Иезуит. Сикст V (Исторические романы) - Мезаботт Эрнст (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Что мне до этого? — ответил кардинал, улыбаясь. — Разве перспектива смерти делала менее блестящими твои глаза, менее бархатистой твою кожу, менее опьяняющими твои поцелуи?.. Когда я в первый раз пришел к тебе, то нарочно отвернулся, желая дать тебе полную свободу завершить твое дело, как оно ни было ужасно, и был счастлив, когда увидел, что обязан жизнью не моей бдительности, а твоей любви.
— А теперь ты не боишься более?..
— Я никогда не боялся, — высокомерно сказал кардинал, поднимая свою гордую и благородную голову, на которой остановился полный обожания взгляд герцогини. — Если меня и ждет смерть, то, верно, не от твоей руки.
— Я понимаю; ты думаешь об иезуитах, хотевших купить и потом смертельно возненавидевших тебя.
— Они еще и теперь меня ненавидят, будь в этом уверена, Анна, — сказал кардинал, вздрогнув. — Хотя ты и считаешь себя столь виновной, но ты не можешь понять бесконечной злобы этих людей; в них ужасно то, что когда они хотят сразить кого-нибудь, то их не останавливают ни жалость, ни страх, ни упреки совести. В особенности один иезуит, вид которого производит на меня такое впечатление, словно я нечаянно дотронулся до липкого и холодного пресмыкающегося. Я не боюсь его, но мной овладевает отвращение и омерзение при одной только мысли о нем.
— И кто же этот человек, — спросила Анна, — имеющий привилегию смущать моего храброго льва?
— Ты его отлично знаешь: это — испанский монах, направивший тебя против меня, отец Еузебио из Монсеррато.
В эту минуту дверь комнаты отворилась, и Рамиро Маркуэц доложил:
— Отец Еузебио, ваша светлость.
— Он?.. — воскликнул кардинал, бледнея, между тем как зловещая фигура монаха появилась на пороге.
— Останься, — спокойно сказала девушка, взглядом заставляя кардинала сесть.
Еузебио из Монсеррато вошел совершенно спокойно и почтительно, словно ничего не было такого, что могло его шокировать на этом пиру переодетого кавалером кардинала и молодой девушки. Он даже сделал вид, что не узнает кардинала Санта Северина. Главная сила и искусство иезуитов состояли именно в том, что они узнавали людей и знали что-либо только тогда, когда они считали это полезным или необходимым.
Но Санта Северина был слишком горд, чтобы согласиться на молчаливое соучастие в игре отца Еузебио, а потому в качестве хозяина дома сказал повелительно:
— Приблизьтесь же, достоуважаемый отец, и сядьте.
— Готов служить вашей эминенции, — ответил иезуит, входя и садясь.
В лице и манерах монаха не выражалось ни малейшего волнения. А между тем страх должен был бы закрасться в самую сильную и могучую душу при виде того, кого он приговорил к смерти, и той, которая должна была исполнить приговор над ним, сидящим тут же. Может быть, монах и трусил, но никак не выказывал этого, так как отлично знал, что показать свой страх значило оказаться почти побежденным.
Анна заговорила первая.
— Преподобный отец, я просила вас прийти сюда, забыв, что назначила этот час другому посетителю. Но хотя мы и не одни, все же я должна сказать вам, что ваши приказания исполнены.
На этот раз удар попал в цель. Еузебио растерянно перевел глаза с герцогини на кардинала.
— Повторяю вам, — прибавила девушка, — что все исполнено, и вы скоро увидите последствия. Но невозможно, чтобы вы видели нас за столом и не согласились выпить с нами. Пейте!
При этом предложении Еузебио побледнел.
— Благодарю вас, — прошептал он, — но мой орден… наш устав…
Анна расхохоталась так чистосердечно и натурально, что рассеяла бы подозрения и самого Тиберия [58].
— Как! — воскликнула она, смеясь. — Вы воображаете, что я хочу отравить вас… Ну так чтобы окончательно рассеять ваши подозрения, посмотрите: это, может, успокоит вас.
Она весело схватила бокал и отпила из него добрую треть. Иезуиту невозможно было более отказываться; к тому же он уверился, что не могло быть никакой опасности. Он выпил вино, и ничто в нем не оправдало его опасений.
