Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Я так и думала, — воскликнула вдова. — Вот мерзость-то!
При этом она ткнула пальцем в грудь птицы и задумчиво прибавила:
— А все-таки у этой птички есть мясо.
— Ворона! — воскликнула жена сборщика податей, всплеснув руками. — Впрочем, кое-где собаки и кошки уже сидят на вертеле и отправляются на сковороды. Вот вам голубь.
Варвара так осторожно развернула жаркое, как будто оно могло рассыпаться у нее под пальцами, и, взвешивая его на руке, любовно посматривала на него; но мать музыканта сказала:
— Вот уже четвертый, которого режет Вильгельм. Он говорит, что это был славный летун. Он как раз предназначал его для вашей Лизочки. Набейте его хорошенько желтым тестом, не слишком твердым и совсем немножко подслащенным. Это понравится ребенку и принесет ей пользу, потому что исходит от доброго сердца. Отложите-ка эту птичку. Знаете, когда кого хорошо знал, тяжело видеть того мертвым.
— Награди вас Бог! — воскликнула Варвара, пожимая руку честной старухе. — О это ужасное время!
— Все-таки есть еще кое-что, за что можно поблагодарить!
— Конечно, потому что в аду еще хуже, — ответила вдова.
— Не грешите! — упрекнула ее старушка. — У вас только один больной в доме! Можно поговорить с госпожой Марией?
— Она в мастерских, понесла людям немного нашего мяса. У вас тоже так мало муки? Коров еще есть несколько на лугу, но зерно как будто кто-то метлой смел; на рынке не достать уже ни одного фунта. Может быть, и вы сделаете глоточек, кумушка? Не позвать ли невестку?
— Я сама разыщу ее. Цены на рынке становятся уже невтерпеж. Мы ничего не можем добиться, но Мария вразумляет людей.
— Лавочников на рынке? — спросил юнкер.
— Да, господин фон Дорнбург. Эта нежная женщина способна на такие поступки, что просто не поверишь. Когда третьего дня снова пришлось исследовать, сколько запасов имеется в каждом доме, то меня и других люди встречали очень угрюмо, а некоторые даже прямо указывали нам двери. Но она входила к самым грубым, и перед ней, как перед израильским народом морские волны, открывались погреба и кладовые. Как она это делает, одному Богу известно, но люди совершенно не в состоянии противиться ей.
Георг глубоко вздохнул и вышел из кухни. На дворе он нашел уже несколько городских солдат, добровольцев и членов национальной гвардии, с которыми хотел попрактиковаться в фехтовании. Ван дер Верфф для этой цели отдал в распоряжение свой двор, и, наверное, в Лейдене не было ни одного человека, который был бы более способен занять место честного Аллертсона, чем молодой немец.
Варвара была не совсем не права. Ученики Георга действительно имели довольно истощенный и жалкий вид, но некоторые в школе покойного Аллертсона научились отлично владеть шпагой и всем сердцем были преданы своему делу.
Среди двора стояла набитая паклей и обтянутая кожей человеческая фигура, у которой к левой стороне груди был прикреплен красный листок в форме сердца. В это сердце должны были колоть менее искусные, чтобы напрактиковать руку и глаз; остальные становились в пары друг против друга и под руководством Георга вступали в безопасный поединок тупыми рапирами.
Юнкера мутило от голода, когда он вошел в кухню к Варваре, так как большая половина его хлебного пайка осталась у несчастного портного; но вино Варвары подкрепило его, и, собравшись с силами, он, приободренный, пошел к бойцам. Его воротник полетел на скамейку, пояс был стянут туже, и он стоял перед солдатами в белой рубашке.
