Раквереский роман. Уход профессора Мартенса (Романы) - Кросс Яан (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
В приказе или городской тюрьме, находившейся в старой башне рядом с разрушенными Русскими воротами, начальник, унтер-офицер в кое-как надетом мундире, по складам прочел записку и велел мне обождать. Четверть часа я прождал в маленькой каморке с мерзко замасленными, некогда побеленными известкой стенами и сводчатым потолком, где не было ничего, кроме двух грубых табуреток и крохотного окна с решеткой, упиравшегося в красную стену. Дежурный солдат ввел Пеэпа. Я сказал о своем желании говорить с арестантом с глазу на глаз. Солдат, немного помедлив, сказал:
— Сударь, только не пугайтесь. С ним может случиться, что его сведет судорога и он упадет на пол. — Солдат вышел.
Я велел Пеэпу сесть, и он сел на табурет в сажени от меня.
Высокий, тощий мужчина лет пятидесяти, в отрепьях, с серым, как глина, лицом и пепельными, до плеч, волосами, наверно в гнидах, упорно смотрел себе под ноги.
— Ты Соосэрваский Пеэп из деревни Тырма?
Он быстро взглянул на меня, наверно удивленный моим правильным местным языком. Затем снова опустил свой странно светлый взгляд. И кивнул.
— А почему ты находишься здесь?
Он мгновение помолчал.
— Господин ведь уже знает. За убийство.
— Значит, ты убил этого — как же его звали — Ханса Мустметса?
Пеэп кивнул.
— А где это произошло?
— На раквереском поле.
— И каким образом ты его убил?
— Камнем по голове.
— И он дал себя ударить?
— Он уронил палку. А когда стал ее подымать, я схватил камень.
— Должно быть, большой был камень?
— Пуда два…
— Откуда же взялся этот камень там на поле?
— Лежал на краю в куче других.
Все было логично. Но это же неправда!
— А за что же ты его?
— Как за что… Так ведь бурмистр…
— Значит, бурмистр всегда заслуживает смерти?
Я думал, что теперь он загнан в тупик, а он смотрел в пол и кивал.
— И когда же это произошло?
— В последний раз прошлый год, когда сеяли рожь.
— Как это в последний раз?
— Дак я же прошлый год не впервой…
— Что-что ты говоришь?!
— Дак я уже несколько раз…
— Уже несколько раз убивал бурмистров?!
— А-га.
Это был сумасшедший. Странно, что я сразу об этом не догадался, он и выглядел совершенно сумасшедшим.
— А где же ты убивал?
— В Раквере.
— И сколько раз? Ты считал, сколько раз?
— Считал. Теперь не помню.
— И каждый раз это был Мустаметсаский Ханс?
— Дак какая разница…
Я позвал солдата и велел ему увести арестанта. Сказал начальнику унтер-офицеру, что через несколько дней вернусь по делу этого человека, и в тот же день после полудня уехал в Раквере. Могу сказать: то, что я мельком предположил, во всяком случае в какой-то мере, оправдалось. На следующий день к вечеру я приехал на мызу и доложил госпоже о поездке. То есть я мог сказать, что находящийся в заключении в Тарту Пеэп действительно двадцать лет назад был раквереским жителем, но что сейчас он лишился рассудка. И выяснилось, что она и сама за это время кое-что вспомнила. И вовсе не с помощью мызских служащих (их она меняла так часто, что теперешние прослужили у нас только год или два), а потому, что в ее памяти что-то забрезжило под отложениями извести.
— Да. Я кое-что вспомнила. Двадцать лет назад, когда мы с Якобом вернулись после летнего отдыха из Германии, кажется, что-то по этому поводу действительно говорили… Но тогда Якоб еще был жив и оберегал меня от всяких неприятностей. Сейчас я, конечно, сама вникла бы во все подробности, случись нечто подобное, но это привычка, выработавшаяся в результате моего несчастного вдовства. А в то время я только слышала, будто в наше отсутствие был убит один из наших бурмистров. И что в этой связи были арестованы крестьяне. Так что Якоб беспокоился по поводу осенних полевых работ. Насколько помню, этим делом занимался Таллинский дворцовый суд. Виновных отправили на каторжные работы, остальных освободили, и они вернулись. А если у этого Пеэпа там, в Тарту, как вы говорите, вольная, подписанная Якобом, то меня совершенно не касается, что с ним будет.
А меня, как ни странно, это стало касаться все больше. Было летнее время, и более серьезных занятий с Густавом и Бертрамом я не вел. Мне полагалось часа два в день рассказывать им историю Греции и Рима и совершать прогулки для сбора растений. Поэтому у меня оставалось довольно много свободного времени.