Когда Анна увидала, что поставленный иезуитом на стол бокал пуст, когда она убедилась в том, что в нем не осталось ни капли вина, странная перемена произошла в ее лице и манерах.
Лицо приняло серьезное выражение, на лбу появилась глубокая морщина, усмешка скользнула по губам.
— Преподобный отец, — сказала она таким странным голосом, что это удивило и кардинала, — вы придерживаетесь того же мнения, что и вчера?
— Я не понимаю вас… герцогиня… — пролепетал иезуит, больше всего испуганный происшедшей в Анне переменой.
— Вы сейчас меня поймете… Друг мой, — продолжала Борджиа, обращаясь к кардиналу, — этот господин, как ты уже знаешь, дал мне поручение отравить тебя…
— Я это знаю, — ответил Санта Северина тоном величайшего презрения, даже не глядя на испанца. — Что мне за дело до того, что может сказать или сделать достопочтенный отец?..
Еузебио из Монсеррато встал.
— Герцогиня! — властно крикнул он. — Не забывайте, что играете со смертью, что… я не всегда буду в вашей власти…
Он не кончил: внезапное удушье сжало ему горло, железное кольцо неожиданно охватило виски. Он почувствовал невыразимые страдания, тысячи раскаленных игл обожгли его лицо и тело, вонзились в мозг. Иезуит тотчас же понял ужасную истину, да и нетрудно было догадаться.
Он попробовал поднять над девушкой угрожающий кулак, но упал на стул, бормоча жалобным голосом:
— Я отравлен…
— Вы не ошиблись, отец мой, — заметила с величайшим хладнокровием Анна. — Я не хотела оставить этот свет, не отомстив в последний раз; я не хотела, чтобы какой-то гнусный монах мог бы похвастаться после нашей смерти, что произнес над нами приговор и заставил нас умереть… потому что мы сами приговорили себя к смерти, преподобный отец…
Молния блеснула в глазах отца Еузебио, и умирающий иезуит нашел в себе силы, чтобы воскликнуть:
— Приговорили себя к смерти?..
— Да, именно, так, — сказала Анна; дивное спокойствие и нечеловеческое величие осветило ее чело.
— Я думаю, что невозможна жизнь под ударами иезуитского ордена: что такая лютая ненависть рано или поздно должна была стоить нам жизни, что мы пали бы в разное время и после тысячи терзаний; а потому я и решила сделать то, что и сделала своими собственными руками; я налила яд себе и своему возлюбленному, и мы скоро умрем… Но после того, как насладимся твоей смертью, подлый монах!
— Ты сделала это! — воскликнул Санта Северина, бросаясь к ней.
Но ни в этом движении, ни в словах, ни в лице кардинала ничто не выражало ни малейшего упрека. Напротив, одной мысли о той жертве, которую принесла ему Анна, было достаточно, чтобы забыть о той, какую она от него требовала. Разве умереть таким образом не стоило тысячи жизней?..
Анна поднялась, чтобы бросить оскорбительные слова в лицо иезуиту, и упала на стул. Ее прекрасное лицо начинало изменяться под влиянием мучительной агонии последних минут.
— Поди сюда! — прошептала она, протягивая руки к своему возлюбленному. — Поди сюда!..
Санта Северина подошел к ней, шатаясь, как пьяный, поднял на руки легкое тело девушки и с бесконечной нежностью опустил его на диван. Потом сел возле нее, но вскоре уронил голову на ее колени и закрыл глаза под влиянием какого-то оцепенения, не лишенного некоторой приятности.
Тяжелое дыхание влюбленных вскоре прекратилось, и стало ясно, что жизнь иссякла в их телах. Тогда отец Еузебио, уже корчившийся в мучительных судорогах агонии (так как его доза была гораздо больше, нежели количество, выпитое двумя любовниками), бледный, с глазами, налитыми кровью, ртом, покрытым беловатой пеной, встал на ноги и сделал шаг к двери.
— Помогите!.. — прохрипел он угасающим голосом. — Помогите!..
Он не мог идти дальше и упал во весь рост, у ног двух прекрасных и смелых существ, которых сам же толкнул в пропасть.
— Кольцо!.. — шептали его губы. — Кольцо генерала!.. Я умру здесь, и оно попадет… Бог знает в чьи руки…
