. Была ты у графини Матвеевой с княгинею Аграфеною Волконского и с саксонской посланницей?

– Саксонская посланница кланяется мне, когда встречаемся при дворе. И я осведомляюсь о её здоровье, но видеться где-либо кроме дворца мне с ней не приходилось. А как относится ко мне Аграфена Волконская, ты сам лучше всех знаешь… А о графине Матвеевой опять я от тебя теперь только слышу… Я видела её в прошлом году, по весне, в Москве ещё…

– Знай же, что все это говорил мне Павел Иванович Ягужинский, с которым ты, очевидно, в дружеских отношениях, раз и меня обозвала его именем! Чего же ещё больше?

И гость, и хозяйка громко захохотали.

– Выпьем же за нерушимость нашей дружбы, которую люди и получше Павла Иваныча не способны пошатнуть или поколебать! Поцелуемся! И ещё раз! Утешила истинно, дав прямые доказательства невозможности взводимой на тебя напраслины. У вас все люди такие ненадёжные, что, если на панов трудно положиться, ещё меньше я мог надеяться на панёнок. Но ты выказала, что остаёшься в прежнем положении. Когда теперь уже многие дальше воротят от меня оглобли…

– Можешь быть уверенным, что Авдотья не такова, как Павел, клеветник на неё… прибавь ещё – ей многим обязанный…