Князь Кий - Малик Владимир Кириллович (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗

Незадолго до смерти он наказывал сыну:

- Видишь, Богдане, рушится наш род, рушатся дедовские и прадедовские законы. Я ещё помню не такое далёкое время, когда все мы были на этой земле вольные люди, равные между собою, жили единым родом, стояли друг за друга, как брат за брата. Вместе сеяли, вместе труды свои пожинали, одну жертву приносили нашим богам… А теперь всё пошло прахом, не стало единого рода. Кто разбогател - у того и сила, власть, а кто последнее потерял, пошёл в кабалу к богатым. Были все равны, а теперь вольные люди стали подневольными и зовутся рядовичами, закупами (5), челядинами, служат тем, кто на наших трудах нажился. Тьфу! А дальше, видать, и того хуже будет. Что станешь делать, сыне? Как помру я, предай земле мой прах по старому закону, принеси жертву богам нашим и покинь эту кузню. Не будет от неё толку, Войт тебя всё одно сломит. За землю держись отцовскую, её хоть и мало, да не отдана она ещё Клуню. Земля-кормилица не даст помереть с голоду…

Разрасталось городище вширь и ввысь. Житомир его звали, оттого что вокруг жито шумело, богато родило, от хлеба амбары у посадника ломились. Над Житомиром поднялись хоромы Клуня, новые, узорами затейливыми украшенные, глухими запорами огороженные. Вокруг хоромы поменьше - для Клуневой челяди. А у околицы старые избы смердов в землю врастают. И полоски полей у их хозяев все уже становятся, будто лужи дождевые, что под солнцем пересыхают. Многие смерды пошли в кабалу к посаднику Клуню, к его богатому брату Войту.

Помня отцовский наказ, держался за землю Богдан, оставшийся на свете один-одинёшенек. Отдавал отцовы долги, потуже затягивал пояс. От того, что вырастил на своей земле, ничего, считай, самому не оставалось. Выходил на лов, бродил по лесам, приносил то медвежью шкуру, то куньи или бобровые меха. И это всё шло Клуню. Чтоб не помереть с голоду, нанялся в работники к посаднику, стал закупом.

Думал ли, гадал ли Ратша перед смертью, какая доля его сыну выпадет?

Всё горше становилась жизнь Богданова. Своя земля перестала быть своей, руки чужими сделались, на других, не на себя работали. Только думать был волен Богдан о чём хотелось, а хотелось ему иной, лучшей доли.

Всё чаще приходила к нему мысль: уйти в Киев или в Любеч, на Днепр или Рось, а может и дальше, там искать счастья…

И ушёл бы давно Богдан, покинул отчий край, да в сердце запала Рослава.

Девушка без роду-племени, а хороша и своенравна, как река, у которой она выросла. Белолицая, чернобровая, коса до пояса, в глазах карих огоньки блестят. Повстречал её Богдан возле Клунева подворья, пособил вязанку хвороста до её землянки донести. Один раз повстречал, второй, ноги сами запомнили ту стежку. Полюбилась Богдану Рослава, да и Богдан ей люб. Миловаться бы им, гнездо своё свить, а доля судила иначе. За что, бог Ладо, наказал ты молодую пару? Три жены было у старого посадника Клуня, да опостылели, четвертую захотел он в хоромы свои привести. Той четвертой оказалась Рослава.

Ночью в праздник Купалы костры пылали над речкою Тетеревом, кружились хороводы на обрывистом берегу, плыли венки девичьи по быстрой воде. Пришли сюда и Богдан с Рославой.

Уносила быстрая вода венки к Днепру-Славутичу, волны кружили их в своём хороводе. И не заметили Богдан и Рослава, как подступила к ним беда - налетела посадникова челядь, Богдана оттеснила в сторону. Будто черные коршуны, схватили девушку, с собой потащили. А тут и сам Клунь, манит её, златые горы обещает: «Иди добром ко мне, всё, что у меня есть, твоё будет. А не хочешь по-хорошему - силой возьму!»

Не было выхода у бедной Рославы, одна дорога оставалась. Вырвалась она из чужих рук, кинулась с обрыва вниз, на острые камни. Подхватила её река, понесла вслед за венками.

А Богдан? Он же простой смерд, как ему с посадником, чей сын - воевода у князя, счёты сводить? Да ещё одному, безоружному…

Будто окаменел он, время для него остановилось. То ли день, то ли ночь - не всё ли равно?

