Победа. Книга 1 - Чаковский Александр Борисович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
– Десятка два с половиной, не больше.
– Неужели они такими силами хотят восстановить завод?
– Не могу знать, товарищ майор.
Старшина отвечал, поминутно оглядываясь на Воронова и в то же время следя за дорогой.
«Зачем же все-таки ходит туда этот Вольф? – думал Воронов – Кто ему платит? Кому могла прийти в голову нелепая мысль силами двух десятков человек, без всякой техники восстановить разрушенный до основания завод?..»
Между тем машина пересекла Потсдам. Перед въездом в Бабельсберг ее остановил советский военный патруль.
Доставая свои пропуска, Воронов сразу забыл и о Вольфе и о разрушенном заводе. Все заслонила собой самая главная мысль: сегодня, семнадцатого июля, открывается Конференция!
Глава десятая
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Тот день был не похож на все другие. В первой его половине Черчилль поехал в Берлин.
Он обошел то, что осталось от рейхстага, осмотрел развалины новой имперской канцелярии и бункер Гитлера.
Вернувшись в свою резиденцию, Черчилль прошел через пустые комнаты на террасу и, не снимая шляпы, мокрый от нестерпимой жары, в покрытом пылью костюме, грузно опустился в кресло, отмахиваясь от назойливых комаров.
Сойерс принес виски.
Лорд Моран, давно изучивший своего пациента, знал, что после короткого отдыха Черчилль придет в себя.
– Вы не забыли, сэр, – сказал Моран, – что сегодня вам предстоит визит к президенту Трумэну?
– Я никогда ничего не забываю, – раздраженно отозвался Черчилль, продолжая сидеть неподвижно. – Разрушения ужасны, – произнес он после долгого молчания.
Моран наклонил голову в знак согласия – вместе с Кадоганом он уже успел съездить в Берлин.
Сознавая, что Черчиллю необходим отдых и его надо хотя бы на полчаса удержать в кресле, Моран попытался завязать беседу.
– Что произвело на вас наибольшее впечатление? – спросил он.
– Наибольшее впечатление, если хотите знать, на меня произвел плакат, – резко ответил Черчилль.
– Какой плакат, сэр? – с недоумением переспросил Моран.
– Большой плакат в ярко-красной рамке. Он установлен перед рейхстагом. Мне перевели то, что на нем написано. По-русски и по-немецки. Красными буквами.
– Что же на нем написано?
Черчилль закрыл глаза и медленно произнес:
– «ОПЫТ ИСТОРИИ ГОВОРИТ, ЧТО ГИТЛЕРЫ ПРИХОДЯТ И УХОДЯТ, А НАРОД ГЕРМАНСКИЙ, А ГОСУДАРСТВО ГЕРМАНСКОЕ – ОСТАЕТСЯ. СТАЛИН». – Открыв глаза и сощурившись, он спросил: – Как вам это нравится?
– Вы хотите сказать… – начал Моран.
– Я хочу сказать, – прервал его Черчилль, – что Сталин уже открыл свою Потсдамскую конференцию. Притом задолго до ее начала.
Моран с удивлением смотрел на своего пациента.
– Неужели вы не понимаете? Сталин начал войну за души немцев. Заявил, что вопреки американцам не собирается расчленять Германию. Самое же главное, он успокоил немецкий народ, отделив его от Гитлера. Объявил, что не намерен мстить. Как вам нравится этот хитрый византиец?
– До сих пор, – сказал Моран, – насколько я знаю, русские везде писали: «Смерть немецким оккупантам!»
– Вот именно! – воскликнул Черчилль. – Но они никогда не писали: «Смерть немцам!»
– Вы хотите сказать, что Сталин всегда думал о том дне, когда его войска войдут в Германию? Не переоцениваете ли вы его дальновидность, сэр?
– Запомните, Чарльз, – нравоучительно произнес Черчилль, – когда речь идет о русских, всегда опаснее недооценить их, чем переоценить.
Наступило молчание. Черчилль сосредоточенно смотрел на озеро, раскинувшееся неподалеку отсюда. На противоположном берегу виднелись фигуры советских солдат.
Моран понял, что именно на этих солдат пристально глядит сейчас Черчилль.
Как бы очнувшись от своего раздумья, Черчилль вновь обратился к Морану.
