Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
В парадном зале раздалось веселое пение, сопровождавшееся громкою игрою на флейтах.
Выпрямившись, с раздувающимися ноздрями, вслушивалась матрона в первые бравурные такты. В ее доме, отмеченном скорбью, осмеливаются петь веселые песни! Это уж слишком! Вереника собственноручно задернула занавеску ближайшего открытого окна, затем отослала свою молодую гостью спать.
О как приятно было переутомленной девушке вытянуться на мягкой постели!
Как всегда перед сном, она мысленно сообщила своей умершей матери, что принес ей последний день. Затем она умоляла тень покойницы оказать ей помощь в предстоявшем ей трудном шаге; посреди молитвы ею овладел сон, и уже ее молодая грудь начала мерно подниматься и опускаться, когда приход Вереники снова разбудил ее.
В белом ночном одеянии, с распущенными волосами, с серебряным подсвечником в руке, она внезапно очутилась у изголовья Мелиссы, которая с испугом, полусонная, протянула к ней руки, как будто отстраняя от себя какое-то видение. Ей показалось, что демон безумия смотрит на нее большими черными глазами матроны. Но вдруг взгляд несчастной женщины изменился и засветился материнским выражением бесконечной доброты и ласки.
Она спокойно поставила светильник на стол, с нежною заботливостью плотнее окутала тело девушки легким белым шерстяным одеялом, потому что прохладный ночной воздух проникал через открытое окно комнаты, и прошептала про себя: «Так любила она».
Затем она опустилась перед ложем на колени, прильнула губами ко лбу проснувшейся Мелиссы и сказала:
– Ты тоже красавица, и он выслушает тебя.
Затем начала расспрашивать Мелиссу о ее женихе, отце, матери, Филиппе и наконец шепнула ей неожиданно:
– Твой брат Александр, живописец… моя дочь, хотя она лежала мертвая, наполнила его сердце любовью. Коринна сделалась для него дорогим существом. Ее образ продолжает жить в его душе. Верна ли моя догадка? Скажи мне правду.
Мелисса призналась, как глубоко красота умершей поразила ее брата во время написания с нее портрета и как он отдал ей душу и сердце с таким пылким увлечением, к какому она не считала его способным до тех пор.
Услыхав это, Вереника улыбнулась и прошептала про себя: «Я знала это». Затем она покачала головой и с грустью сказала: «Ах я безумная!»
Наконец, она пожелала Мелиссе спокойной ночи и пошла в свою спальню. Там ждала ее Иоанна, и между тем как служанка заплетала волосы своей госпоже, та произнесла странным угрожающим тоном:
– Если развратник не пощадит и этой…
Громкие радостные клики, донесшиеся из парадного зала, прервали ее слова, и ей показалось, что в числе смеющихся голосов она слышит голос своего мужа. Порывистым движением рук она отстранила от себя служанку и с гневным волнением вскричала:
– Селевк мог бы не допустить этой неслыханной наглости. О, я знаю сердце этого отца! Страх, тщеславие, честолюбие, любовь к наслаждениям…
– О госпожа, – прервала ее Иоанна, – подумай: противиться желанию императора – значит рисковать жизнью.
– В таком случае он должен бы умереть, – твердо и строго возразила матрона.
XVI
Перед восходом солнца ветер переменился. Темные тучи надвинулись с севера и отразили ясное александрийское небо. Когда рынок наполнился народом, пошел сильный дождь, а с моря дул на город холодный ветер.
Филострат спал недолго, засидевшись далеко за полночь над своим сочинением о мудреце Аполлонии Тианском. Примером этого человека он желал доказать, что, питаясь верою отцов и учениями, выросшими на многоветвистом древе греческой религии и философии, можно сделаться личностью не менее достойной подражания, чем был глава христиан.
