Марфа-посадница - Балашов Дмитрий Михайлович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Вспомнив о Казимере, опять ощутил глухое раздражение: и чего Васька с Митькой дурака слушают! Ждут у моря погоды. Василь Василича услали за Волок
— тот хоть рати обык водить, понимает, что к чему.
Подошел гонец:
— Впереди чисто, Иван Кузьмич!
— Ладно, утро вечера мудренее!
Распорядившись накормить мужика, Иван полез в шатер. Чем-чем, а бессонницей он не страдал никогда.
Псковичей — охочую рать воевод Манухина-Сюйгина и дьяка Ивана обнаружили на восьмой день, за Лютою. Оплошкой они не выставили сторожи, и Савелков, не мешкая, воспользовался этим.
Подошли почти к кострам. С гиканьем вылетели кони из леса. Новгородцы рубили, опрокидывая котлы с варевом, топча костры. Раненые заползали в кусты. Псковичи бежали, побросав все. Победа была стремительной. Несколько убитых и весь разгромленный стан достались в добычу — с пищалями, стягами, ратной справой.
Теперь гнать бы и гнать, добить до конца, набрать полону, но не оторвать своих от грабежа. Попробуй запрети зорить псковский стан — самого разнесут! А тут догнал гонец: наконец выступили главные силы, подошли москвичи, верно, бой будет, и Савелков, ругаясь, повернул назад. Мертвых и то не схоронили. Псковичи тоже лопухи — могли ударить с тыла. Иван с трудом построил рать. Один из молодцев все-таки смылся. Воротился добирать добро, конечно попал в полон, дурак.
Он не знал еще ни о Коростынском побоище седьмого июля, ни о Шелонском сражении четырнадцатого, когда подходил с дружиной вечером этого дня к Сольцам.
Глава 16
Холмский, нежданно напав на вторую судовую рать, отбил ее, оттеснив от Демона, и уже хотел осадить город, когда пришел приказ великого князя: идти не мешкая назад, к Шелони, стеречь новгородскую рать, а осаду Демона передать князю Михаилу Андреичу Верейскому, которого Иван таким образом вознаграждал за службу. (За новгородский счет и за счет Холмского, ибо богатая добыча с Демона уплывала у него из рук.) Холмский, не мешкая и не споря, повернул к Шелони. В пути от клопских монахов, посланных отай настоятелем разыскать великокняжеские войска, Холмский узнал о выступлении главной новгородской рати встречу псковичам.
Опытный воевода, он тотчас понял и без подсказки Федора Давыдовича (который как доверенный боярин Ивана хорошо знал о колебаниях псковичей), что встречи один на один новгородской и псковской рати, чем бы она ни кончилась, допускать не стоило. Холмский разослал гонцов во все стороны собирать разъехавшиеся для грабежа отряды, а сам устремился к устью Шелони. Тринадцатого вечером у Коростыня его догнал гонец Стриги-Оболенского, который сообщил приятную весть: Стрига посылал Холмскому татарский отряд со стягами и бунчуками, который должен был прибыть к нему под утро, через несколько часов.
Новгородская рать как раз миновала устье Шелони, когда на другом берегу показались москвичи. Было утро недели — воскресного дня.
Оба войска шли в сторону Сольцы по противоположным берегам Шелони, почти на виду друг у друга. Кое-где дорога сближалась настолько, что хватило бы одного перестрела из лука. Отдельные задиры подъезжали к самой воде.
— Шухло московское! Суконники! Бояра в лаптях! Воеводы калачные! кричали с этого берега.
Москвичи изредка отругивались. Их было гораздо меньше, чем новгородцев, на глаз — вчетверо, а то и впятеро, и это прибавляло храбрости смельчакам. Холмский к тому же вел рать, обходя открытые места, чтобы она казалась еще меньшей, чем на самом деле. Его сильно беспокоила задержка разосланных в зажитье отрядов.
Выше Мшаги, переправа через которую задержала новгородцев, Холмскому удалось обогнать вражеский полк. Река впереди сворачивала к югу, а дорога на Псков, по которой шла новгородская рать, отходила к северу. Лучшего места для переправы не выдумаешь. Новгородцы даже не послали дозорных вперед, так как в этих местах никогда не бывало бродов. Но Шелонь сильно обмелела из-за сухости, и броды открылись в самых неожиданных местах.
