Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров) - Василенко Иван Дмитриевич (читаем книги онлайн .txt) 📗
И неожиданно для себя я заплакал. В самом деле, я шел к Ильке как к другу, а он — за ворот…
Тарас Иванович усмехнулся в усы и двумя пальцами поднял за подбородок мою голову.
— Ну, а все-таки, зачем ты на крышу залез, а? — спросил он, заглядывая мне в глаза.
— К Ильке, — ответил я. — Мы и раньше за трубой прятались, провокаторов подстерегали.
Илька смутился и заморгал глазами.
— Так то ж вдвоем, а тут ты один залез. Еще скажешь, я и в кузницу позволил тебе заглядывать?
— А что ты увидел в кузнице? — продолжал спрашивать Тарас Иванович.
— Все, — ответил я, не таясь. — И как листовки печатают, и как пистолеты делают.
Тарас Иванович посмотрел на Ильку и покачал укоризненно головой:
— Ах, Илька, Илька!.. Что ж нам теперь делать?
— А ничего! — ответил я. — Пусть мне провокаторы руки-ноги ломают, я все равно смолчу.
Мать Ильки, Кузьминишна, все время смотрела на меня своими карими ласковыми глазами молча, а тут и она вмешалась в разговор:
— И смолчит. Он хороший мальчик.
— Хороший-то хороший, а в церкви поет, — раздумчиво сказал Тарас Иванович.
— Ах, вы не знаете! — горячо воскликнул я. — Это ж вовсе не потому!..
— Тебя что ж, отец заставляет?
— Нет, я сам… Я там клад искал…
— Кла-ад? — удивленно воскликнули все четверо.
У Ильки от любопытства глаза стали круглыми.
— Ох ты!.. — присел он. — А мне ни слова! Ну не жулик?
Меня принялись расспрашивать. Я ничего не утаил. Рассказал и про то, как патер и наш батюшка кружку делили, и как сбежало шоколадное тесто. Ну и смеялся же Тарас Иванович!
Пришел тот человек, который листовки печатал (звали его Михаилом Ефимовичем), и мне пришлось рассказывать все сначала; он слушал и записывал в книжечку. Потом Тарас Иванович сказал:
— Ах ты, Митя, Митюха! Пользы от твоей затеи не получилось никакой, а вреда ты наделал много. Если бы и был клад, так неужто монахи не поживились бы сами? На что другое, а на золото да на камни драгоценные у них нюх, как у гончих. А главное — не так надо освобождать царских узников. Не только твой Петр, или Сигизмунд, или учитель Алексей Васильевич — весь трудовой народ в России узник. Главное — надо царя свалить да разогнать его свору, темницы ж потом сами раскроются.
— Жди, когда вы его свалите, а у Алексея Васильевича чахотка, — опять вмешалась Кузьминишна. — Вот Илья рассказывал, учитель этот в школу с бутылочкой молока всегда приходил. Это как, а? Да он в тюрьме и года не протянет.
— Поможем, — сказал Тарас Иванович. — Ты ж сама и передачу понесешь. Если на то пошло, то и Сигизмунду чего-нибудь подкинем, даром что паном прозывается.
— Ой, какой он пан! — воскликнул я. — У него на штанах латка!
Потом Тарас Иванович стал объяснять мне, какой я принес вред тем, что пел в церкви.
— Пойми, что некоторые темные люди и впрямь посчитали тебя посланцем от бога!
— А все-таки, что же у них было в тех ящиках? — спросил Михаил Ефимович. — Неужто контрабанда?
— Судя по всему — контрабанда, — ответил Тарас Иванович. — Святые отцы на все идут, лишь бы набить карман потуже.
— Если б знать наверняка, то хорошо б в листовке упомянуть.
Мне так хотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину, что я сейчас же крикнул:
— Я узнаю! Завтра ж узнаю и скажу вам.
Тарас Иванович переглянулся с Михаилом Ефимовичем и кивнул мне:
— Главное, сматывай там удочки поскорее.
Илька пошел меня проводить. Я сказал:
— Хочешь, Илька, проведаем Зойкину бабку?
— Этого не хватало — к бабкам в гости ходить! — отозвался Илька. Но подумал и согласился. — Ладно уж, пойдем. Вот я проверю, как ты правду говоришь.
Про Зойку и про то, как я встретился с нею в Симферополе в цирке и как сам в цирке выступал, Илька уже не раз слышал от меня и каждый раз говорил: «А ты не врешь?» Вот пусть теперь узнает, как я вру.
