Ингвар и Ольха - Никитин Юрий Александрович (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Она отвернулась, но он схватил за руку и рывком развернул. Он смотрел на ее лицо, на ее губы, всячески избегая встретить взгляд. Грудь его вздымалась от бешенства. У него не было спокойного часа с того дня, как он вывез ее из той проклятой крепости!
– Почему?
– Это лучше, чем оказаться в руках киевского пса.
Она сказала и пожалела, вспомнив, что его самого зовут в лесах кровавым псом и он наверняка об этом знает. Его лицо дернулось, ей показалось, что он готов ее ударить.
– Ты уже в руках худшего из киевских псов, – сказал он сдавленным от ярости голосом.
– Как ты осточертел…
– Ты мне больше! Замолчи, или я убью тебя прямо сейчас!
Он схватил ее за плечи. Пальцы, как когти, впились в ее нежное тело. Она бесстрашно взглянула в его перекошенное яростью лицо. Дыхание его обжигало ей лоб, нос, коснулось губ. Она как завороженная смотрела… как вдруг ее губы обожгло.
Он сам не знал, зачем это сделал. Разве что хотел заставить ее замолчать? Но теперь держал ее в руках, вдыхал ее запах, пожирал ее губы и чувствовал, что уже погиб, что сделал роковую ошибку. Она застыла, но он чувствовал, что она не отбивается, не кричит.
Только мгновение он держал ее, как коршун перепелку. Затем его пальцы сами собой расслабились, уже трогали нежно, словно заглаживая боль. Он чувствовал жар в теле, тот жар, в котором ему гореть в подземном мире вечно.
Ольха ощутила сладкое тепло. Тело само прильнуло к этому странному человеку, чары которого отнимают у нее все силы сопротивляться. Бездумно, сладко она вслушивалась в непривычное чувство покоя и счастья. Странно, оно вливалось из этих ненавистных рук, переливалось из его твердого, как дерево, и горячего, как печь, тела.
Он бережно держал ее в объятиях, страшась повредить ее такие тонкие косточки, хрупкие, как у птички, ладонью поддерживал ее голову, чтобы тонкая, как у птенчика, шейка не сломилась, чувствовал, какая нежная и беззащитная она вся, а его губы, грубые и пересохшие, могут оцарапать, его руки, толстые, привыкли больше смирять непокорных коней и держать меч, а его голос умеет только нагонять страх на дружинников, гонять слуг, отдавать приказы.
Да и весь он слишком груб, неопрятен, плохо пахнет. Она же вся как нежный цветок, ее боги создали для себя, а сюда попала по их недосмотру, она не для людей…
Он на миг оторвался от ее губ, дико взглянул в раскрасневшееся лицо. В ней тоже просыпалось желание, он чувствовал. Желание к нему, дикому и грубому кровавому псу. И если ее не отпускать, если целовать так же нежно, то…
Она старается не задеть его рану, понял он внезапно. Она прильнула к нему справа, упирается в плечо, чтобы не сделать больно. Она все время помнит, она заботится!
Будто отрывая от земли гору, он задержал дыхание, заставил себя поднять голову. Ее лицо было обращено к нему, глаза закрыты. Она тянулась распухшими губами, она хотела и ждала его губ, его рук, его жара.
«Боги, – сказал он себе смятенно. – Как я жажду ее! Я схожу с ума». Как бы ни пытался орать на нее, игнорировать, разжигать в себе вражду, но стремится к ней так неистово, что все каменные заборы, которые воздвигал, сам же и расшибает лбом. Никогда никакую женщину не жаждал так страстно держать в руках. Нет, даже быть рядом. Даже просто видеть ее!
Он заставил себя отпустить руки. Словно двигая гору, сделал шаг назад. Она открыла глаза, чувствуя холодную струю в ее теплом счастливом мире. Его лицо дергалось, в нем была мука.
– Я уезжаю на три дня, – сказал он хрипло. – Князь велел… Тебе здесь ничего не грозит. Но если ступишь за пределы терема, я велел стражам помнить, что ты не женщина, а воин! Воин враждебного племени, который находится в плену.
Он повернулся и пошел быстро, почти побежал. Она смотрела в удаляющуюся спину, еще не чувствуя ни гнева, ни страха, только росло ощущение потери. Словно ее вырвали из счастливого мира или из нее вырвали душу. Неужели он не ощутил того жара, который возник от соприкосновения их тел? И который вошел в ее плоть, расплавил, как воск на солнце, наполнил счастливой истомой?