Запыхавшийся ратник подскакал к Холмскому:
— Нашел брод! Коню по грудь!
— Все промерил?
— На той стороне был!
— Смотри, головой ответишь!
— Не, дно твердо, зыбунов нету!
— Веди!
Конница с ходу, не останавливаясь, скатывалась по пологому песчаному спуску берега, кони фыркали, окунаясь в воду. Передовые уже выбирались на ту сторону. К подходу новгородского полка Холмский с Федором Давыдовичем успели переправить всю свою рать через Шелонь, завести в лес засадный татарский отряд, час назад как прискакавший на взмыленных конях от Русы, и выстроить полки поперек дороги, вдоль речушки Дрянь, песчаные берега которой не могли помешать легкой московской коннице.
Еще не все отосланные отряды были собраны, и Холмский послал гонца для переговоров к новгородцам, не без умысла громко предлагая отложить битву до понедельника.
И малое на глаз количество москвичей, и это предложение, искрой пробежавшее по рядам и показавшееся признаком неуверенности, привело в раж истомившихся новгородских житьих. К воеводам, собравшимся под стягом, подскакивали, ломая строй, комонные:
— Веди, цего там! Издержались, стоючи! Колькой раз отлагать?!
Ударимсе ныне! Месяц стояли! Хотя зипунов добыть! — орали десятки глоток.
Какой-то молодой житий врезался в самый круг боярской воеводской господы, осатанело крича:
— Вятшим хорошо тянуть, а я человек молодой, истерялся конем и доспехом!
Казимеровым молодцам с трудом удавалось оттеснять вышедшую из повиновения толпу. Сам Василий Казимер только озирался затравленным волком по сторонам. Выручил Дмитрий Борецкий. Он властно, так, что толпа притихла, зыкнул на нее:
— Кого вести? Сброд?! Али воев ратных?! Назад, в полки! Назад, говорю! Боя ждете? Будет бой! Не умедлим!
Житьи отхлынули, следя издали за своими воеводами.
Москвича гонца тотчас отослали назад, отвергнув перемирие. Борецкий оглядел соратников. Лица у иных побледнели. Сказал угрюмо:
— Сомнем!
— Продавим их, всею силою ударить ежели! — поддержал Дмитрия Иван Кузьмин.
Казимер молча вертел шеей. Лицо его под низко надвинутым шеломом было мокро от пота.
— Распорядись, Василий Лексаныч! — сощуриваясь, кинул ему высоким голосом Губа-Селезнев. Конь под Селезневым плясал, беспокойно переступая тонкими ногами, и, заворачивая шею, грыз удила. — Клином станем?!
Вопрос прозвучал утверждением. Давно уже новгородцы не водили больших ратей, и давно уже повелось меж тем, да как-то и разумелось само собою, что становиться надо, ежели большой рати, непременно по-рыцарски, «свиньей», хоть никто и не мог бы сказать, чем такой строй предпочтительнее. Впрочем, орущая, лишь на время укрощенная толпа не давала времени обсудить толком грядущее сражение и толком разоставить полки.
— Вали! Друг за другом! Всею громадой! — подзуживали молодые.
Гонцы с приказами понеслись в разные стороны. Кузьмин, спесиво выпячивая бороду, поскакал к плотничанам, на правое крыло рати, торопить Арзубьева. Еремей Сухощек — на левое, во владычный полк, который тянулся позади и посторонь прочих, явно не ревнуя о сече. Григорий Тучин с Федором Борецким ускакали к своей неревской рати подторопить отстающих.
Полки под кончанскими стягами: славенского Зверя, плотницкого Вседержителя, неревского Орла, прусских — от Загородья и Людина — Всадника и Воина, зашевелились и стали стягиваться в боевые порядки. Неревский стяг выдвинулся в чело рати. Бояре в тяжелых доспехах на окольчуженных конях выезжали вперед, строились на немецкий лад, броневым клином, чтобы ударить в середину московского войска.
Когда-то новгородские рати громили немецкую «свинью» боковыми охватами пешцев и стремительными прорывами в тыл конных княжеских дружин.
С какой поры и почему решили они сами избирать некогда битый ими же боевой строй? Не с того ли времени, как исчезла у бояр уверенность в дружной поддержке ремесленников, а у ремесленников — вера в то, что бояре защищают и их интересы?
