Артамошка Лузин. Албазинская крепость (Исторические повести) - Кунгуров Гавриил Филиппович (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Насупились казаки, разошлись молча.
Многих людей воевода с государевой службы выгнал. Письменного голову и приказчика поставил из своих близких людей. Приказал спешно служку сыскать, чтоб мальчонка был послушный, быстрый на побегушках — резвый служка, достойный его воеводского нрава.
Прослышали про это соседи Маланьи, научили ее пойти к приказчику.
— Иди, Маланья, — твердила тетка Романиха. — Ни в кузне, ни у плотников, ни у корабельщиков мальчонке дел нет. Какой он стройщик — дитя. Приказчик сиротские, вдовьи слезы услышит, возьмет Артамошку в служки. Мальчонка ногами быстр, умом не обижен. Пусть бегает, сыт будет…
Долго ходила, маялась Маланья, стояла у приказной избы, ждала, когда приказчик позовет. Дождалась, вошла в приказную избу. Сидел за тесовым столом рыжебородый мужик в синей поддевке. Лысая голова блестела, словно маслом облитая. Глаза у мужика черные, колючие, чуть с раскосиной, как у татарина.
— Ну! — громко сказал он.
Маланья перепугалась, едва выговорила:
— Мальчонку своего хочу в служки отдать.
— Ого! — загремел приказчик. — Ты что ж, глупа или хитра? Где ж твой мальчонка? Может, он у тебя кривой, хромой, горбатый!
— Бог с тобой… — вздохнула Маланья.
— Где проживаешь?
— В Работных рядах.
— А-а… — протянул приказчик и разгладил бороду. — Вдова?
— Одна бедствую.
— Завтра приводи мальчонку, погляжу.
На другой день мать на работу не пошла, хлопотала по избе, прибралась, приоделась. Артамошке чистую рубаху дала.
В полдень вошли они с Артамошкой в приказную избу. У матери дрожали губы.
— Вот парнишка, его отдаю.
— Вижу… Вороват? — обратился приказчик к матери.
— Избави бог!
— Не дураковат?
— Бог миловал.
— Не ленивец, не сонлив?
— С петухами встает, послушный.
— А ну-ка, подойди… Не бойсь, не бойсь! — командовал приказчик и тянул к себе Артамошку. — О, да я тебя, малайка, где-то видел. По базару бегаешь?
— Где ему, с Палашкой день-деньской водится! — ответила за Артамошку мать.
Мужик подозрительно скосил глаза, но ничего не сказал:
— А какая работа? — тихонько спросил Артамошка.
— Хо-хо-хо!.. Работа?.. Ну просмешник! — захохотал приказчик неудержимым смехом. — Какой же из тебя работник! На побегушки берем, в услужение мелкое.
Артамошка хотя и не понял, но кивнул головой.
— Плату какую же за парнишку положите? — чуть слышно спросила мать.
— Деньга — не ворона, с неба не падает. Мужикам служилым, бабонька, и то не всем платим.
— Был бы сыт, — забеспокоилась мать.
— Сыт, сыт будет: где блюдо подлизнет, где крошки подберет — вот и сыт. Много ли ему надо.
— Оно конешно! — вздохнула мать.
Приказчик ушел. Осталась Маланья с Артамошкой в приказной избе. Стояли они долго, ждали. Приказчик вернулся хмурый и сказал Маланье:
— Оставляй, берем.
Потом почесал лысую голову, добавил:
— Ладно, веди домой, завтра в полдень пришлешь.
Мать с вечера начала готовиться к проводам сына: заняла у соседей все что можно. Богатым показался Артамошке стол: черные лепешки, квас, лук, каша и даже сметана. Он сидел на отцовском месте, а мать говорила с ним, как со взрослым. Артамошка держался важно, думал: «Жаль, что Петрован с отцом в далекий торг уехал: пусть бы теперь шапку передо мной ломил! Я теперь не простой Артамошка, а воеводский служка».
Помолчав, он деловито сказал:
— Клеста Данилке на прокорм отдам.
На воеводском дворе
Отмахиваясь от назойливых мух, воевода сидел и дремал. Артамошка пристроился на кончике лавки у дверей и тоже дремал. Оса ударилась в слюду оконца, отскочила и шлепнулась о воеводский лоб.
Воевода смахнул осу рукой, приподнялся и вновь сел на лавку, протирая глаза:
— Артамошка!
Мальчонка вскочил.
