Спиридов был — Нептун - Фирсов Иван Иванович (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Мотри сам, но все чтоб в секрете было. А нынче слухай и помятуй. Короля мадагаскарского, коли сыщешь, склоняй к езде в Россию. Ежели послов направит, сажай на фрегат и отправляйся к Архангельскому, а по зиме, так в Колу, там гавань не стынет.
— Не бывал я там.
— Капитан Мясной с тобой пойдет, он там бывал. О всем сказанном инструкцию получишь при пакете перед походом. Вскрывать пакет станешь, когда Зунд минуешь, тогда и капитанам объявишь...
Накануне Рождества, неподалеку от Ревеля, на рейде Рогервик, по сигналу пушки выбрали якоря фрегаты «Амстердам» и «Декронде» и, распустив паруса, отправились к Мадагаскару.
Увы, не успели отшуметь рождественские праздники, Апраксин получил весточку командира ревельского порта: «8 января пополудни в 4-м часу прибыли паки к ревельскому порту. „Амстердам“ весьма течь имеет и в великие штормы за тою течью быть на море невозможно...»
Сказались зимние передряги на Балтике, как и везде в северных морях. Фрегаты спустились до Либавы, где их прихватил жестокий шторм. У «Амстердама» разошлась обшивка в носу, вода хлынула внутрь, едва не потонули, пришлось возвращаться.
Петр поначалу разгневался, не переносил, когда его замыслы терпели неудачу. Не отходя, велел снарядить другие фрегаты, русской постройки.
— Выделишь из Ревеля «Принца Евгения» и «Крюйсер».
Но вскоре его пыл остудил Апраксин. Генерал-адмирал получил письмо из Ревеля и поспешил с докладом. Неожиданно у него появился союзник.
— Доносят мне, государь, из Ревеля. Объявился там генерал и командор шведский Ульрих. Тот самый, что пару годков назад в Мадагаскар отправился. Сказывает, якобы нет на Мадагаскаре единого правителя, а множество князьков царствуют, свара промеж их великая и междоусобица.
Петр, слушая Апраксина, закряхтел: «Вояж-то я затеял к государю мадагаскарскому, а его и в помине нет».
— Сколь достоверно Ульрих вещает?
— Он сам, государь, просится к тебе, самолично желает поведать, в каком намерении его вояж не удался.
Редко переменял Петр свои решения. Сейчас был тот самый исключительный случай. «Послание-то сочинял я королю Мадагаскара, а ну мою экспедицию там заарестуют, сраму в Европе не оберешься».
— Передай Вильстеру: фрегаты разоружить. Отбой походу.
Петр вдруг повеселел:
— К тому же вскорости мне на Москву отъезжать, коронацию обговорить с патриархом надобно. Ассамблея у тебя назначенная, чаю, в пятницу состоится?
У Апраксина отлегло на сердце. «Слава Богу, все хлопот поменьше с этим Мадагаскаром злосчастным покуда, а гляди, забудется».
— Как намечено, государь, ввечеру, в пятницу.
— Румянцева с женой не позабыл пригласить?
— Как заведено, государь, он завсегда мой гость.
Из письма Апраксина в Ревель вице-адмиралу Вильстеру:
«Его Императорское Величество указал: намеченную вашу экспедицию удержать до другого благополучного времени, понеже то время было намеченное за противными несчастиями прошло».
Возвращаясь в Адмиралтейств-коллегию, Апраксин усмехался: «Сызнова с Марией любезничать станет. Присосался к ней. Сколь годков миновало, а из сердца не отлучает. Ладно в прошлые годы. А нынче-то при супруге, да и отцу ее Андрею Артамоновичу не по себе. Как-то проговорился мне». Размышляя, Апраксин перебирал в памяти минувшее. Ибо история эта начиналась и протекала на виду генерал-адмирала с давних времен.
Когда государь назначил его воеводой Двинским в Архангельский, принимал он вотчину от Андрея Матвеева. Отца-то евонного, Артамона, в смуту стрельцы растерзали у Красного крыльца...
