Скорцени – лицом к лицу - Семенов Юлиан Семенович (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Отто Скорцени относился именно к этому классу посвященных. Именно он, Скорцени, должен был отправиться в Палестину, чтобы отыскать там «чашу Грааля» – чашу мистического бессмертия. Он разрабатывал операцию вместе с СС штандартенфюрером Сиверсом, директором «Аннербе» – «Общества исследований по наследству предков». Чтобы «понять это наследство», Сиверс экспериментировал на людях в концлагерях. Нюрнбергский трибунал отправил его на виселицу. Нынешние эсэсовцы чтут его «память», как «национального героя, мученика идеи».
– Сейчас пишут множество всякой ерунды о нашем движении, – продолжал между тем Скорцени, – увы, победители всегда правы. Никто не хочет увидеть то позитивное, что было в учении Гитлера.
– Расовая теория?
– Это ж тактика! Мы не верили в серьезность его угроз! Мы понимали, что это средство сплотить народ! Каждая политическая структура должна уметь чуть-чуть припугнуть.
– В Освенциме «припугивали»?
– Я там не был. Почему я должен верить пропаганде врагов?
– Я там был.
– После войны? Ничего удивительного – после войны можно написать все, что угодно, победа дает все права.
– Вы не встречались с Эйхманом?
– Он же был черный! Я прошу вас всегда проводить грань между двумя этими понятиями, – в третий раз нажал Скорцени. – Именно на черных СС лежит кровь и грязь, которая компрометирует наше движение. Мы же были солдатами: мы смотрели в глаза смерти.
– При каких обстоятельствах вы встретились с адмиралом Хорти?
– Я выполнял приказ фюрера, когда Хорти решил изменить союзническому долгу. Он ставил под удар жизнь миллиона германских солдат, и Гитлер поручил мне сделать все, чтобы Венгрия оставалась союзницей Германии до конца. Я отправился в Будапешт и провел операцию.
(Очень «чистая» операция! Шелленберг «подвел» к сыну Хорти своего агента, который выдал себя за посланца от югославских партизан. Скорцени было поручено похитить «посланца» вместе с Хорти-младшим, чтобы «надавить» на отца. Скорцени выполнил эту работу – заурядная провокация, проведенная в глубоком тылу, под охраной головорезов гестапо.)
Он то и дело возвращается к Гитлеру. Он не скрывает своей любви к нему.
– Я помню, как осенью сорок четвертого фюрер вызвал меня в свою ставку «Вольфшанце», в Восточной Пруссии – это сейчас Калининградская область, – добавил он. – Я имел счастье побывать в «ситуационном бараке», где фюрер проводил ежедневные совещания. Я испугался, увидав его: вошел сгорбленный старик с пепельным лицом. Его левая рука тряслась так сильно, что он вынужден был придерживать ее правой. Он слушал доклады генералов родов войск молча, то и дело прикасаясь к остро отточенным цветным карандашам, которые лежали на громадном столе рядом с его очками. Когда генерал Люфтваффе начал сбиваться, докладывая о количестве самолетовылетов и наличии горючего, фюрер пришел в ярость; я никогда раньше не думал, что он может так страшно кричать. Переход от брани к спокойствию тоже потряс меня: фюрер вдруг начал называть номера полков и батальонов, наличие танков и боеприпасов – меня изумила его феноменальная память. Как всегда, со мною он был любезен и добр; я до сих пор помню его красивые голубые глаза, я ощущаю на своих руках доброту его рук – это был великий человек, что бы о нем сейчас ни писали.
– Газовые камеры, убийства?
– Что касается «газовых камер», то я их не видел. Казни? Что ж – война есть война.
– Я имею в виду те казни, которые проводились в тылу.
– Фюрера обманывали.
– Кто?
– Недобросовестные люди. Он же не мог объять все проблемы! Он нес ответственность за судьбу Германии, он был верховным главнокомандующим, у него просто-напросто не было возможности уследить за всем и за всеми. У нас же было слепое поклонение бумаге, приказу... Я помню, фюрер, отправляя меня в Будапешт, написал своею дрожащей рукою на личном бланке: «Следует оказывать содействие всем службам рейха штандартенфюреру Скорцени, выполняющему задание особой важности». Я работал в штабе, планируя «будапештскую операцию» вместе с неким подполковником – его часть была придана мне для захвата дворца Хорти, если бы тот решил оказать сопротивление. Я проголодался и попросил подполковника отдать распоряжение денщику – принести пару сосисок. Подполковник попросил мои продовольственные карточки. Я сказал, что карточки остались в номере гостиницы, и этот болван отказал мне в двух несчастных сосисках. Тогда я достал бумагу фюрера. Подполковник даже вскочил со стула, читая предписание Гитлера. Конечно же он был готов принести мне двадцать две сосиски. А сколько раз я слыхал, как в бункере фюрера его же генералы говорили между собой: «Этого ему сообщать нельзя – он разнервничается». И – скрывали правду!
