Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Уже много лет Меттий состоял префектом Капуи и широко пользовался привилегиями, предоставляемыми его высоким и завидным постом. В спокойное время круг его обязанностей был крайне ограничен и не доставлял ему особых хлопот. Гроза застигла его неподготовленным, врасплох, поразила, как человека, еще не вполне пробудившегося от приятнейшего сна; растерявшийся чиновник запутался, как цыпленок в куче пакли.
Но серьезность положения, чреватого опасностями, необходимость принять безотлагательно решения, страх перед наказанием, энергичные настояния жены, честолюбивой и решительной матроны Домиции, и, наконец, советы отважного трибуна Сервилиана взяли верх, и Меттий, не вполне сознавая, что происходит, решился наконец кое-что предпринять, сделать кое-какие распоряжения, совершенно не представляя себе, к чему все это может привести.
В конце концов непредвиденным последствием всего этого было то, что спешно собравшиеся и плохо вооруженные семьсот самых храбрых солдат городской милиции Капуи потребовали, чтобы их повел в бой сам префект, которому они доверяют, как высшему начальнику города. Перепуганный Меттий, не чувствуя себя в безопасности даже в своем дворце, принужден был испытать на себе всю тяжесть вытекавших из этого последствий.
Сначала бедняга, обуреваемый страхом, энергично отказывался удовлетворить просьбу отряда, выдвигая различные извиняющие обстоятельства, и придумывал отговорки: твердил, что он человек тоги, а не меча, что он не был с детства обучен искусству владеть оружием и заниматься военным делом, уверял, что его присутствие необходимо во дворце префектуры, чтобы все предусмотреть, обо всем позаботиться и распорядиться; но под давлением капуанских сенаторов, требований солдат и упреков жены несчастный принужден был покориться и надеть шлем, латы, перевязь с мечом. Наконец он двинулся с солдатами по направлению к гладиаторской школе, но не как начальник, который, возглавляя войско, идет сразиться с неприятелем, а как жертва, влекомая на заклание.
Как только отряд капуанской стражи подошел к Фортунатским воротам, навстречу префекту вышел трибун Сервилиан в сопровождении Попилия, Лентула Батиата и другого центуриона, Гая Элпидия Солония, и заявил, что необходимо созвать совет и возможно скорее обсудить план действий.
— Да… совещание, совещание… Легко сказать, совещание… нужно заранее удостовериться, все ли знают… все ли могут, — бормотал, совсем запутавшись, Меттий; его смущение все больше возрастало от желания скрыть овладевший им страх.
— Потому что… в конце концов… — продолжал он после минутного молчания, делая вид, будто он что-то обдумывает. — Я знаю все законы республики и при случае сумею владеть и мечом… и если родине понадобится… когда понадобится… могу отдать свою жизнь… но руководить солдатами… вот так… с места в карьер… не зная даже против кого… Как?.. Где?.. Потому что… если бы речь шла о враге, которого видишь… в открытом поле… я знал бы, что делать… я сумел бы сделать… но…
Его путаное красноречие иссякло; и, сколько он ни старался, почесывая то ухо, то нос, подыскать слова, чтобы довести до конца свою речь, он ничего не придумал, — так, вопреки правилам грамматики, этим словом «но» бедный префект ее и закончил.
Трибун Сервилиан улыбнулся; он прекрасно знал характер префекта, видел, в какое затруднительное положение попал Меттий, и, чтобы выручить его и в то же время исполнить все, что он наметил сам, сказал:
— Я считаю, что есть только одна возможность избавиться от опасности заговора этой черни, а именно — стеречь и защищать склады оружия; запереть все ворота школы и охранять их, чтобы помешать бегству гладиаторов; загородить все улицы и запереть все городские ворота. Обо всем этом я уже позаботился.
— Ты прекрасно сделал, доблестный Сервилиан, предусмотрев все это, — заметил с важным видом префект, очень довольный, что его избавили от хлопотливой обязанности давать распоряжения, а также и от ответственности за них.
— Теперь, — добавил Сервилиан, — у меня остается около ста пятидесяти легионеров. Соединив их с твоими храбрыми солдатами, я мог бы решительно выступить против бунтовщиков, заставить их разойтись и вернуться в свои клетки.
— Прекрасно! Превосходно задумано! Именно это я и хотел предложить! — воскликнул Меттий Либеон, никак не ожидавший, что Сервилиан возьмет на себя руководство всей операцией.
