За столетие до Ермака - Каргалов Вадим Викторович (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗
В государевой разрядной книге сохранились имена воеводам сего славного похода, а среди них на почетном месте Иван Салтык Травин:
«Лета 6997-го князь великий Иван Васильевич посылал к Вятке воевод своих, и они, шед, Вятку взяли: а были воеводы по полкам:
В большом полку князь Данило Васильевич Щеня да князь Андрей Семенович Чернятинской.
В передовом полку Григорий Васильевич Морозов да Андрей Иванович Коробов.
В правой руке князь Владимир Андреевич Микулинский да Василий Борисович Бороздин, да князь Андреев воевода Михайло Константинович.
В левой руке Василий Семенович Бакеев да Семен Карпович, да князь Борисов воевода Фома Иванович.
А в судовой воевода Иван Иванович Салтык Травин да князь Иван Семенович Кубенской, да Юрьи Иванович Шестак, да наместник устюжский Иван Иванович Злоба, да князь Иван Иванович Звенец…»
Вот и все, что мы знаем о дальнейшей жизни Ивана Салтыка Травина, судового воеводы сибирского и вятского походов. В каких он походах еще участвовал, в каких осадах сидел, в каких сражениях бился – неизвестно. Но что без дела не оставался, это бесспорно. Время для России было тревожное, опытные воеводы ценились дороже золота…
Летописцы надолго замолчали о Сибири. Но государь всея Руси уже прибавил к своему громкому титулу многозначительные слова: «Великий князь Югорский, князь Кондинский и Обдорский». Так в московских грамотах писали, так и иностранные государи в своих посланиях именовали Ивана Васильевича.
Преставился Иван Великий, многими славными деяниями украсив свое господарство. Наследник его государь и великий князь Василий III Иванович сумел сохранить за собой благоприобретенную сибирскую землицу.
Всякое в те годы случалось, и миры были, и размирья с сибирскими народцами. Остяцкие, вогульские и югорские князья – те своим клятвам верны были и при Василии III Ивановиче, а вот тюменские цари, повелители Сибирского царства, порой пакостили.
В лето семь тысяч четырнадцатое [108] сибирский царь Кулуг-Салтан пришел ратью на Великую Пермь, села и деревни повоевал, в Усолье-Камском варницы пожег, многих людей посек и в полон вывел, но город Чердынь устоял, пришлось царю убираться восвояси. Случалось, и пелымского князца подбивали тюменцы на набеги, но то была еще малая беда, пощиплют лиходеи пограничье – и отскочат.
Беда пришла, когда в малолетство Ивана IV Васильевича настало боярское правление, и ободрились казанцы, принялись вымещать прошлые обиды. Не стало от них покоя России, многими ратными людьми приходили в многие лета. Хуже Батыя были казанские мурзы и беки: Батый единожды Землю Русскую прошел, как молнии стрела, эти же лиходеи из Руси, считай что, и не выходили, посекали, как сады, русских людей, грабили дочиста.
Колосья с нивы собирали и сырое зерно жевали, из дверей чеки и пробои выдергивали, чтобы железом попользоваться, – так жадны были на добычу. Вятчане, устюжане, пермяки люто бились на стенах своих городов, отстаивая последнее, а из коренной России ежегодно воеводы с полками сражались в поле, но казанскому неистовому устремлению не было конца. Потом, в спокойные годы, вспоминали и ужасались: как только сумели выстоять?!
Казанцы сотворили пусты Новгород-Нижний, Муром, Мещеру, Гороховец, Бал ахну, половину Владимира, Шую, Орьев, Кострому, Заволжие, Вологду, Тотьму, Устюг, Пермь, Вятку… Казанские кривые сабли перерубили пути-дороги к Камню, и казалось, что навечно отпадет Сибирь от Государства Российского.
Но выстояла Россия, снова поднялась во всей своей силе. Внук Ивана Великого, грозный царь Иван Васильевич, повел на Казань великую рать с пушками. Зашаталось и рассыпалось разбойничье царство на Волге. Случилось сие в лето от сотворения мира семь тысяч шестидесятое [109], а три года спустя в Москву приспели послы оттогдашенго сибирского князя Едигеря – замиряться.