Как только раздалась его команда, окно в комнате Хенрики с шумом захлопнулось. Прежде она, напротив, часто раскрывала его, когда начинались военные упражнения, и даже не стеснялась иногда хлопать в ладоши и кричать во двор «браво!» Но это время давно миновало, и вот уже несколько недель как у нее не находилось ни одного слова, ни одного взгляда для юнкера. Еще ни одному мужчине она не шла так навстречу, ни один князь не мог бы заставить ее так добиваться своего расположения. А он? Сначала он выказывал ей холодность, а потом стал избегать ее все старательнее и старательнее. Ее гордость была глубоко уязвлена. Она давно уже забыла свое намерение отвлечь его от Марии; и, кроме того, что-то, она сама не знала что, пробежало между ней и молодой женщиной. Не проходило ни одного дня, чтобы она не встретилась с ним, и она радовалась, если могла показать ему, что она не только совершенно равнодушна к нему, но что ей даже вовсе неприятно видеть его. Плен тяжело томил ее, и девушка невыразимо тосковала по свободе, по открытому лугу и лесам. Но, несмотря на то, она никогда не выражала желания покинуть город, — ведь Георг был в Лейдене, а он и во сне, и наяву занимал ее воображение. Сегодня она любила его, завтра ненавидела, и все это с одинаковой пылкостью своего страстного сердца. О сестре она тоже постоянно думала и горячо молилась за нее. Чтобы заслужить небесную награду добрыми делами и чтобы прогнать тоску, Хенрика помогала серым сестрам, обитавшим в маленьком старом монастыре подле дома ван дер Верффа, ухаживала за больными, которых они с любовью принимали к себе, и охотно ходила с сестрой Гонзагой в дома горожан-католиков, собирая милостыню для маленького госпиталя. Но все это она проделывала без всякого радостного самоотречения — иногда с преувеличенным рвением, иногда устало, а иногда в продолжение многих дней и совсем не ходила. Она сделалась в высшей степени раздражительной, но, если сегодня ей случалось дойти в своем раздражении до крайних пределов, завтра она являлась молчаливой и грустной, но при этом и не думала просить прощения у тех, кого обидела.
Теперь она стояла у закрытого окна и следила за Георгом, который ловким прыжком подскочил к кожаному человеку и, держа в правой руке шпагу, проткнул ею красное сердце чучела.
Солдаты громко выразили свое восхищение, и в глазах Хенрики тоже зажегся огонек одобрения, но вдруг они снова потухли, и она отошла в глубину комнаты. Мария вернулась из мастерских и с опущенным взором шла по двору мимо фехтовальщиков.
Молодая женщина побледнела за это время, но ее ясные голубые глаза глядели сознательнее и решительнее, чем прежде. Она научилась идти своей дорогой, она искала и нашла себе тяжелые обязанности в служении городу и бедным. Она оставалась до сих пор победительницей в тяжелой сердечной борьбе, но эта борьба не была еще окончена, и она это чувствовала каждый раз, когда Георг встречался на ее дороге. Мария избегала его, как только могла, потому что не скрывала от себя, что любая попытка относиться к нему, как к другу и брату, стала бы и для него, и для нее — первым шагом к погибели. Он честно путем тяжелой борьбы с самим собой помогал ей, и она принимала это с благодарностью; слившись душа в душу с мужем, она стояла вместе с ним на корабле жизни. Кроме него, она не хотела никакого другого спутника, и ей не казалась ужасной мысль всегда идти рядом с Питером до самого конца. И все же, все же!… Георг был как бы магнитной горой, которая притягивала ее к себе и которую она должна была избегать, чтобы предотвратить гибель судна.
Сегодня в мастерских она спрашивала некоторых рабочих о том, как им живется, и их ответы нарисовали ей картины беспросветной нужды. Эти честные люди знали, что сдача города положит конец их бедствиям, но они хотели терпеть до конца ради свободы и веры и переносили свои несчастья как неизбежное зло.
В прихожей Мария встретилась с матерью Вильгельма и обещала ей не далее как сегодня переговорить с женой городского секретаря относительно запроса рыночных торговцев. Потом она пошла к бедной Лизочке, которая сидела на маленьком стуле, бледненькая и вялая. Ее лучшая кукла уже целый час лежала все в одном и том же положении на ее коленях. И ручки, и желания ребенка слишком ослабели для того, чтобы справляться с игрушкой. Траутхен принесла бокал, наполненный свежим молоком. В молоке еще не ощущалось недостатка, потому что за стенами, под защитой пушек, паслось изрядное число коров, но девочка отказывалась пить и только соглашалась со слезами проглотить несколько глотков.