– Лейбористы утверждают, – сказал он без всякого перехода, – что я буду иметь большинство в тридцать два голоса. Этого мало. Если преимущество будет столь незначительно, мне придется подать в отставку.
Морану показалось, что Черчилль ждет его возражений, хотя в своих предвыборных речах премьер-министр заявлял, что не потерпит никакой победы на выборах, кроме абсолютной. Теперь его, видимо, устроило бы незначительное большинство голосов.
Но Моран промолчал. В конце концов, он был только врачом, заботившимся о душевном спокойствии своего пациента.
– Забудьте о выборах, сэр, – сказал он. – Считайте, что победа вам обеспечена.
– Там! – Черчилль кивнул головой куда-то в сторону. – А здесь?
…Во второй половине дня Черчилль поехал к Трумэну с визитом вежливости.
Это была первая беседа Трумэна с английским премьер-министром. Около часа президент слушал все то, что Черчилль писал ему в течение последних трех месяцев.
Несколько раз прерывал Черчилля одобрительными замечаниями и, как показалось англичанину, рвался в бой со Сталиным.
Во время визита к президенту Черчилля сопровождали Иден и его заместитель Кадоган. Вернувшись в свою резиденцию, премьер-министр сказал им, что доволен беседой.
Трумэн произвел на него впечатление человека решительного, энергичного и, судя по всему, готового дать отпор русским.
Поздно вечером Черчилль вновь остался наедине со своим врачом. Моран спросил его, что он думает об американском президенте. На этот раз ответ Черчилля прозвучал менее определенно: «Думаю… что он в состоянии…»
Облачившись в длинную ночную рубашку, доходившую почти до пят, Черчилль положил руку на тумбочку: Моран каждый вечер измерял ему кровяное давление. Оба они знали, что сегодня давление вряд ли будет нормальным.
Так оно и оказалось.
– Сто пятьдесят на сто, – объявил Моран. – Впрочем, для такого дня вполне естественно. Но, с другой стороны, если вы, сэр, удовлетворены беседой с президентом, то волноваться нечего.
Черчилль лег в постель и с наслаждением вытянулся.
– Вы уверены, что у меня нет поводов для волнения? – усмехнувшись, спросил он.
– Для человека вашего положения и характера такие поводы всегда найдутся, – примирительно ответил Моран. – Надо стараться отличать главные от второстепенных и отбрасывать второстепенные.
– Вам это всегда удается?
– Я никогда не был премьер-министром. Но как врат убежден, что самый могучий интеллект в состоянии заниматься глобальными вопросами лишь полчаса в сутки.
Иначе он обречен.
– Вы хотите напомнить, что мне уже семьдесят?
– Я говорю о человеческом организме вообще.
– Тогда, может быть, вы объясните, какие проблемы следует считать главными и какие второстепенными? Вы даете мне полчаса, чтобы думать о еще не подсчитанных избирательных бюллетенях? О будущем Европы? О тактике Сталина? О позиции Трумэна? Полчаса на все это?
Черчилль повысил голос. Моран почел за благо не раздражать своего пациента перед сном.
– Если говорить о позиции Трумэна, – мягко сказал он, – то она, кажется, вам ясна…
– Да, президент слушал меня внимательно и с сочувствием. Но вы понимаете, Чарльз, я все время не мог отделаться от ощущения, что, слушая меня, он думает о чем-то другом… Будто ждет чего-то… Как вы думаете, чего?
– Не знаю, сэр. Вероятно, он поглощен мыслями о завтрашнем заседании.
– Трумэн может себе это позволить. А я вынужден ждать известий. Кто я теперь? Мне нужно знать это как можно скорее. Иначе я не могу думать о самом главном.
– Сейчас вам нужно только одно, – твердо сказал Моран, – крепко заснуть.
– Сейчас мне нужен хороший глоток бренди, сэр, – поднимаясь в постели, сказал Черчилль. – Нальете сами или позвать Сойерса?..
…В то время как Черчилль разговаривал с Мораном, к «малому Белому дому» подъехал автомобиль. Офицер, сидевший рядом с шофером, выскочил и распахнул дверцу.
Высокий пожилой человек в штатском вышел из машины и направился к калитке в решетчатой ограде, у которой стояли солдаты американской морской пехоты.
Все они вытянулись, увидев военного министра Соединенных Штатов.
