На горах. Книга Первая - Мельников-Печерский Павел Иванович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
С кем ни свяжется, с первых же слов норовит обругать, а не то зачнет язвить человека и на смех его поднимать, попрекать и делом и небылью. С хозяином зачнет говорить, и то бы ему в каждое слово щетинку всучить, иной раз ругнет даже его, но Марко Данилыч на то никогда ни полслова. Самый вздорный, самый сварливый был человек, у хозяина висел на ушке, и всех перед ним обносил, чернил, облыгал, оговаривал. И за то его ненавидели, а боялись чуть ли не пуще, чем самого Марка Данилыча. А когда полезно было ему смиренником прикинуться, напускал на себя такое смиренство, что хоть в святцы пиши его между преподобными. Не было у него никакой особой части на отчете, его дело было присматривать, нет ли где какого изъяна аль непорядка, и, ежели что случится, о том хозяину немедля докладывать. Кроме того, «хитрые дела» ему поручались, и он мастерски их обделывал.
Поддеть ли кого половчее, провести ли простачка поискусней, туману ль кому в глаза подпустить, Марко Данилыч, бывало, его за бока, а сам будто в сторонке, ничего будто не знает, ничего не ведает. Рад был приказчик таким порученьям, любил похвастать хитрым своим разумом, повеличаться ловкой находчивостью, похвалиться уменьем всякого человека в дураки посадить, да потом еще вдоволь насмеяться над его оплошкой и недогадкою.
На брань, на попреки обманутого только, бывало, хихикает да его же корит: «А кто тебе, умному человеку, говорит, велел от нас, дураков, гнилой товар принимать? Кто тебе указывал на торгу глаза врозь распускать?.. Коли ты умный человек называешься, так, когда берешь, чванься, а взял, так кланяйся».
И не было тому приказчику другого имени как «Прожженный». А крещеное имя было ему Корней Евстигнеев. Был он тот самый человек, что когда-то в молодых еще годах из Астрахани пешком пришел, принес Марку Данилычу известие о погибели его брата на льдинах Каспийского моря. С той поры и стал он в приближенье у хозяина.
Восстав от сна на другой день после катанья в косной, Марко Данилыч послал за Корнеем Прожженным. Тот не замедлил.
Размашисто помолясь на иконы и молча поклонясь хозяину, стал он у стола и, опершись на него рукой, спросил:
— Посылали за мной?
— Да, Евстигнеич, — сказал Марко Данилыч. — Дельце есть, для того и позвал.
— Знамо, что за делом. За бездельем-то бегать сапогов не напасешься,пробурчал Прожженный и, подняв голову, стал потолок оглядывать.
— Тебе сегодня же поутру надо в путь-дорогу, — молвил ему Марко Данилыч.
— Куда?
— В Царицын.
— За коим лешим? По арбузы аль по горчицу? Новы торги, видно, заводить охота пришла, — насмешливо молвил Корней.
— Володерова знаешь? — спросил Смолокуров.
— Как не знать! Первый вор и мошенник, — слегка усмехнулся Прожженный.
— К нему, — сказал Марко Данилыч.
— Видно, почты не стало и штафеты (Эстафеты.) гонять перестали? — сердито проворчал Корней.
— Дело не в письме, а в твоем уменье, — молвил Смолокуров.
— Что за нужда наскорь приспела? — хмурясь, Прожженный спросил.Володерова поучить аль другого кого объемелить? (Обмануть, как Емелю дурака.). Ежель Володерова, так его не вдруг обкузьмишь (Не обманешь, не проведешь.). Сам огонь и воду прошел.
— Он будет тебе на подмогу, — молвил Марко Данилыч.
— Смерть не люблю!.. — с сердцем, отрывисто вскликнул Корней, отвернувшись от Марка Данилыча. — Терпеть не могу, ежели мне кто в моих делах помогает. От помощников пособи мало, а пакостей вдоволь. Кажись бы, мне и не учиться стать хитрые дела одной своей башкой облаживать?..
— А ты так поверни, чтобы Володерову и на разум не пришло, что он под твою дудку пляшет, — молвил Марко Данилыч.
— Вот это дело — важнец!.. — тряхнув головой, радостно вскликнул Прожженный. — Вокруг такой статьи не грех поработать… Что за дельце такое?
— Меркулова знаешь? — понизив голос, спросил Марко Данилыч.
— Видать не видал, а слыхом немало слыхал, — отвечал Корней. — Говорят, парень не больно удатный, прямо сказать, простофиля.