А государь направил Андрея послом в Европу, как раз после медового месяца. Где только не побывал тот — в Гааге не раз, в Лондоне, в Вене. И всюду с успехом. Государь хвалил его. Андрей-то по заграницам колесил семнадцать годков. Дочку любимую, Марьюшку, воспитывал отменно. Девка что надо — красавица, образована по-европейски, знает по-французски и танцует форсисто, ни одну ассамблею не пропустила. Андрея по возвращении из-за границы президентом Морской академии назначил государь, графом пожаловал. В ту пору государь и приметил Марию. Да, видно, прирос накрепко, заворожила она его, дела у них зашли далеко. Мария-то сама была не промах, флиртовала без него с красавцами офицерами. Однажды на ассамблее у Апраксина на глазах государя любезничала с кавалерами, так он ее затащил в дальнюю комнату, отхлестал по Щекам: «Ты, такая-сякая, волю себе даешь, меня в конфуз вводишь. Вот отдам тебя замуж за верного человека, он тебя взнуздает. Только меня одного должна привечать, уразумела?» Мария вся бледная, то в жар ее бросало, то тряслась...
Апраксин перевел дыхание. Он-то эту конфузию знает доподлинно, сам около дверей стоял, дабы никто носа не сунул. Ему-то что! Уже за шестьдесят, а как супругу похоронил, ни с одной бабой не якшался. А государь свое слово сдержал. Вскорости замуж Марию выдал. Муж не особо знатный, но собой видный, у государя в генерал-адъютантах состоял, Румянцев, гвардии майор. За государя голову положит без раздумья. Государь верит ему, как себе. Особенно после того, как он сына Алексея ему привез из Неаполя. Но сам Румянцев женился нехотя, имел другую невесту на примете. Да и Матвеев не желал отдавать дочь за худого дворянина. На ассамблее у хлебосольного Апраксина гостей было множество, но особое внимание, как всегда, хозяин уделял Петру. Тот беспрерывно танцевал, и только с Марией. Уезжая за полночь, он подозвал Румянцева.
— Собирайся к отъезду в Москву. Будешь командовать парадом войск в Кремле. Гвардия уже на пути в старую столицу. Тебе надобно отобрать в кавалергарды сотню молодцов, и на той неделе трогайся в путь...
В первую неделю мая 1724 года старая Москва взбудоражилась коронацией Екатерины. Торжества растянулись почти на месяц. В день коронования беспрерывно звонили колокола на Ивановской площади, замерли в строю гвардейские полки, красочная кавалькада кавалергардов сопровождала Екатерину по пути к Успенскому собору, гремел пушечный салют...
Петр остался доволен ритуалом.
— Жалую тебя генерал-майором, — здесь же на площади объявил он Румянцеву и добавил: — Готовсь, генерал-майор, в Царьград. Днями с султаном мир подпишем. Ты послом нашим звычайным по этому случаю поедешь. С турками знаком, италианским владеешь.
— Безмерно благодарен, государь. Не вновь мне бывать в тех краях, ваше величество, все сотворю на пользу моему государю и державе.
Румянцев, как всегда, благоговейно склонил голову, еще не зная, что жена его в Петербурге, второй месяц пошел, как беременна, только неведомо, от кого зачала...
Кампания 1724 года на Балтике, в отличие от прошлых лет, началась необычно поздно и вяло. Лед давно прошел по Неве, залив очистился до самого Гогланда, а корабли не торопились вооружать мачты, основывать и обтягивать такелаж. Никому неохота было переселяться пораньше на суда и вытягиваться на рейд. Хотелось лишний денек понежиться на берегу, отдалить многомесячное корабельное житье с бесконечными вахтами и авралами, штормами и непогодой. Во всем сказывалось отсутствие в Петербурге неугомонного Петра, а на флоте — всеведущего генерал-адмирала, отъехавших в старую столицу.
В классах Морской академии по заведенному Петром порядку перед кампанией экзаменовали по пройденным за зиму предметам. Бригадиры классов, как назывались наставники, гвардейские офицеры, тем временем наведывались к командиру порта, прикидывали, на какие корабли уйдут практиковаться на лето их подопечные из старших классов, но командир порта, капитан Калмыков, огорошил:
— Видать, в сию кампанию эскадра в море не отправится, только до Гогланда и Ревеля посыльные суда и дозорные фрегаты пробавляться будут. А эскадра на рейде, видимо, будет паруса сушить. Покуда никаких указаний на кампанию не поступало из Адмиралтейств-коллегии.
Григорий Спиридов томился, всю зиму ждал наступления лета, тянуло его опять на корабль и не терпелось определиться к тому же Бредалю. Зимою в классах было пусто, половина воспитанников не посещала занятий, но не по своей вине. Денег на пропитание не платили месяцами, ходить было не в чем.