Послы Тягриул и Паньяды били челом государю от князя Едигеря и от всей Сибирской земли, чтобы снова взял их под свою руку и дани положил. И государь их пожаловал, взял Сибирское царство в свою волю и под свою руку и дань установил: давать со всякого черного человека по соболю. Необременительная была дань, необидная, своему царю черные сибирские людишки много больше платили. Тогда же поехал в Сибирь московский посол Дмитрий Непейцын, к правде князя Едигеря и всю Сибирскую землю привел, и черных людей переписал, чтобы соболей сполна давали.
Вроде как и не было черного лихолетья, снова Сибирь под государем крепко. Писался Иван IV Васильевич в титуле «всея Сибирские земли повелителем», не на словах писался – по делу.
Потом в Сибирском царстве началась замятия. Некий казанский царевич убил князя Едигеря, верного государева данника. Прекратились сибирские дани. До даней ли тут? Жгут городки сибирские князцы, режут друг друга, по лесам со своими богатырями-уртами хоронятся.
Через большую кровь поднялся на вершину власти сибирский царь Кучум, прибрал к рукам соседние улусы, утвердился в своей силе. Все-то ему нипочем, гордо держался, заносчиво, перевалы через Камень сторожевыми заставами запер, дотянись-ка до него!
Однако и Кучум одумался, прислал в Москву посольство. Желает-де оставаться в дружбе с грозным царем Иваном Васильевичем, дани готов платить сполна, как прежние сибирские князья платили. Было это в семь тысяч семьдесят девятом году. [110]
Неожиданным кажется внезапное смирение царя Кучума, но только на первый взгляд. Если задуматься, ничего непонятного нет. В истории все завязано в тугой узел. Незадолго до посольства российское воинство отбило от Астрахани турецких янычар с пушками, и крымская конница им не помогла. Постояли турки и крымцы девять дней под стенами астраханской крепости, напотчевались ядрами да тяжелыми пищальными пулями-кругляшами и покатились обратно по кабардинской дороге к Азову, устилая безводные степи павшими воинами и конями. Вот ведь как получилось: аукнулось под Астраханью, а откликнулось – в Тюмени! Призадумался Кучум, когда дошли до Сибири вести о неудачном походе янычар. Значит, по-прежнему грозен белый царь, лучше с ним открыто не ссориться…
А потом еще поворот, для России неблагоприятный. Сорокатысячная конница крымцев и ногаев двинулась на русские земли – крымский хан Девлет-Гирей мстил за астраханскую постыдную неудачу. Ордынцев ждали под Серпуховом, надежно прикрыв береговыми полками переправы через Оку. Но Девлет-Гирей повторил путь хана Ахмата, не в лоб ударил, а обошел русское войско через реку Угру. Не было там ни сторожевых застав, ни пушек на бродах и перелазах – голо, едва под самим Серпуховом воеводы шесть тысяч русских ратников собрали, остальные были на ливонском рубеже.
С ходу перевалив Угру, конница Девлет-Гирея проворно побежала к Москве, дугой огибая пограничные крепости. А от Серпухова спешили по прямой береговые воеводы – спасать стольный град. Едва вошли в город, как хан разбил свои станы под Коломенским и послал свои тумены на московские пригороды.
Стояла великая сушь, в Москве начались пожары. Сплошным набатным гулом возвопили колокола: беда, беда! Знойный вихрь закружился над Москвой. Падали горящие звонницы, город будто онемел, оглох в треске бесчисленных пожаров. Дрогнула земля – это взорвались пороховые погреба в башнях Кремля и Китай-города. Метались обезумевшие люди, и негде было спастись. Внутри стен – огонь, за стенами – улюлюкающие ордынские всадники, там и там – смерть. Большой московский воевода задохся от пожарного зноя, и некому было вывести полки в поле, чтобы отогнать степняков. Но огонь же не пустил в Москву и татар, пограбили они окрестности и ушли восвояси. Подобного злого урона не было со времени проклятого Мухаммед-Гирея, тоже крымского хана [111].
Отъезжая в Дикое Поле, крымский хан Девлет-Гирей вселюдно обещал вернуться в будущем году, и многие поверили ему. Как нож в трепещущее живое тело вошла в русские земли ордынская конница, кто остановит ее, если случится повторение? Войско-то в Ливонии…