Юлия Домна, мать Каракаллы, побудила философа к написанию этого сочинения, которое должно было ясно показать ее страстному и преступному сыну достоинства добродетели и умеренности. Далее, эта книга имела целью ближе познакомить цезаря с религией его предков и государства со всей ее красой и облагораживающей силой, потому что до этих пор он переходил от одного культа к другому, не выказывал даже отвращения и к христианству, истины которого его кормилица пыталась внушить ему в детстве, и увлекался всяким суеверием до такой степени, что это поражало даже его современников.
Ввиду тенденции этого труда философу казалось счастьем, что он встретил простую язычницу, которая не принадлежала к христианам, восхвалявшим могущество своей религии, ведущее к истинной нравственности, имела в себе добродетели, которые они признавали высочайшими.
Вчера в своем сочинении он выставил своего героя Аполлония жалующимся на малое признание его заслуг со стороны самых близких ему людей. Даже и в этом отношении участь Аполлония была, по словам философа, сходна с участью Иисуса Христа, имени которого, однако же, Филострат умышленно не называл. Теперь, в эту ночь, он думал о жертве, которую Мелисса принесла за чуждого ей императора, и написал следующие слова, как будто вышедшие из-под пера самого Аполлония: «Я хорошо понимаю, как прекрасно считать весь мир своим отечеством и всех людей своими братьями и друзьями. Ведь мы в самом деле все божественного происхождении и имеем одного общего отца».
Затем он поднял глаза от папируса и тихо прошептал:
– Исходя из этого положения, Мелисса легко могла увидеть в Каракалле друга и брата; для этого стоило только придать преступнику в пурпуре более чуткую совесть.
Затем он взял лист папируса, на котором начал излагать свои рассуждения о том, каким образом совесть делает выбор между добром и злом. Он писал: «Разум управляет тем, что мы намереваемся делать, а совесть тем, что привело разум к данному решению. Когда разум придумал что-нибудь хорошее, тогда совесть удовлетворена».
Как это бледно! В подобной форме это положение не может произвести надлежащего действия! Мелисса совершенно иначе, с теплым, горячим чувством призналась ему, что было у нее на душе после того как она принесла жертву за страждущего грешника. Подобное чувство овладевает каждым, кто при выборе между добром и злом решил в пользу первого.
И Филострат изменил последние слова и дополнил их: «Таким образом, сознание совершенного доброго дела заставляет человека петь и ликовать во всех храмах, во всех священных рощах, на всех улицах и повсюду, где живут смертные. Даже во сне ему слышатся звуки пения, и веселый хор из мира грез поднимает свой голос над его ложем».
– Так будет лучше. Может быть, чувство, выражающееся в этом образе, оставило след в душе молодого преступника, в котором по временам могло вспыхивать, хотя и редко, стремление к добру. – Притом император читал сочинения Филострата, потому что находил удовольствие в форме изложения, и философ не напрасно написал эту главу, если она хоть в отдельных случаях побудит Каракаллу отдать предпочтение добру.
Филострат твердо решил сделать для Мелиссы и ее брата все, что возможно. Ему часто приходилось показывать императору разные картины, потому что он был лучший из современных ему знатоков живописи и описателей выдающихся художественных произведений. Он возлагал свою надежду также на очарование невинности Мелиссы и потому лег спать со спокойною уверенностью насчет исхода предпринятого им ходатайства, которое, однако же, никоим образом не могло считаться безопасным.
Но на другой день предстоявший шаг показался ему в менее благоприятном свете. Небо, покрытое тучами, буря и дождь легко могли произвести гибельное влияние на настроение императора, и когда Филострат узнал, что старый Гален после разговора с цезарем и сделанных распоряжений относительно лечения его еще вчера после полудня сел на корабль, чем вызвал в Каракалле сильные взрывы ярости, кончившиеся легким припадком конвульсий, то раскаялся в своем обещании. Однако же он чувствовал себя связанным данным словом и несмотря на ранний час, приготовившись к самому худшему, вошел в покои императора.
Его мрачные предчувствия получили новую пищу вследствие сцены, при которой ему пришлось присутствовать.
