Странствие Бальдасара - Маалуф Амин (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗

Быть может, стоило бы разорвать эту страницу в тот день, когда я вернусь на Восток, и даже постараться в будущем не писать о подобных вещах. Я, вероятно, проявляю здесь излишнюю осторожность: никакой вали или паша не станет рыться в моих записках. Но когда вот уже столько лет ты живешь в чужой стране, постоянно опасаясь публичного унижения и доносов, осторожность становится не просто линией поведения, осторожность — это глина, из которой ты слеплен.

14 мая.

Сегодня я обменялся несколькими словами с персом, которого прозвали здесь принцем. Я до сих пор не знаю, принц он или купец, он мне этого не сказал.

Он совершал свою обычную ежедневную прогулку, а я оказался на его пути. Он улыбнулся мне, и я увидел в этом приглашение к разговору. Как только я сделал шаг в его направлении, его люди встревожились, но он жестом велел им утихомириться и поздоровался со мной легким поклоном. Тогда я произнес по-арабски несколько приветливых слов, а он обратился ко мне с таким же любезным ответом.

За исключением священных формулировок, известных каждому мусульманину, этот человек говорит по-арабски с трудом. Но нам уже удалось назвать друг другу свои имена, и, думаю, при случае мы смогли бы побеседовать. Он сказал, что его зовут Али Эсфахани и он едет по делу. Сомневаюсь, чтобы это было его настоящее имя. Али у них имя самое распространенное, а Исфахан — их столица. По правде говоря, этот «принц» не слишком-то много рассказал мне о себе. Но теперь мы знакомы, и мы еще поговорим.

Что касается Джироламо, моего венецианского друга, он продолжает нахваливать мне Москву и царя Алексея Михайловича, к которому испытывает огромное уважение. Он описывает его как государя, заботящегося о судьбе своих подданных и желающего привлечь в свое царство торговцев, ремесленников и ученых людей. Но не все в России смотрят на иноземцев с такой доброжелательностью. И если царь, кажется, искренне рад тому, что совершается в его столице, которая до недавних пор была всего лишь большой угрюмой деревней, если он охотно позирует художникам, интересуется самыми последними диковинами и желает иметь собственную труппу комедиантов, как у французского короля, то даже в самой Москве, а тем более в остальной части этой страны слышен недовольный ропот тысяч священников, видящих во всех этих нововведениях печать Антихриста. То, что происходит в Немецкой Слободе, выглядит в их глазах распутством, казнокрадством и нечестивым богохульством: все это знаки, указывающие на неминуемое наступление Царства Зверя.

Джироламо рассказал мне об одном интересном происшествии. Прошлым летом в Москву прибыла неаполитанская труппа — выступить в доме двоюродного брата царя. Там были актеры, музыканты, жонглеры, чревовещатели… Во время представления один актер по имени Персиваль Грассо разыграл чрезвычайно впечатляющую сцену: полишинель — кукла с волчьей головой — сначала лежала на полу, а когда ее заметили, начала говорить, петь, ходить вразвалочку и, наконец, танцевать, причем рук человека, который оживляет ее, стоя на скамеечке, спрятанной за занавесью, не было видно ни одной секунды. Все присутствующие казались совершенно покоренными. И вдруг поднялся какой-то поп и начал вопить, что видит пред своими очами самого демона; он припомнил стихи из Апокалипсиса, те, в которых говорится, что дана ему власть оживлять образ зверя, чтобы образ этот говорил 52. Потом вытащил из кармана камень и швырнул его на сцену. Несколько человек, пришедших вместе с ним, сделали то же самое. Затем они принялись изрыгать проклятия на неаполитанцев, на иноземцев и на тех, кто хоть как-то потакает тому, что они почитают сатанинским и нечестивым делом. И объявили, что конец света неотвратим и грядет время последнего Суда. Зрители стали разбегаться один за другим, даже брат царя не решился противоречить этим взбесившимся безумцам, и неаполитанской труппе пришлось выехать из Москвы на рассвете следующего дня.