– Вы читали «Майн кампф»?
– Конечно.
– Но ведь в этой книге Гитлер санкционировал убийства «неполноценных народов» – целых народов!
– Неужели вы не понимаете, что эта была теория?! Он же был вегетарианцем! Он не знал жизни – только работа! Я лишь раз видел, как он выпил глоток шампанского – это было в тот день, когда я освободил Муссолини! Он жил во имя германской нации!
– Значит, Гитлер был добрым, милым, умным человеком, который никому не желал зла?
– Конечно. Именно таким он был.
– А Борман?
– Что – Борман?
– Он тоже был добрым, милым человеком?
– Я его плохо знал – я же говорил вам. Мы встречались всего несколько раз.
– А вы его не встречали после войны?
– Аксман мне рассказывал, как погиб Борман. Зачем вождю «гитлерюгенда» лгать? Он мертв, Борман, его нет...
– А Швенд?
– Какой Швенд?
– СС штандартенфюрер. Который выпускал фальшивые фунты стерлингов.
– А, этот уголовник из Перу?
– Он самый. Вы с ним не встречались?
– Никогда.
– Доктор Менгеле?
– Кто это? Я не знаю.
– Доктор Заваде?
– Нет, я его не знал.
– Как вы относитесь к заявлению сына Эйхмана, что Борман – жив?
– Мальчик родился в том году, когда я кончил университет. Что он знает обо всех нас?!
– Но Эйхман знал. Эйхман сказал сыну, что Борман жив.
– Фантазии мальчишки. Я же говорю – со смертью фюрера германской нации кончился национал-социализм.
– Вы были одним из руководителей «оборотней», «Вервольфа»?
– Да. Но мы не вели против вас партизанских боев.
– Чем вы это объясните?
– Тем, что мы – индустриальная страна.
– Мы тоже индустриальная страна, однако наши партизаны здорово вас били.
– У нас не было такого количества лесов, полей, деревень.
– А Польша, Югославия?
– Там – горы.
– А Франция? Маки сильно вас трепали, а ведь лесов там не больше, чем в Германии.
Скорцени хотел было что-то ответить, но миссис Скорцени мягко заметила:
– Он прав, Отто, он прав... Дело не в мере индустриализма...
– Вот видите, – сразу же согласился Скорцени, – значит, в конечном итоге моя версия правильна: с гибелью Гитлера погибла его идея. Все разговоры о том, что мы, старые борцы, ушли в подполье, что-то затеваем, – все это пропаганда: без Гитлера национал-социализм невозможен.
– Как вы относитесь к фон Таддену?
– Он же пруссак! Единственно серьезными немцами можно считать баварцев и австрийцев – все остальные лишь входят в нашу орбиту!
– Вы не поддерживали партию НДП?
– У них всего пять тысяч крикунов – разве это серьезная сила?
– А если бы у них был миллион?
Скорцени отхлебнул джина и ответил:
– Тогда бы я подумал.
– Вы не помогали итальянским неофашистам из МСИ?
– Нет. После войны я решил заняться бизнесом. Мне надоела политика. Я хотел, чтобы у меня были чистые руки.
– И с Клаусом Барбье вы не встречались?
– Кто это?
– Вешатель Лиона. Он сейчас в Боливии.
– Нет. Я его не знаю.
– А Вальтер Роуф?
– Я не слыхал это имя.
...Когда мы – во втором часу ночи – перебрались в ресторан «Эль Бодегон», метрдотель встретил Скорцени гитлеровским приветствием «хайль!». Скорцени привычно взбросил руку и чуть одернул пиджак, словно на нем был френч с эсэсовскими рунами. Здесь у Скорцени было много знакомых, и он говорил с ними по-немецки, и голос его здесь был другим – приказным, начальственным, самодовольным.
