Учитель Фехтования - Перес-Реверте Артуро (книга жизни txt) 📗

Дон Хайме вышел из участка около четырех часов пополудни. Жара стояла невыносимая, и он на мгновение помедлил в тени, падавшей от навеса книжной лавки, задумчиво рассматривая экипажи, сновавшие по мадридскому центру. В нескольких шагах от него уличный продавец оршада зазывал покупателей. Дон Хайме подошел к его тележке и попросил налить стаканчик; молочно-белая жидкость освежила горло, и на мгновение он испытал настоящее блаженство. Цыганка, стоя под палящим солнцем, продавала букетики увядших гвоздик; за ее черную юбку крепко держался босой малыш. Неожиданно мальчишка погнался за проезжавшим мимо омнибусом, битком набитым потными пассажирами; кондуктор замахнулся на него хлыстом, и он, громко шмыгая носом, вернулся к матери.

Над мостовой дрожало знойное марево. Дон Хайме снял цилиндр, вытер со лба пот и замедлил шаг. Он решительно не знал, куда идти дальше.

Он подумал, не зайти ли в кафе, но ему не хотелось отвечать на вопросы приятелей, которые, несомненно, уже знали о том, что случилось с Карселесом. Он вспомнил, что уже давно не видел своих учеников, и эта мысль опечалила его больше, чем все события последних дней. Прежде всего надо было написать письма и извиниться…

Внезапно ему показалось, что какой-то человек из мирно беседующей неподалеку компании внимательно за ним наблюдает. Это был скромно одетый малый, похожий на рабочего. Когда Хайме Астарлоа посмотрел на него в упор, тот опустил глаза и принялся увлеченно спорить с четырьмя приятелями, которые стояли рядом с ним на углу улицы Сан-Херонимо. Встревоженный дон Хайме пристально разглядывал незнакомца. А что, если за ним следят? Он почувствовал брезгливость, а вслед за ней — злость на самого себя. По правде говоря, в каждом прохожем он теперь видел врага; каждый, кто хоть на мгновение задержал на нем взгляд, казался ему убийцей.

Бросить все, исчезнуть из Мадрида — таков был совет Кампильо. Спасаться, бежать куда глаза глядят. Эти мысли вызвали у него досаду. Бегство было крайним средством. К черту советы! Он слишком стар, чтобы прятаться, как последний трус. Даже вообразить такое казалось ему унизительным. Он прожил долгую жизнь и был зрелым человеком; до сего момента множество воспоминаний делали его жизнь достойной. Разве мог он лишиться самоуважения, обесчестив себя позором поспешного бегства? К тому же он понятия не имел, от чего или от кого надо бежать. Он не собирался провести оставшиеся ему годы жизни в постоянном страхе, удирая, как заяц, от каждого незнакомца. Да и стар он был, чтобы где-то в чужом краю начинать новую жизнь.

Он чувствовал тоску и тупую боль: ему то и дело вспоминались глаза Аделы де Отеро, простодушная улыбка маркиза, пылкие речи несчастного Карселеса… Он упорно прогонял эти воспоминания: стоило унынию и отчаянию завладеть им, как в нем тут же просыпался страх. Ни возраст, ни характер не должны позволять человеку поддаться страху, говорил он себе. Худшим, что ожидало его, была смерть, и он готов был встретиться с ней лицом к лицу. И не только встретиться, подумал он, воодушевляясь. Ведь вчерашней ночью он выстоял в почти безнадежной битве; воспоминание о ней приятно щекотало его гордость. Зубы одинокого старого волка были еще вполне крепки, чтобы хорошенько куснуть противника.

Итак, бежать он не собирается. Он будет смело ждать, ни от кого не таясь. «На меня!» — гласил его старый родовой девиз, именно так он и собирался поступить: ждать, чтобы противник появился сам. Дон Хайме усмехнулся. Он всегда был твердо убежден: мужчина должен умереть стоя. Сейчас, когда в недалеком будущем его поджидали только старость, упадок сил, унылое прозябание в доме престарелых или внезапный выстрел в висок, ему, Хайме Астарлоа, учителю фехтования, почетному члену Парижской академии, выпал шанс обмануть судьбу, добровольно принимая то, что с ужасом отверг бы кто-нибудь другой. Он не собирался разыскивать своих убийц: неизвестно, кто они и где прячутся; но ведь Кампильо уверяет, что рано или поздно они пожалуют к нему сами… Да, они непременно пожалуют к нему, последнему уцелевшему звену разрушенной цепочки. Неожиданно вспомнилась фраза, которую несколько дней назад он вычитал в каком-то французском бульварном романе: «Если его дух невозмутим, то ничто, даже восставшая против него преисподняя, не причинит ему зла…» Эти мерзавцы еще узнают, сколько стоит шкура старого маэстро.

Рассуждая таким образом, он почувствовал себя лучше. У него был вид человека, бросившего вызов вселенной. Он осмотрелся по сторонам, молодцевато расправил плечи и, поигрывая на ходу тростью, направился к дому. Со стороны он казался всего лишь худым, одетым в вышедший из моды костюм, унылым старым ворчуном, который вышел подышать воздухом и размять усталые кости. Но если бы в тот миг кто-нибудь заглянул ему в глаза, он бы с изумлением обнаружил холодный блеск невиданной доселе решимости, несокрушимой, как сталь его шпаги.

На ужин он сварил овощи и поставил на огонь кофейник. В ожидании кофе достал с полки какую-то книгу и сел на выцветшую софу. Он довольно быстро отыскал цитату, аккуратно подчеркнутую карандашом лет десять — пятнадцать назад:

Он перечитал строчки несколько раз, неслышно шевеля губами. Из этого вышла бы неплохая эпитафия, сказал он себе. Он усмехнулся с присущей ему грустной иронией и положил раскрытую книгу на софу. Донесшийся с кухни запах сообщил ему, что кофе готов; он налил себе полную чашку и отнес в кабинет.