— Беги за лекарем! Тяжко мне…
Артамошка бросился к дверям.
Прибежал лекарь воеводского двора. Воевода поднял красные, заплаканные глаза:
— Плачу я.
— Отчего так, батюшка воевода?
— Скушно мне.
— Отчего же скушно, батюшка воевода?
— Не мучь, брехун, лечи!
— Лечу… — И лекарь виновато заюлил, развязывая торопливо свою лекарскую сумку.
Воевода вздохнул:
— Старею я…
— Все мы стареем, батюшка воевода. Мышь — и та стареет.
— Не я ли мышь? — взревел воевода. — Не я ли?
Посинел от страха лекарь:
— К примеру я молвил, батюшка воевода, к примеру.
— Артамошка!
— Я тут.
— Кликай писца, живо!
Явился писец Алексашка и, почесывая за пазухой, остановился у двери. Воевода вкрадчиво спросил:
— Алексашка, не похож ли я на мышь?
— Что ты, батюшка воевода! Отчего же на мышь! Ты царский воевода.
— Слышал? — посмотрел воевода на лекаря.
— Слышал.
— Артамошка, кликай казачьего сотника живо!
Пришел казачий сотник Панфил Крутов.
— Панфилка, — обратился к нему воевода, — не похож ли я на мышь?
— Гы-гы! Едакие-то мыши? Да ты что, батюшка воевода, в уме? У нас в избе во какие мыши — махонькие, и то все пожрали, а ежели такие…
Воевода махнул рукой, встал и отправился наводить порядки — учить неразумный народишко уму-разуму.
— Посох! — приказал он.
Артамошка подал воеводе посох.
— В какую руку суешь посох?
— В правую.
— «В правую»! — передразнил воевода. — Какая это рука?
Артамошка молчал.
— Это та рука, которая поучает, воеводская рука. Понял?
— Понял. Воеводская рука.
— То-то, заяц лупоглазый! То-то!
…Целый день вертелся Данилка то у приказной избы, то у воеводского дома. Еще вчера Артамошка обещал ему показать аманатов — заложников. Они уже давно сидят в караульной избе, потому что злодей-воевода наложил на бурят непомерный ясак [4] соболями и лисицами; это сделал он против государева наказа, в свою пользу. Аманатам придется сидеть под караулом, пока принесут буряты сполна ясак воеводе.
Слышал Артамошка, как разговаривали старые казаки: «Не доведут до добра воеводские злодейства — война будет…»
С утра и до самого обеда ждал Данилка, но Артамошка не показывался. Лишь после обеда, когда в воеводском доме и в избах казаков послышался сонный храп, прибежал запыхавшийся Артамошка. Он рад был другу. Данилка нетерпеливо спросил:
— Аманатов покажешь?
— Покажу.
— Чудные?
— Чудные.
Артамошка вдруг вспомнил о клесте.
— Птица какова? Голосиста?
— Не поет.
— Как не поет? Мой клест и не поет?
— Не поет.
Артамошка запечалился. Данилка оправдывался:
— Крошки подберет, зерно тоже, а не поет!
— Молчит?
— Даже клюва не открывает.
Артамошка перебрал все: может, клест зажирел, может, больной, а может, голос потерял… А какой был певун!
Артамошка дал Данилке множество советов, просил завтра же сказать, запел ли клест.
— Не могу отсюда сбежать, а то бы он запел, — уверенно сказал Артамошка.
Данилка виновато молчал.
Караульная изба, где сидели три аманата, находилась в самой глухой части двора. Небольшая, крытая драньем избушка с маленькими оконцами лепилась у самой стены. Тяжелая дверь была обита толстыми полосами железа, на ржавых петлях болтался огромный замок.
За избушкой чернела полянка, на середине которой стояла кобылина с железными скобками и кожаными веревками.
— Пытошная, — прошептал Артамошка. — Вора, али беглого, али разбойника — все едино привязывает к этой кобылице казнитель Иван Бородатый. Вон могилки-то! — Артамошка махнул рукой.
Данилка похолодел. Артамошка сердито свел брови:
— Как окончит эту работу Иван Бородатый, то таскаю я ему квас. Хошь два ушата принеси — до дна выпьет и орет: «Мало»!
Данилка молчал. Друзья завернули за угол и, боязливо оглядываясь, подкрались к караульной избе. Артамошка подполз к маленькому оконцу.
— Тут сидят, иди! — торопил он Данилку.