Учитель Фехтования - Перес-Реверте Артуро (книга жизни txt) 📗

Он принял решение, как быть дальше, и, не раздумывая более ни минуты, стал спускаться по лестнице. Он отлично помнил, где живет Карселес, и направился прямиком к нему домой: он заберет у него документы и выведает все, что тому известно, даже если для этого придется применить силу. На лестничной площадке он приостановился. История принимала серьезный оборот. «Нельзя поступать опрометчиво», — сказал он себе, стараясь сохранять выдержку, которую постепенно начинал терять. В сумерках пустой лестничной клетки он прислонился к стене, обдумывая дальнейшие действия. Конечно, первым делом — к Карселесу. Но что же дальше?.. Оставался один путь: рассказать все Хенаро Кампильо; хватит играть с ним в прятки. Он с горечью подумал о навеки оставшихся в прошлом чудесных встречах, о женщине, которую он потерял из-за своей нерешительности, и поклялся не повторять ошибки. Он поговорит с комиссаром и отдаст ему бумаги Аялы. Пусть по крайней мере восторжествует справедливость.

Дон Хайме горько усмехнулся, представив лицо Кампильо, когда тот увидит его на следующее утро у себя в кабинете с бумагами под мышкой.

Он мог бы пойти в полицию и до визита к Карселесу, но это наверняка повлекло бы за собой определенные трудности. Одно дело — вещественные доказательства, другое — история, в которую можно поверить, а можно и не поверить; к тому же история эта полностью противоречила тому, что он показал на допросе в кабинете Кампильо. А Карселес, чьи намерения были ему неизвестны, мог просто-напросто начать все отрицать; ведь он даже не подписал свою записку и ни словом не упомянул об их общем деле. Нет, это неверный ход. Сначала надо разыскать Карселеса.

В этот миг дона Хайме осенила неожиданная мысль, и по спине у него пробежали мурашки: кто бы ни был неведомый преступник, он уже дважды совершил убийство и при случае наверняка пошел бы на третье. Однако грозившая дону Хайме опасность — ведь его, как и тех двоих, могли убить — не смутила его. Поразмыслив, он с изумлением обнаружил, что опасность пробуждает в нем не страх, а скорее любопытство. Такой оборот дела все упрощал, многое теперь зависело только от него самого. Это переставало быть чужой трагедией, которой он оказался невольным зрителем, бессильным что-либо изменить; бессилие порождало в его душе тоску и беспокойство. Но если следующей жертвой суждено стать ему, все значительно упрощается: вместо того, чтобы безмолвно созерцать следы кровавой расправы ему предстоит встретиться с убийцей лицом к лицу. Именно так лицом к лицу. Сердце старого учителя фехтования размеренно билось в груди, готовое к битве. За годы жизни он отразил бессчетное число атак, и это новое нападение не смущало его, даже если ему нанесут коварный удар в спину. Вероятно, Луис де Аяла и донья Адела в какой-то миг потеряли бдительность; но он, Хайме Астарлоа, встретит врага достойно. Он всегда говорил своим ученикам: укол в третий сектор куда сложнее, чем в четвертый. Он же мастерски отражал укол в третий сектор. И не только отражал, но и наносил.

Итак, решение было принято. Документы он непременно добудет нынешней же ночью. С этой мыслью он вернулся к себе, открыл дверь, положил трость в корзину для зонтов и взял другую, потяжелее, из красного дерева с серебряным набалдашником. Он снова спустился вниз, рассеянно постукивая тростью по чугунным перилам. Внутри чудесной трости была спрятана шпага из лучшей стали, грозная и острая как бритва.

У крыльца он приостановился, внимательно огляделся по сторонам и смело шагнул в темноту пустынной улицы. Дойдя до угла улицы Ареналь, он подошел к фонарю, освещавшему кирпичную ограду церкви Сан-Хинес, и посмотрел на часы. Приближалась полночь.

Он прошел еще немного. На улице не было ни души. В городе происходили тревожные события, и люди предпочитали сидеть дома: редкий прохожий отважился бы разгуливать по ночному Мадриду, который в эти часы при тусклом свете фонарей казался зловещим. На углу улицы Постас солдаты, завернувшись в одеяла, спали прямо на тротуаре, сложив возле себя ружья и знамена. Часовой, лицо которого скрывала тень козырька, приставил руку к виску, отвечая на приветствие дона Хайме. Почту охраняли полицейские с саблями и карабинами на плече. На улице Сан-Херонимо над черными силуэтами крыш взошла круглая багровая луна.

Дону Хайме повезло. Он не слишком надеялся отыскать в этот час извозчика, как вдруг на углу улицы Алькала перед ним остановился двухместный экипаж. Извозчик уже возвращался домой и взял пассажира с неохотой. Дон Хайме сел в экипаж и назвал адрес Агапито Карселеса, жившего в старом доме рядом с Пуэрта-де-Толедо. Адрес он узнал совершенно случайно и теперь вспомнил его как нельзя более кстати: однажды Карселес зазвал всю тертулию из «Прогресс» к себе домой, чтобы продекламировать первый и второй акты сочиненной им драмы под названием «Все за одного, или Народ-господин», написанной вольным стихом. Поставь он этот шедевр на сцене, первых же реплик было бы достаточно, чтобы отправить автора на неопределенный срок в тюрьму какой-нибудь далекой африканской страны. Правда, кое-что смягчило бы его вину: пьеса была бессовестным плагиатом «Овечьего источника» [48] .

Из заднего окошечка экипажа было видно, как убегают назад темные пустые улицы; в ночной тишине звонко раздавался стук конских копыт и редкие щелчки хлыста. Дон Хайме обдумывал, как ему теперь вести себя с приятелем. По-видимому, журналист обнаружил в письмах нечто скандальное, из чего хотел извлечь для себя пользу. Это было непростительно, дона Хайме возмутило такое пренебрежение к его доверию. Однако, немного поостыв, он подумал, что, возможно, Агапито Карселес унес документы безо всякого дурного умысла; быть может, он просто хотел что-то сверить с данными в своем домашнем архиве. В любом случае скоро все должно было проясниться. Экипаж остановился, и извозчик крикнул:

— Приехали, сеньор. Улица Таверна.

Это был узкий, плохо освещенный переулок, пахнущий нечистотами и дрянным вином. Дон Хайме попросил извозчика полчаса подождать, но тот отказался: было очень поздно. Дон Хайме расплатился, и экипаж укатил прочь. Он зашагал в глубь переулка, пытаясь вспомнить, в каком доме жил Карселес.