Или скрывает, не хочет явить врагу свою слабость?
Она услышала внизу голоса, потом дробный перестук копыт. Стражи бросились отворять ворота. Ингвар пригнулся на коне, его синий плащ развевался по ветру. Конь перешел в галоп, тяжелые створки медленно пошли в стороны. Ингвар едва не разбил о ворота ноги в стременах, так спешил вырваться на улицу, так бежал из терема. Навстречу ночи!
Медленно, чувствуя тянущую пустоту, она пошла в свою комнату.
Глава 26
Да, она могла бродить по терему свободно. Стражи не мешали, она даже не чувствовала их ощупывающих взглядов. Зато во дворе могла пройти не дальше отхожего места. Даже в сторону колодца дорогу перекрывали вежливо, но твердо. Она ловила любопытствующие взгляды той челяди, которой доступ в терем был закрыт. Что уж о ней говорили между собой, могла только догадываться.
Лишь поздно ночью, набродившись по многочисленным комнатам и надивившись на невиданные и даже неслыханные богатства, она упала наконец в роскошную постель, но и тогда не могла заснуть сразу. Нежнейшая ткань легко сминалась под ее пальцами, но тут же складки исчезали, и шуршала вовсе непривычно. Сколько Ольха ни пыталась понять, из чего сделано, даже в голове стало горячо от прилива крови, но так и не поняла. Она знала ткани из льна, шерсти, еще можно было сплести хоть лапти, хоть веревки из лыка. Но это не шерсть, не лен, не лыко!
Забылась за полночь, спала чутко, а проснулась почти на рассвете. Быстро умывшись, спустилась вниз к стряпухам. На кухне было холодно, огонь в очаге не горел. Мальчишка-поваренок спал на лавке.
Стараясь никого не будить, Ольха высекла огонь, раздула искорку, подкладывая смолистые лоскутья бересты. Пришла заспанная Зверята, удивилась:
– Не спится? Какая же ты княгиня!
– А что, – спросила Ольха удивленно, – княгини должны спать долго?
Зверята усмехнулась, пожала плечами:
– Всяк лодырь мечтает, что ежели бы он был князем… а она – княгиней, то ели бы только мед и сало, спали бы ночь напролет, среди дня засыпали бы на часок-другой, а вечером ложились вместе с курами…
– А ты как думаешь?
– Я навидалась князей и воевод. Чем выше забирается, тем ноша тяжелее, а работы больше. Это не сказка, а жизнь, милая.
Она замолчала, прислушалась. Со двора доносился стук подков, конское ржание. Послышался могучий голос, настолько мощный, что с потолка посыпалась труха, как при землетрусе.
– Пойди взгляни, – предложила Зверята. – А я тут сама управлюсь. Все же не княжье дело сажей пачкаться!
«Какая я здесь княгиня?» – подумала Ольха с горечью. Пленница, и тому рада, что дадут на кухне горшки от сажи поскрести. Все же не взаперти!
Небо было ярко-голубое, солнце только что высунулось краешком из-за черной стены леса, ослепило глаза. Двор был заполнен сильными голосами, уверенными и веселыми. Над головой челяди высились на конях, медленно двигаясь к крыльцу, двое витязей. Одного Ольха узнала сразу: Асмунд, второго припомнила с заминкой. Он был тогда с великим князем, когда впервые увидела Олега Вещего: боярин Студен. Если двое других, Черномырд и Лебедь, что тогда с Олегом рассматривали карту земель, были явными русами, то этот явно полянин. Во всяком случае, славянин, потому что волосы падают на плечи свободно, а бороду и усы не бреет, разве что подравнивает слегка.
Она ощутила, что присматривается к Студену с особым вниманием. Он не простой дружинник, среди тех своими глазами видела немало полян, рашкинцев, уличей. Нет, Студен – знатный боярин, с ним советуется великий князь. Ему доверяет чем-то командовать, чем-то править во всем этом огромном княжестве, которое и княжеством уже не назовешь из-за агромадности…
Асмунд, бросив поводья гридню, соскочил с неуклюжей медвежьей грацией. Она видела, что воевода уже немолод, мог бы слезть спокойнее, как подобает солидному знатному воеводе, но мужчины до старости остаются мальчишками – ему нравится показывать окружающим, что не уступает молодежи, все так же силен и быстр, а что эти соскоки даются все труднее, знает он один.