Вспыхнули вдруг среди ночи посадниковы хоромы, дотла сгорели вместе с хозяином. Никто из окрестного люда не пришёл на помощь, никто руки не протянул, чтобы добро Клуня спасти. Как заполыхало пожарище, вся челядь посадникова разбежалась. Исчез из городища и смерд Богдан, сын Ратши. Может, тоже сгорел, кто знает?

Нет, не сгорел Богдан. Рассчитавшись с ненавистным Клунем, тёмной ночью покинул он родные места. По звериным тропам уходил, куда глаза глядят. В лесной чащобе под старым дуплистым дубом сделал себе берлогу, как медведь, забился в неё. Всё стояла перед глазами Рослава, делавшая последние шаги к обрыву. Даже жаркое пламя, что охватило яростно Клуневы хоромы, не могло заслонить её побелевшего лица, решительно сдвинутых к переносице тонких бровей. Рослава…

Но молодость брала своё. Были при Богдане лук и стрелы - захватил их на случай, если доведётся отбиваться от погони. Начал он бить дичину. Искал в лесу съедобные коренья, набрёл на диких пчёл.

Возврата в родное городище для Богдана не было. Решил он идти вдоль Тетерева в сторону Днепра, а там видно будет, куда повернуть.

Вступило в свои права лето. Выдалось оно на редкость жаркое и тихое. Задумчиво стояли над Тетеревом дремучие леса, а в подлеске, на опушках, да и в самой глубине их ключом била жизнь. Несметное птичье царство хлопотливо растило своих птенцов, волки и лисы выводили на первую охоту молодняк. Успевшие раздобреть на подножном корму медведи искали, чем полакомиться, тянулись к малинникам, к птичьим гнёздам. Завидев человека, не проявляли враждебности, с любопытством раскрывали свои маленькие глазки. Богдан знал, что сытый медведь человека не трогает, и спокойно шёл дальше. Зато услышав трубный голос тура, обходил это место стороной. Вожак турьего стада - старый бык всегда подозрителен. С мечом или копьём-сулицей (6) Богдан, может, и не побоялся бы встретиться с туром, а лук да стрелы - никудышная защита.

Там, где Тетерев приближается к Днепру, перед тем как отвернуть к Припяти, вокруг по низинам широко раскинулись болота, заросшие дремучими чащами. Богдан шёл по лесу, вооружившись длинным шестом, вырезанным из молодого клёна, шестом прощупывал подозрительные места, чтобы не угодить в трясину. Заночевать пришлось на небольшом островке. Богдан натаскал сухих сучьев, развёл костёр, подкинул сырых веток, чтоб дым отгонял комаров, для себя из веток же сделал мягкое ложе.

«Завтра сверну к полудню, на Киев, - подумал он, засыпая. - Там народу много, посадниковы люди меня не разыщут».

Ночью он несколько раз просыпался - над самой его головой зловеще и глухо ухал филин. А может, то был леший, хозяин здешних мест? Богдану становилось жутко, он мысленно просил защиты у Перуна и у чуров - покинутых им домашних богов. Только перед рассветом он уснул.

Разбудили его весёлые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листву. Лёгкая пелена утреннего тумана уходила в болотные заросли. В той стороне басовито забубнила выпь, неуклюжая пёстрая птица, что-то сильно ударило по воде - то ли бобёр, то ли выдра. Богдан улыбнулся, вспомнив ночные страхи. Утром окружающий мир казался добрым и дружелюбным.

Богдан подкинул сухих сучьев в угасавший костёр, раздул едва тлевшие угли, поджарил на огне подстреленного накануне вечером зайца. Завтрак подкрепил его и подбодрил. «Надо будет вершу сплести да рыбы наловить, - решил он. - Но это когда уже до Днепра дойду».

Он по-хозяйски забросал костёр болотной тиной, чтоб не случилось пожара, вымыл руки и, проверив свой шест - не треснул ли, неторопливо тронулся дальше в путь, перебираясь с кочки на кочку. Прежде ему казалось, что болото не очень обширно, а вышло иначе. Уже и солнце поднялось высоко, а Богдан всё не мог выбраться на сухое место. Заболоченный лес становился всё глуше, всё чаще попадались гиблые топи с торчащими из них мёртвыми стволами деревьев.

«Неужто я так круто завернул к полудню, что топчусь на одном месте? - начал тревожиться Богдан. - Так ведь Ярило (7) - всё с одной стороны светит, я ему навстречу иду…»