Пан Володыёвский - Сенкевич Генрик (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Гетман вправе считать Тугай-беева сына посланцем самого провидения — другой такой случай вряд ли еще представится.

Пан Богуш совсем другими глазами стал смотреть на Азью и все сильней изумлялся, как подобные мысли могли созреть в голове молодого татарина? Даже чело пана подстолия оросилось потом — так потряс его размах задуманного. Но в душе осталось еще множество сомнений, и потому, помолчав с минуту, он спросил:

— А ты понимаешь, что это приведет к войне с турками?

— Войны так и так не избежать! Зачем, думаете, приказано ордам идти в Адрианополь? Скорей уж войны не будет, когда в султановых владениях подымется смута, но даже ежели придется воевать, половина орды на нашу сторону станет.

«На каждое слово у шельмы ответ готов!» — подумал Богуш, а вслух сказал:

— Голова кругом идет! Пойми, Азья, в любом случае это дело непростое. Что скажет король, канцлер? А сословия? [46] А вся шляхта, в большинстве своем к гетману не расположенная?

— Мне нужно только письменное разрешение гетмана; когда мы здесь осядем, пусть попробуют нас выгнать! Кто гнать будет и чем? Вы бы рады запорожцев из Сечи выкурить, да руки коротки.

— Пан гетман испугается ответственности.

— За пана гетмана пятьдесят тысяч ордынских сабель подымется, а еще у него свое войско есть.

— А казаки? О казаках забыл? Эти тотчас всколыхнутся.

— На то мы и нужны, чтобы над казацкой шеей меч висел. В чем сила Дороша? В татарах! Будет моя над татарами власть — Дорош к гетману с повинной придет.

При этих словах Азья протянул вперед руки и растопырил пальцы наподобие орлиных когтей, а потом схватился за эфес сабли.

— Покажем мы казакам их права! В холопов обратим, а сами на Украине хозяйствовать станем. Слышь, пан Богуш, вы думали, я маленький человек, а я не такой уж и маленький, как Нововейскому, здешнему коменданту, офицерью и вам, пан Богуш, казалось! Да я над этим дни и ночи думал, исхудал аж, с лица спал, — гляди, ваша милость! — почернел весь. Но что обмыслил, то обмыслил как следует, потому и сказал, что при мне сила и мудрость. Сам видишь: это великое дело; езжай-ка, сударь, к гетману, да поскорее! Все ему доложи, пускай письменное согласие даст, а на сословия мне плевать. Гетман вам всем не чета, он поймет, что у меня и сила, и мудрость! Скажешь ему, что я Тугай-беев сын, что один лишь я могу это сделать; объясни все — пусть соглашается. Только ради бога побыстрей — пока не поздно, пока в степях снег лежит, пока весна не пришла, потому как весной война будет! Езжай немедля и тотчас возвращайся: мне как можно скорей надо знать, что делать.

Богуш даже не заметил, что Азья заговорил в повелительном тоне, словно уже стал гетманом и отдает распоряжение своему офицеру.

— Как думаешь, сударь, согласится пан гетман?

— Возможно, он прикажет к нему явиться, ты в Рашков пока не уезжай, отсюда быстрей до Яворова доберешься. Согласится ли он, не знаю, но особое внимание, конечно, обратит, так как ты серьезные доводы приводишь. Богом клянусь, не ждал я от тебя такого, но теперь вижу, ты человек необыкновенный, господь тебя для великих дел сотворил. Ах, Азья, Азья! И всего-то ты наместник в татарской хоругви, а какие помыслы выносил в уме — подумать страшно. Я теперь уже не удивлюсь, коли увижу на твоей шапке перо цапли, а в руке — бунчук… И что такие мысли тебя по ночам, как ты говоришь, терзали, верю… Послезавтра же и отправлюсь, только отдохну малость, а сейчас пойду, поздно уже, и в голове у меня точно мельничные жернова ворочаются. Дай тебе бог, Азья… В висках стучит, словно с похмелья… Помоги тебе бог, Азья, Тугай-беев сын!

Пан Богуш пожал исхудалую руку татарина и пошел к двери, но на пороге приостановился и сказал:

— Как же так?… Новые войска на службе Речи Посполитой… меч над казацкой шеей… Дорош усмирен… в Крыму раздоры… турецкая мощь подорвана… конец набегам на Руси… Боже правый!

