Любовь и Ненависть - Эндор Гай (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Ха! Я открыл, что ваш великий Вольтер просто пигмей! На ходулях. И я выбил их из-под него. Раз! И он на земле! Должен признаться, конец его показался мне таким жалким! Ваш Вольтер — обыкновенный мошенник. Скелет, живая египетская мумия. Он ни на что не годится — разве что можно показывать его на ярмарках.
Но он понимал, что Вольтер весьма опасен. Да, все еще опасен. Как раненая ядовитая змея. Чем большим неудачником оказывался Вольтер в открытом бою, тем больше его нужно было опасаться в скрытом. Предстояла опасная схватка. Пирон в этом был уверен.
Возможность представилась через несколько дней. Пирон, оказавшись в стесненном финансовом положении, вознамерился выставить свою кандидатуру для избрания членом Французской академии. Пенсия в размере шестисот франков в год могла избавить его от неприятностей. В положительном исходе никто не сомневался, ведь сам король ужасно удивился, что самый остроумный человек в Париже до сих пор не академик.
Но произошло то, в чем Пирон всю жизнь винил Вольтера. Хотя главным винтиком во всех закулисных делах был епископ Мирпуа, ярый враг Вольтера. Не первый раз прятался Вольтер за сутану. Всем была известна история с посвящением его антиклерикальной пьесы «Магомет, или Фанатизм» Римскому Папе.
Так вот, Мирпуа, который был воспитателем короля во времена регентства, однажды явился к нему и закричал:
— Вы только послушайте это, сир! Поэму Пирона. Того самого Пирона, который собирается стать членом вашей академии бессмертных! — Громким голосом он начал читать «Оду Приапу» Пирона, произведение, которое было напичкано неприличными выражениями и ругательствами. Автор прославлял плодотворную жидкость, от которой зависит выживание всех людей и животных.
Кто мог передать епископу эту старую поэму Пирона, написанную им в далекой юности? Вольтер? И что мог сделать король в данном случае? Только явить свой монарший гнев, хотя он сам был не без греха и пользовался дурной славой за свое пристрастие к девственницам. Притворяясь, что он шокирован такой похабщиной, Людовик XV заявил:
— Столь аморальный писатель не имеет права чернить нашу академию.
Этих слов короля оказалось вполне достаточно, чтобы все академики, как по команде, забаллотировали кандидатуру Пирона.
Пирон оказался на мели, без средств к существованию. Что же ему оставалось, кроме как день и ночь проклинать Вольтера. Какой порочный, злобный человек! Какой лицемер! Разве он сам не написал ни одной развратной поэмы? Еще сколько! Взять хотя бы его «Орлеанскую девственницу»! А он пролез в академию несмотря ни на что.
Вскоре, правда, король назначил Пирону пенсию в два раза большую, чем академическая. Пирон хвастался перед друзьями:
— Теперь у меня больше денег, чем у любого академика, и мне даже не нужно ходить на их заседания. Вольтер опять остался с носом!
Вольтер, конечно, отрицал, что приложил руку к делу Пирона. Но тот не унимался:
— Вполне естественно, ведь он снова бит. Теперь ждите от него чего-нибудь похлестче!
Но ничего особенного не происходило. Пирон пришел к выводу, что Вольтер просто ждет его смерти, чтобы выступить с самыми свирепыми нападками на него.
— Трус! — возмутился Пирон. — Он хочет осквернить мою память после смерти. Потому что живого меня ему не одолеть!
Какое-то время Пирон лелеял надежду, что сможет пережить своего вечно недомогающего соперника. Но, дожив до восьмидесяти четырех, понял, что ему придется отправиться на тот свет первому. И приступил к подготовке. В своем завещании Пирон писал: «Я содрогаюсь при мысли, что может сотворить с моей репутацией Вольтер после моей смерти, ведь тогда ему не нужно будет меня опасаться. По этой причине я написал сто пятьдесят эпиграмм на него и поместил их в свой маленький ящик. Если только Вольтеру взбредет в голову заняться новыми измышлениями в мой адрес, то мой литературный секретарь каждую неделю будет отправлять в Швейцарию по одной эпиграмме. Это его непременно успокоит».