На следующий день я взял в винокурне у мастера небольшой «буравчик» для горла, сунул его в карман и позвал с собой Тийо. После обеда мы вместе отправились в деревню Тырма. Зашли к Ваарикам — отцу и матери Тийо, — я только на минутку, чтобы расспросить дорогу до Соосэрва. Тийо я оставил дома, покрасоваться перед матерью в праздничной юбке, подаренной ей барыней, а сам, следуя указаниям, прошагал версты две по лесу в сторону Вяльятагусе и легко нашел Соосэрва.
Незадолго до того я обнаружил на книжных полках госпожи Тизенхаузен изданную тридцать лет назад неким Грубером «Старинную хронику святых и мирских дел в Ливонии» и с огромным интересом прочитал то, что там написано. Выходит, что пять с половиной столетий назад эта часть Вирумаа была terra fertilis et pulcherrima et camporum planitie spaciosa [48]. Так что эта Тырма уже в то время была villa magna, наверное самая богатая деревня в этой красивой местности, потому что именно ее избрали местом, куда свозили свои военные трофеи первые вторгшиеся в Вирумаа рыцари. И сейчас еще деревня была большая. Но от богатства, по крайней мере теперь, она была так же далека, как и вся эта страна.
И Соосэрва, возникшее передо мной посреди леса, между заросшими порослью лугами и клочками пашен, было точно таким же, как и тысячи других хозяйств крепостных крестьян в этой стране: разбросанные хлебные поля, как заплаты, там, куда их оттеснили лес, поросль или болота с жалкими соснами. Рожь, на этих клочках готовая к жатве, в сравнении с пашнями самой мызы стояла чахлая и хилая. Изгороди вокруг посевных участков покосились. У рычащих от голода псов даже в воротах своего дома на шее колючие цепи против волков. На краю двора, истоптанного копытами, лачуга-амбар, а между баней и летней кухней вдвойне странный жилой дом. По размерам — для этой нищей из нищенских жизней, которую он скрывал, — просто фантастически огромный, будто из какого-то детского, неуместно всплывшего сновидения. По виду — черные перекошенные бревенчатые стены прямо на земле, колкие застрехи замшелой, зелено-коричневой соломенной крыши свисают почти до травы, сама крыша — невероятно длинная, вся в буграх, с топорщащимися, как рога, стропилами — сделана будто на ощупь, да и вообще все сооружение, скорее, не человеческих рук дело, а громадный сказочный гриб, родившийся из леса, земли, зарослей и стерни, творение самой природы.
В этот ранний час, в горячую пору последних дней сенокоса, с работы на мызе соосэрваские люди, разумеется, еще не вернулись. Но дряхлые старики, брат умершего хозяина и мать хозяйки, оказались дома. Со слов Тийо я знал: отчасти благодаря ей, отчасти некоторым городским родственникам жителей деревни, за эти несколько лет за мной закрепилась репутация, что я не из тех мызских обитателей, которые сразу набрасываются на деревенских, а что со мной можно перекинуться разумным словом. И у соосэрваского старца, на завалинке под застрехой, мой «буравчик» сделал свое дело, на что я и надеялся: пробуравил дырку в ларце памяти этого старика.
— Почему же мне не помнить нашего парня Пеэпа. Хоть и много воды с тех пор утекло.
Маленький жилистый старик с невероятно морщинистым лицом держал в руке мою бутылочку, облизывая мокрый от водки беззубый рот, и щурясь смотрел на заходившее за лес солнце.
— Теперь-то уж один бог знает, сколько прошло с тех пор, как он пропал отсюдова…
— А что с ним случилось на здешней мызе?
— Арестовали за то, что убил бурмистра. Сперва забрали шестерых иль семерых. Старый барон с госпожой в Германии находились. Так что поркунский господин Магнус — ихний сын, значит, — ездил в Ракверескую тюрьму дознаваться и требовать, чтобы выпороли. Потом кое-кого отпустили домой. А четверых в Таллин отправили. Ну и Пеэпа с ними. Дак там, в Таллине, их тоже трясли и выспрашивали. Потом судили. Яэтмааского Михкеля и мяэского Аннуса и еще одного барщинника из Аллика — не помню уж, как его звали, — отправили на каторжные работы. За Таллин, строить гавань, как же она называлась-то. Говорили, через несколько лет они будто бы там и померли. А Пеэп после суда обратно домой вернулся.