К переезду мы подошли в то время, когда шел поезд и бабка сигналила ему зеленым светом. То, что бабка по своей воле может пропустить, а может и остановить целый состав, сразу возвысило ее в глазах Ильки. Он спросил:
— А если б царь ехал в поезде, вы б и царя могли остановить?
— А что мне царь! — фыркнула бабка.
Илька гигикнул. А я подумал: неспроста бабка хорохорится, наверно, случилось что-то. Так и оказалось. Бабка покопалась в шкафчике и сунула мне конверт. Зойка писала, что пана Сигизмунда засудили и скоро по этапу отправят в Сибирь, но царь пусть не радуется: все равно народ ему пропишет сальто-мортале. А ей, Зойке, больше в Чугуеве сидеть незачем, она, того гляди, приедет к бабке в гости.
Пока я читал, бабка говорила, что на пана Сигизмунда у нее всегда была обида — зачем он увез от нее Зойку! — но раз царь его сослал в Сибирь, значит, он был хороший человек. И еще она сказала, что рабочие нашего металлургического завода скоро забастуют и тогда она остановит тут все поезда: пусть стоят и тоже бастуют.
Я просто не узнавал бабку: будто и не она уговаривала когда-то внучку жить тихонечко и никого не трогать. Куда и хворость ее делась! Когда мы вышли, Илька сказал:
— Ну, бабка! Такой дай кувалду в руки, так она всех городовых разгонит.
20. Меня хотят заточить в монастырь на горе Атос
Я вернулся в Нифонтову келью и заглянул в щелочку. Кружка стояла на тумбочке раскрытая: значит, батюшка и патер ее уже поделили. Батюшка потирал руки и весело говорил:
— Знаете, патер Анастасэ, это не мальчик, а сундук с деньгами. Я делаю вам большое одолжение, что не забираю отрока обратно. Вы это должны чувствовать и все убытки с шоколадным тестом поделить только с Дукой. Дамиан ваш, а не мой: вы и отвечайте. Моя хата с краю. А в новую партию шоколада я внесу свою долю полностью, как раньше договаривались.
Дука сидел верхом на стуле, а тут вскочил и закричал:
— Как, опять Дука? Все только и знают, что объегоривают бедного Дуку. Мой умный папочка вложил половину своих капиталов в акции металлургического завода и теперь страшно боится, что рабочие не сегодня-завтра забастуют. Кто в убытке? Дука. Ему все меньше попадает от папы золотых кругляшек. А вот еще новость: сегодня я не досчитался в вашей кладовой целых четырех штук лилового лионского шелка. Вы не скажете, дорогой патер Анастасэ, как они перекочевали в мануфактурную лавку вашего друга — купца Сидорова? Опять Дука в убытке. Так я еще должен платить за дурака Дамиана? Черта с два!
Теперь вскочил Анастасэ и замахал черными широкими рукавами. Все трое кричали и ругались одновременно.
Я прикрыл щелку и лег спать. На душе у меня был праздник, а почему, я и сам не знал. Может, потому, что завтра я выполню поручение Илькиного отца и навсегда уйду из монастыря. Как он мне опротивел! Или потому, что вот-вот сбросят царя? Тогда и Петр вернется, и пан Сигизмунд, и Алексей Васильевич. А еще, может быть, потому, что под подушкой у меня лежит Дэзина белая роза и я все время чувствую ее запах.
Утром я проснулся до восхода солнца. На этот раз Дамиан, кроме белого хитона, принес еще веточку с темно-зелеными листочками и мелкими белыми цветочками. Дерево это, сказал он, привезли на пароходе из Греции. Называется оно — мирта. Патер будет сегодня говорить проповедь и призывать всех — и богатых, и бедных, и греков, и русских — жить в мире и подчиняться воле бога и его помазанников — царей, а я, когда буду петь, должен держать эту веточку перед собой. Я выслушал Дамиана со смиренным видом, потом переоделся в белый хитон, натянул парик, взял ветку в руки и через пустой монастырский двор пошел в церковь. Я шел и думал, как бы их всех обставить.
В алтаре Анастасэ поманил меня пальцем и сказал, что сегодня после обедни даст мне много шоколада, но если я буду спешить и петь без усердия, то оторвет мне «уси», а шоколада совсем не даст.
Время шло, а я все еще не мог ничего придумать.
Патер сделал мне знак выходить и предостерегающе погрозил пальцем.