Но трехгодичный запас эпиграмм так и не пригодился. В них не было нужды. Потому что Вольтер никогда не предпринимал ни малейшей попытки очернить Пирона.
Узнав о его смерти, Вольтер только сказал:
— Я никогда, по сути дела, его хорошо не знал. Друзья часто говорили мне, что в своей пьесе «Метромания» Пирон высмеивал меня. Я никогда не платил ему тем же. Может, все же стоило? Вы себе и представить не можете, каким злым я могу быть. Но только если я этого захочу. Однако тогда мне было не до него, у меня было слишком много важных дел. Пирон провел всю свою жизнь, наслаждаясь вином и создавая «умные» поэтические произведения вроде «Оды Приапу» и прочей дребедени. На самом деле какая пустая трата таланта! Ни одного достойного занятия, о котором можно вспомнить, умирая.
Так говорил о Пироне Вольтер.
Зачем награждать славой противника? Печально, конечно, когда растрачивается такой талант. Особенно грустно наблюдать, как поздно он проснулся, чтобы понять, что не природная одаренность, а лишь постоянное прилежание гарантирует постоянный литературный успех.
Эту мысль высказал Гете [200], когда изучал истоки литературной вражды между Вольтером и Пироном. Он же изрек и такое: «Пирон в любой момент был Вольтером. И только Вольтер был и останется Вольтером на все времена».
В старости Пирон, вероятно, осознал, что Вольтер выиграл все их стычки. Пирон оставил серию эпитафий о себе и везде с горечью говорил о том, что был «ничем»:
Глава 22
ИГРА В ФРИВОЛЬНОСТЬ
Кто же этот ловкач Вольтер, который, прибегая к обману, мог помешать любому делать карьеру? Кого же хотел победить Руссо?
Безумец ли он? Да, в определенном смысле. Вся эта неприглядная история с Пироном еще не достигла наивысшей точки, когда Руссо охватила бешеная ярость, требовавшая покончить с Вольтером. Сколько жертв этого человека могли стеречь его от совершения такой глупости.
Но что мог сделать Руссо? Способен ли он унять свои страсти, подчинить их рассудку? Он, по сути дела, никогда не проявлял благоразумия. Наоборот. Он не мог подчинить себе свои мысли, они всегда одерживали верх над ним. Раздумья и сочинительство стали для Руссо поистине наваждением.
Поначалу он об этом даже не догадывался. Многие годы он не мог спокойно сидеть за столом и работать, как все остальные писатели, он был ленив.
Однажды Руссо понял, что может творить не столько сидя за столом, сколько во время прогулок. Он часто пренебрежительно отзывался о собственных произведениях. И не из-за стремления казаться оригинальным, как порой утверждали критики. Он смотрел на них глазами Вольтера, своего кумира и противника.
Как-то на книжном развале в Париже Руссо увидел рукопись, которая его заинтересовала. Она была озаглавлена: «Осада Орлеана и суд над Жанной д'Арк». Руссо не мог преодолеть искушения — ему так хотелось купить ее. Но за нее дорого просили — целый луидор. Для Жан-Жака это была значительная сумма. Он жил только перепиской нот. Придется работать несколько недель, экономить на всем, чтобы приобрести «Осаду Орлеана». Правда, сохранились кое-какие деньги от гонорара, полученного за оперу. Рукопись была получена. Для чего он это сделал? Чтобы прочитать? Отнюдь нет. Он тут же написал на титульном листе: «От Жан-Жака Руссо, гражданина Женевы» — и отправил ее в качестве дара в библиотеку родного города. Там все еще решали вопрос, назначить ли его городским библиотекарем. Этот дар имел свой тайный смысл. В это время в Женеве жил Вольтер, автор поэмы о Жанне д'Арк «Орлеанская девственница», поэмы настолько неприличной, что Вольтер опасался, как бы ее не напечатали без его ведома. Поэтому пусть в женевской библиотеке находится этот серьезный и достойный труд, пусть эта рукопись станет противоядием против отравляющего фарса Вольтера.