И с этими словами ушел, а Азья, поглядев ему вслед, прошептал:

— А у меня — бунчук, булава и… любой ценой — она! А то горе вам!

После чего допил остававшуюся в кружке горелку и бросился на покрытый шкурами топчан, стоявший в углу горницы. Огонь в очаге погас, зато в окошко заглянул ясный месяц, высоко уже поднявшийся в холодное зимнее небо.

Азья несколько времени лежал недвижно, но, видно, заснуть не мог. Наконец он встал, подошел к окну и загляделся на месяц, плывущий, словно одинокий корабль, по бескрайней и пустынной небесной равнине.

Долго смотрел на него молодой татарин, потом поднес к груди сжатые кулаки, поднял вверх оба больших пальца, и с уст его, лишь час назад с благоговением произносивших имя Христово, сорвалась не то песня, не то протяжная печальная молитва:

— Ляха иль алла, ляха иль алла, Магомет россула!..

ГЛАВА XXIX

А Бася на следующий день спозаранку призвала мужа и пана Заглобу на совет, дабы решить, как соединить два разлученных любящих сердца. Мужчины посмеялись над ее горячностью, но, поскольку привыкли, словно избалованному ребенку, во всем ей уступать, подразнив немного, пообещали свою помощь.

— Луче всего, — сказал Заглоба, — уговорить старого Нововейского, чтоб не брал девки с собой в Рашков: мол, и холода на носу, и дорога не везде безопасна; а молодые здесь будут постоянно видеться и по уши друг в дружку влюбятся.

— Отличная мысль! — воскликнула Бася.

— Отличная не отличная, — ответил Заглоба, — но и ты своим чередом с них глаз не спускай. Ты баба и, думаю, в конце концов их сведешь — баба всегда, чего хочет, добьется; гляди только, как бы и сатана, воспользовавшись оказией, не добился своего. А то потом стыда не оберешься…

Бася зафыркала, как кошка, и сказала:

— Ты, сударь, похваляешься, что смолоду турком был, и думаешь, будто всякий турок… Азья не такой!

— Он не турок, а татарин. А ты тоже хороша! За татарские чувства вздумала ручаться!

— Им бы горькую свою печаль в слезах излить — ни о чем другом ни он, ни она и не помышляют… Да и Эва сама добродетель!

— Только физиономия у нее какая-то такая… будто на лбу написано: «Нате, целуйте!» У-у! Огонь девка! Я вчера заприметил: стоит за столом напротив пригожему молодцу оказаться, у ней в груди точно мехи раздуваться начинают — тарелка ходуном ходит, то и дело надо к себе придвигать. Сущая бесовка, уж поверь мне!

— Ты что, сударь, хочешь, чтобы я ушла?

— Никуда ты не уйдешь, коли о сватовстве речь зашла! Не уйдешь, мы тебя знаем! Впрочем, не рановато ли свахой заделалась — это для почтенных матрон занятье. Пани Боская мне вчера сказала, что, когда увидела тебя после похода в шароварах, подумала, сынок пани Володыёвской за оградой верховой езде обучается. Неохота тебе остепеняться, да и где уж такой малявке степенной быть. Истинный сорванец, клянусь честью! Нет, не тот нынче прекрасный пол. В мое время сестра ваша на лавку сядет, а лавка ну визжать — подумаешь, кто собаке на хвост наступил, ты ж на коте верхом без седла можешь ездить, он и не запыхается… А еще говорят, женщины, которые сватовством увлекаются, потомства не будут иметь.

— Неужто вправду так говорят? — встревоженно спросил маленький рыцарь.

Но Заглоба расхохотался, а Бася, прижавшись своей розовой щекой к щеке мужа, сказала, понизив голос:

— Ой, Михалек! Съездим как-нибудь в Ченстохову, поклонимся чудотворной иконе, может, божья матерь нашим мольбам внемлет!

— Верно, это наилучший способ, — одобрил Заглоба.

Супруги расцеловались, после чего Бася сказала:

— А теперь подумаем, как помочь Азье и Эвуне. Нам хорошо, пусть и им хорошо будет!

— Будет им хорошо, как только Нововейский уедет, — сказал маленький рыцарь. — При нем они видеться не смогут, к тому же Азья старика ненавидит. Но если б тот ему дочку отдал, может, позабыв давние обиды, они бы стали в мире жить, как тестю с зятем пристало. Я полагаю, сейчас главное не молодых сводить — они, похоже, друг дружку любят, — а уломать старика.