Пока мой друг расписывал мне все это в красочных подробностях, я вспомнил о посетителе, пришедшем ко мне в Джибле несколько лет назад и принесшим книгу, которая назначала конец света как раз на этот самый год — 1666-й. Его звали Евдоким. Я рассказал о нем Джироламо. Его имя ничего ему не говорило, но он прекрасно знал про «Книгу о Вере единой, истинной и православной», так как не проходило ни одного дня без того, чтобы при нем не упоминали о ней. Сам он принимает все предсказания с легким сердцем, твердя о непроходимой глупости, невежестве и суевериях, что меня очень ободряет; но добавляет, что там большинство людей в это твердо верят. А некоторые даже торопят предсказанное число. Они утверждают, основываясь на каком-то неизвестном мне церковном календаре, что мир не переживет дня святого Симеона, который попадает на первое сентября, а именно в этот день для них наступает Новый год.

15 мая 1666 года.

Кажется, сегодня я добился доверия исфаханского «принца» или, скорее, сумел его заинтересовать.

Мы случайно столкнулись на прогулке и немного прошлись вдвоем, я перечислил ему разные города, через которые проехал в эти последние месяцы. Он вежливо кивал головой при упоминании каждого города, но стоило мне упомянуть Смирну, как я заметил, что взгляд его изменился. Чтобы побудить меня и дальше рассказывать, он повторил тоном человека, который что-то припоминает: «Измир, Измир», что, как известно, является турецким названием этого города.

Я сказал ему, что пробыл там сорок дней и дважды видел собственными глазами того еврея, который выдавал себя за мессию. Тогда мой собеседник взял меня за руку, назвал своим почтенным другом и признался, что ему и раньше сообщали много противоречивых вещей об этом «Саббатае Леви».

Я уточнил:

— Его имя, так, как его произносили евреи, было скорее Саббатай Зеви или Цеви.

Он поблагодарил меня за то, что я исправил его ошибку, и попросил поведать ему все, что я видел сам, чтобы в слухах об этом человеке он сумел бы «отделить черную нитку от белой».

Я рассказал ему кое-что и пообещал рассказать еще больше.

16 мая.

Вчера я написал о доверии «принца», которое я будто бы вызвал, а потом спохватился и заговорил о любопытстве, которое я в нем пробудил. Тогда я был прав, отметив это различие, но сейчас могу вернуться к слову «доверие». Так как, если вчера он только старался разговорить меня, сегодня говорил уже он сам.

Он не оказал мне полного доверия — а впрочем, почему бы он стал мне его оказывать? — но то, что я узнал от него, то есть от человека, находящегося в чужой стране и, очевидно, охраняющего свою тайну, то малое, что он мне рассказал, уже есть свидетельство уважения и знак доверия.

Он сказал, что путешествует не по делам, в том смысле, как это обычно понимают, а для того, чтобы наблюдать за происходящим в мире и отмечать все странности, которые в нем случаются. Я убежден, хотя он мне этого и не говорил, что он очень высокий вельможа, может, даже родной брат великого суфия или его кузен.

Я думал познакомить его с Джироламо. Но мой венецианский друг несколько говорлив, что могло бы испугать «принца», и вместо того чтобы постепенно раскрыться как робкая роза, он может внезапно снова закрыть свои лепестки.

Что ж, значит, я буду навещать их по отдельности, разве что они встретятся сами, без моей помощи.

17 мая.

Принц пригласил меня сегодня в свой «дворец». Не сказать, что это слово тут совсем не к месту, если принимать во внимание, что все относительно. Моряки ложатся спать в сарае, я — в скромной клетушке, Джироламо со своей свитой — в настоящем доме, а Али Эсфахани, занимающий целую анфиладу «комнат», которые он покрыл коврами и подушками по персидской моде, живет словно во дворце. Среди его людей есть мажордом, переводчик, повар с поваренком, личный лакей и еще четверо для всяческих услуг, а кроме того, два охранника, которых он зовет «своими хищниками».