— Что касается тебя, мудрый Либеон, то раз ты из усердия к службе желаешь принять прямое участие в действиях…
— О… когда ты здесь… человек храбрый, испытанный в боях… и еще хочешь, чтобы я домогался… о нет!.. Никогда не будет, чтобы я…
— Так как тебе это желательно, — продолжал трибун, прерывая префекта, — то можешь остаться с сотней капуанских солдат у ворот школы Геркулеса; она отсюда не дальше, чем на два выстрела из лука. Вы будете охранять вместе с уже поставленными там легионерами выход…
— Но… ты же понимаешь, что… в общем я ведь человек тоги… но тем не менее… если ты думаешь, что…
— А-а, понимаю: ты желал бы принять участие в схватке с этой чернью, с которой нам, может быть, придется столкнуться… но все же охрана ворот Геркулеса — дело важное, и поэтому я прошу тебя принять на себя выполнение этой задачи.
Затем вполголоса, скороговоркой сказал на ухо Либеону:
— Ты не подвергнешься ни малейшей опасности!
И уже громко продолжал:
— Впрочем, если ты намерен распорядиться иначе…
— Да нет… нет… — произнес, несколько осмелев, Меттий Либеон. — Ступай разгонять бунтовщиков, храбрый и прозорливый юноша, а я пойду с сотней воинов к указанному мне посту, и если кто попытается выйти через эти ворота… если пойдут на меня в атаку… если… то увидите… они увидят. Плохо им придется… хотя… в конце концов… я человек тоги… но я еще помню свои юношеские военные подвиги… и горе этим несчастным… если…
Бормоча и храбрясь, он пожал руку Сервилиану и в сопровождении центуриона и капуанских солдат, переданных в его распоряжение, направился к своему посту, оплакивая в глубине души прискорбное положение, в которое его поставили дурацкие бредни десяти тысяч мятежников, и страстно мечтая о возврате безмятежного прошлого.
А в это время гладиаторы, то увлекаемые надеждой, то терзаясь отчаяньем, все еще стояли во дворах, ожидая приказаний своих начальников, вооруженных факелами и приготовившихся во что бы то ни стало овладеть складом оружия в школе Геркулеса, вход в которую охранялся пятьюдесятью легионерами и рабами, решившими биться насмерть.
Но в ту минуту, когда Спартак, Эномай и их товарищи готовы были ворваться в коридор, ведший к складу оружия, звук сигнала нарушил ночную тишину и печальным эхом отозвался во дворах, где собрались гладиаторы.
— Тише! — воскликнул Спартак, внимательно прислушиваясь и останавливая движением правой руки своих соратников, вооруженных факелами.
Действительно, вслед за звуками фанфары раздался голос глашатая. От имени римского сената он предлагал мятежникам разойтись и вернуться в свои конуры, предупреждая, что в случае неповиновения они после второго сигнала будут рассеяны военной силой республики.
Ответом на это требование был мощный и долгий рев, но объявление глашатая, словно эхо в горах, повторилось многократно у входа во все дворы, где стояли строем гладиаторы.
Спартак несколько минут колебался, собираясь с мыслями. Мрачным и страшным было его лицо, глаза устремлены в землю, как у человека, который советуется с самим собой. Затем он повернулся к товарищам и громко, так, чтобы все могли его слышать, сказал:
— Если атака, которую мы сейчас предпримем, закончится удачно, мы получим мечи, и они помогут нам завладеть другими складами в школе и одержать победу. Если же нас постигнет неудача, у нас останется только один выход для спасения дела свободы от окончательной гибели. Старшие центурионы обоих легионов выйдут отсюда и возвратятся к нашим товарищам; и если через четверть часа они не услышат нашего гимна свободы, пусть предложат всем молча вернуться в свои комнаты: это будет знаком того, что нам не удалось захватить оружие. Мы же свалим на землю или подожжем калитку, находящуюся на расстоянии половины выстрела из лука от ворот Геркулеса, и, проникнув в харчевню Ганимеда, вооружимся тем, что попадется под руку, преодолеем все препятствия на своем пути и, сколько бы нас ни осталось в живых — сто, шестьдесят, тридцать, — разобьем лагерь на горе Везувий и там поднимем знамя свободы. Пусть наши братья проберутся туда самым коротким путем, безоружные или вооруженные, группами или поодиночке. Оттуда начнется война угнетенных против угнетателей.