— Его-то и надо объехать, — сказал Смолокуров. — Видишь ли, дело какое. Теперь у него под Царицыным три баржи тюленьего жиру. Знаешь сам, каковы цены на этот товар. А недели через две, не то и скорее, они в гору пойдут. Вот и вздумалось мне по теперешней низкой цене у Меркулова все три баржи купить. Понимаешь?
— Чего тут не понять? Не хитрость какая! — с усмешкою молвил Корней.На кривых, значит, надобно его объехать? Это мы можем. Володеров-от при чем же тут будет?
— Больше бы веры Меркулов дал. Пишу я Володерову — остановил бы мою баржу с тюленем, как пойдет мимо Царицына, и весь бы товар хоть в воду покидал, ежель не явится покупателя, а баржу бы в Астрахань обратил,сказал Смолокуров.
— Кака баржа? Давно все выбежали, — молвил на то Прожженный.
— Та баржа еще не рублена, да и тюлень не ловлен. Писано ради отвода,улыбаясь, промолвил Марко Данилыч. — Нешто не понял?
— Мекаем, — мотнув головой, ответил Корней Евстигнеев. — Еще что будет приказу?
— Доронину, Зиновью Алексеичу, на продажу тюленя Меркулов доверенность дал, — продолжал Марко Данилыч. — Давал я ему по рублю двадцати; отписал он про то Меркулову да с моих же слов известил его, что выше той цены нечего ждать. Написать-то Доронин написал, а дела кончать не хочет, — дождусь, говорит, какое от Меркулова будет решенье. Вечор нарочного послал к нему. Как только ты отдашь мое письмо Володерову, он тотчас его Меркулову покажет, они ведь приятели. Тогда Меркулов тотчас же вышлет согласье на продажу. Сам-от ему ты не больно на глаза суйся, сомненья не подай. Пробудешь в Царицыно день и тогда с богом на Низ. И говори всем: у меня, мол, дело спешное: велено баржу опростать и с пути, где ни встречу, ее воротить.
— Пой, хозяин, молебен, пиши, барыши, — вскликнул Прожженный. — Дело в шляпе; не будь я Корней Евстигнеев, ежели у нас это дело самым лучшим манером не выгорит.
Часа через два Корней Евстигнеев отправился. На пароходе вел себя важно, говорил отважно. Умел он себя показать на народе.
Отпустив Прожженного, Марко Данилыч долго и напрасно дожидался прихода Доронина. Сильно хотелось ему еще гуще ему тумана подпустить, дела бы не затягивал, скорей бы решал с ним, не дожидаясь вестей из Царицына.
И за чай не раз принимался Смолокуров, и по горнице взад да вперед ходил, и в торговые книги заглядывал, а Зиновья Алексеича нет как нет. И чем дольше шло время, тем больше разбирал нетерпеж Марка Данилыча, расходилось, наконец, сердце его полымем, да сорвать-то его, как нарочно, не на ком, никто под глаза не подвертывался. Самому бы идти к другу-приятелю, да то вспало на ум, что ежели станет он спешить чересчур, Доронин, пожалуй, подумает: нет ли тут какого подвоха.
"Пятьдесят тысяч верных! — рассуждает сам с собою Марко Данилыч. — И во сне такого дельца не грезилось — ровно само с лука спрянуло. На плохой конец сорок пять! Дунюшке на приданство пойдет. Соверши только, господи, подай успех. А нейдет, пострел его возьми, вечор поутру обещался придти, а нейдет, чтоб иссохнуть бы ему! С Митькой уж не покалякал ли?..
Да нет, некогда было с ним увидаться. Здесь ни у кого теперь по малой цене тюленя не купишь. Веденеев при всех прочитал письмо. Пароход в пятницу в Царицыне будет, тем же днем и Корней все обладит… Господи многомилостивый, подаждь совершение! На Смоленскую владычицу, на родительское мое благословенье ризу червонного золота справлю с жемчугами, с бурмицкими зернами, с дорогими каменьями! День и ночь стану теплить лампаду перед тобой, царица небесная!.. А все нейдет, пес этакой. Ну, была не была, пошла такова! Сам к нему пойду".
И пошел к Доронину неторопко и полегоньку. Зиновий Алексеич со всей семьей вокруг самовара сидел. Увидя Смолокурова, быстро встал он с места, пошел навстречу и поздоровался.
Про катанье потолковали. Вспомянула добрым словом Татьяна Андревна Самоквасова с Веденеевым и примолвила, что, должно быть, оба они большие достатки имеют… С усмешкой ответил ей Марко Данилыч:
