Хан Кене - Есенберлин Ильяс (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
— Во всяком случае, близкий к русским… — улыбнулся Иосиф Гербурт. — Я — поляк.
— Как же вы попали к казахам?
— Как я попал в Казахскую степь, вы, судя по вашему чистому русскому выговору, понимаете. А к Кенесары я пришел, борясь за те же идеалы, что и на родине… И вот мне кажется, что правда и свирепость несовместимы…
— Я так же думаю! — с жаром вскричал Есиркеген.
— Будем надеяться, что со временем все больше людей начнет приходить к такому выводу…
Батыр Агибай прислушивался к тому, как бойко говорит по-русски Есиркеген, и в душу его закрылось подозрение. Но вспомнив расправы Кенесары, он отпустил юношу.
Однако Есиркеген уехал не сразу. Он долго еще разговаривал с Иосифом Гербрутом, выйдя за околицу аула.
Выслушав рассказ Есиркегена о том, что он видел по дороге, и о возникших сомнениях, Иосиф Гербрут твердо сказал:
— Нет сейчас другого пути у казахов. Они вошли в состав России, и путь борьбы с царизмом у них один — вместе с русскими. Вы правильно решили для себя этот самый трудный вопрос!..
— Вы говорили об этом с Кенесары? — отрывисто спросил у него Есиркеген.
— Да, — спокойно ответил тот. — Я начинаю все меньше понимать его. Боюсь, что то же самое происходит и с народом…
Есиркеген поехал дальше, направляясь уже прямо в Оренбург. Всю дорогу не выходила у него из головы картина разграбленных, обнищавших аулов, в ушах стояли плачи и проклятия. И уже не имело значения, от кого плачут люди — от хивинцев ли, кокандцев, царских карателей или сарбазов Кенесары…
В Оренбурге он случайно узнал, через одного джигита, что Кумис находится здесь, в доме генерала Генса.
— Этот самый урус-жанарал — большой чудак! — рассказывал джигит. — Его солдаты жгут аулы, а он собирает осиротевших детей, кормит, учит грамоте. Смешные люди эти русские!.. А Кумис у этих детей вроде няньки или матери…
Этот джигит был человеком Таймаса, поддерживавшим тайную связь с Алтыншаш. Он и указал дорогу к дому Генса.
Кумис не было дома. Она вместе с Алтыншаш повела детей куда-то за город на прогулку. Но в коридоре Есиркегена увидел сам хозяин дома генерал Генс и заинтересовался им, узнав, что тот едет учиться в Петербург. Он даже погладил по голове Есиркегена:
— Учись, юноша!.. Ни в чем не нуждается сейчас твой народ, как в образованных людях. И возвращайся поскорее, ибо нужен здесь будешь, как воздух для дыхания!..
Есиркеген вдруг почувствовал необыкновенное доверие к этому человеку с добрыми, умными глазами. Захлебываясь, рассказал он ему все, что видел по дороге сюда.
— Кто знает, не захотят ли в Петербурге сделать из меня такого же беспощадного карателя-офицера, как войсковой старшина Лебедев или наши султаны — полковники и подполковники?.. — воскликнул он.
Генерал Генс слушал его с просветлевшим лицом.
— Нет, юноша, из тебя они этого не сумеют сделать! — с твердой уверенностью сказал он. — В Петербурге ведь не только казармы. Там, среди передовых людей, найдешь ты настоящую Россию и сразу почувствуешь, что нужен не одному своему народу, но и ей!..
Генс говорил несколько напыщенно, но такое глубокое убеждение слышалось в его словах, что не верить ему было невозможно. Долго еще говорили они об истории. И Есиркеген понял, что если бы все русские думали так, как некоторые генералы-вешатели вроде Горчакова, то давным-давно не осталось бы в степи ни одного «инородца». Но большинство русского народа как может противится самодержавию, и рано или поздно произвол и беззакония будут побеждены. Да, немало еще крови прольется в степи… Но нужно стремиться, чтобы ее пролилось как можно меньше…
Генерал Генс вдруг перешел на казахский язык, поразив этим Есиркегена.
— Хорошая пословица есть в степи, — сказал он. — «Не кидай шубы в огонь, рассердившись на вшей!» Так и казахам не следует смешивать недостойных, жестоких и неумных чиновников с русским народом…
Их разговор прервали возвратившиеся с детьми Алтыншаш и Кумис. Есиркеген, увидев Кумис, не мог выговаривать ни слова от какого-то необычного волнения. А она так обрадовалась его приезду, что крепко обняла его за шею и почему-то заплакала…
Они так и не смогли поговорить о том важном, что оба чувствовали. На следующее утро Есиркеген уезжал в Петербург.
III
В 1841 году, или в год коровы, седьмого числа месяца кыркуйек — сентября у могилы Алаша собрались предводители трех жузов. Обернув Кенесары в белую кошму, они подняли его над толпой и провозгласили ханом всех казахов…
Иосиф Гербрут, который находился в это время в Тургае, понял, что отныне начинается новый период в движении. Кенесары достиг своей личной цели, в впредь люди должны бороться не за свободу, а за хана Кенесары. Получив освященную древними традициями власть, он будет применять ее как заблагорассудится и с присущей ему жестокостью. То есть наступает период обычного деспотизма, к чему неминуемо приходят все такие движения. И разве только в Казахской степи случалось такое!
«Кенесары!.. Кенесары!..» Все чаще раздавался этот клич в бою и на празднествах, вытесняя все другие призывы. Скоро, очень скоро останется только он один, и люди начнут отходить от хана. Все больше будет становится недовольных, и волей-неволей Кенесары придется усилить террор. Ну, а за этим у него дело не станет. Террор, в свою очередь, породит новых недовольных. Так и захлебнется это движение в пущенной им самим крови…
Да, ханский, императорский или любой другой трон сразу становится местом, откуда люди перестают видеть вещи в их настоящем свете. Но ведь в окружении Кенесары — неглупые люди. Тот же Таймас или Сайдак-ходжа. Может быть, поговорить с ними?..
Десять лет прожил Иосиф Гербрут среди казахов, и они стали ему родными. Порой он замечал, что даже думает по-казахски. И, понимая сейчас всю бессмысленность дальнейшей войны, зная кровавые устремления Кенесары, не мог он просто так оставить его лагерь.
Но что касается его решения переговорить с советниками Кенесары, то Иосиф Гербрут не учел веками сложившиеся в степи отношения. Дело в том, что Кенесары, как уже не раз случалось в истории казахов, сумел сплотить вокруг себя многих прославленных родовых батыров и родственников-тюре. Они опирались на него и были преданы ему до последней капли крови. Не в них самих таилась его сила, а в том, что за каждым батыром или тюре также беззаветно шел большой аул или целый род. Связанные по рукам и ногам неписаными законами родового строя, казахи попросту не знали других отношений…
Усугубляло трагедию то, что, не зная других форм государственности и не имея даже представления о них, казахи зачастую воспринимали ханскую власть как символ своей государственности и территориально-правовой целостности. Они еще не понимали, что движение Кенесары все быстрее превращалось в обычную кровавую борьбу за ханский престол между несколькими крупными феодальными группами. Кенесары, сумевший использовать мощное народное движение, оказался умнее, хитрее и дальновиднее других…
Да, он, конечно, был незаурядным человеком, и Иосиф Гербрут понимал его личную трагедию На крутых поворотах истории обычно появляются такие характеры. Но теперь Кенесары увлекал за собой в пучину целый народ. Новые реки крови и слез должны будут пролиться на этой несчастной земле!..
Иосифу Гербруту не удалось поговорить с Таймасом, Абильгазы или Сайдак-ходжой. Ему снова пришлось встретиться с самим Кенесары…
Вернувшись по приказу Перовского осенью прошлого года из кокандского похода, Кенесары снова распустил на зиму по домам свое войско. Зимовал он с немногочисленными аулами туленгутов в верховьях Тургая. За всю долгую зиму он ни разу не обратился к Перовскому или Генсу, которых считал клятвопреступниками. Один только Байтабын ездил за это время в Оренбург, чтобы повидать свою Алтыншаш.
Байтабын и привез неприятную новость о снятии Перовского и назначении военным губернатором Обручева. Перовский, по мнению императора, оказался чрезмерно либеральным по отношению к инородцам. Генерала Генса тоже ждали крупные неприятности, и по делу его начато было расследование.
