Бунташный век. Век XVII (Век XVII) - Шукшин Василий Макарович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Совсем. В лес куда-то. Старик заприметил чего-то и… ушел. И Аганьку увел с собой. Вместе ушли.
— Э-э… Ну да: что он, смотреть будет? Знамо, уведет пока — от греха подальше.
— Ну вот, взял согнал людей… Жили, никому не мешали, нет, явился… король-королевич. Надо было!
Поругали Стеньку. И поехали дальше.
Стенька, однако, долго был сам не свой: молчал, думал о чем-то, как видно, тревожном. Казаки его же и отговаривать принялись от печальных мыслей:
— Чего ж теперь? Старик не пропадет — весь лес его. А ее увести надо, конешно: когда-никогда она взбесится.
— Не горюй, Стенька. А, видать, присохло сердчишко-то? Эх, ты…
Только в монастыре догадались казаки, что у Стеньки на душе какая-то мгла: старики так не молились за все свои грехи, как взялся молить бога Степан — коленопреклонно, неистово.
Фрол опять было к Стеньке:
— Чего с тобой? Где уж так нагрешил-то? Лоб разобьешь…
— Молчи, — только и сказал тогда Степан.
А на обратном пути, проезжая опять ту деревню, Степан отстал с Фролом и показал неприметный бугорок в лесу…
— Вон они лежат, Аганька со своим стариком.
У Фрола глаза полезли на лоб.
— Убил?!
— Сперва поманила, дура, потом орать начала… Старик где-то подслушивал. Прибежал с топором. Можеть, уговорились раньше… Сами, наверно, убить хотели.
— Зачем?
— Не знаю. — Степан слегка все-таки щадил свою совесть. — Я так подумал. Повисла на руке… а этот с топором. Пришлось обоих…
— Бабу-то!.. Как же, Стенька?
— Ну, как?! — обозлился Степан. — Как мужика, так и бабу.
Бабу зарубить — большой грех. Можно зашибить кулаком, утопить… Но срубить саблей — грех. Как ребенка приспать. Оттого и мучился Степан, и молился, и злился. До сей поры об этом никто не знал, только Фрол. Тем тяжелей была Степану его измена. Грех молодости может всплыть и навредить.
В раннюю рань к лагерю разинцев подскакали трое конных; караульный спросил, кто такие.
— Аль не узнал, Кондрат? — откликнулся один с коня.
— Тю!.. Фрол?
— Где батька?
— А вон в шатре.
Фрол тронул коня… Трое вершных стали осторожно пробираться между спящими, направляясь к шатру.
Кондрат постоял, посмотрел вслед им… И вдруг его резнуло какое-то недоброе предчувствие.
— Фрол! — окликнул он. — А ну, погодь.
— Чего? — Фрол остановился, подождал Кондрата.
— Ты зачем до батьки?
— Письмо ему. С Украйны, от Дорошенки.
— Покажь.
— Да ты что, бог с тобой! Кондрат!..
— Покажь, — заупрямился Кондрат.
Фрол достал письмо, подал Кондрату. Тот взял его и пошел в шатер.
— Скажи: мне надо с им погутарить! — сказал Фрол.
— Скажу.
Кондрат вошел в шатер.
И почти сразу из шатра вышел Степан — босиком, в шароварах, взлохмаченный и припухший со сна и с тяжкого хмеля.
— Здорово, Фрол.
— Здорово, Степан…
— Чего не заходишь?
Смотрели друг на друга внимательно, напряженно.
— Письмо. От Петра Дорошенки.
— Ты заходи! Заходи — выпьем хоть… А то, вишь, я какой?
Фрол, умный, дальновидный Фрол, мучительно колебался.
— Не склоняется Петро…
Степан понимал, что происходит с Фролом, какие собаки рвут его сердце — Фрол боится, и боится показать, что боится, и хочет, правда, поговорить, и все-таки боится.
— Да шут с им, с Петром. Я и не надеялся шибко-то, ты же знаешь, — непринужденно сказал Степан. — Заходи, погутарим.
Фрол незаметно, как ему казалось, зыркнул глазами но сторонам: лагерь спал.
Степан отметил этот его настороженный волчий огляд.
— Я от Серка жду. От Ивана. Заходи, — еще сказал Степан и пошел в шатер. Шел нарочито беспечным шагом. Рознял вход, вошел в шатер. Не оглянулся.
Фрол остался на коне.
— Пронька, — тихо сказал он молодому казаку, — иди передом.
Пронька не понял. Смотрел на есаула.
— Иди! — сдавленным от волнения и злости голосом сказал Фрол. — А я погляжу…
Пронька слез с коня, пошел в шатер. Фрол остался на коне, стерег глазами вход.
Фрол хорошо знал Степана. Случилось так, как он, наверно, ждал: нервы Степана напряглись до предела, он не выдержал: заслышав шаги казака, стремительно вышагнул навстречу ему с перначом в руке. Обнаружив хитрость друга-врага, замер на мгновение… Выронил пернач. Но было поздно…
Фрол разворачивал коня.
— Погоди, Фрол! — громко вскрикнул Степан. — Фрол!..
Фрол ударил коня плетью… Казак, который оставался на коне, тоже развернулся… Выбежавший на крик атамана Кондрат приложился было к ружью…
— Не надо, — сказал Степан. Подбежал к свободному коню, прыгнул.
И началась гонка.
…Вылетели из пределов лагеря, ударились в степь.
Конь под Степаном оказался молодой; помаленьку расстояние между двумя впереди и третьим сзади стало сокращаться. Видя это, казак Фрола отвалил в сторону — от беды.
— Фрол!.. Я же неоружный! — крикнул Степан.
Фрол оглянулся и подстегнул коня.
— Придержи, Фрол!.. Я погутарю с тобой! — еще крикнул Степан.
Фрол нахлестывал коня.
— В гробину твою! — выругался Степан. — Не уйдешь. Достану.
И тут случилось то, чего никак не ждал Степан: молодой конь его споткнулся. Степан перелетел через голову коня, ударился о землю…
Удар выхлестнул Степана из сознания. Впрочем, не то: пропало сознание происходящего здесь, сейчас, но пришло другое… Голову, как колоколом, накрыл оглушительный звон. Степан понял, что он лежит и что ему не встать. И он увидел, как к нему идет его старший брат Иван. Подошел, склонился… Что-то спросил. Степан не слышал: все еще был сильный звон в голове. «Я не слышу тебя», — сказал Степан и своего голоса тоже не услышал. Иван что-то говорил ему, улыбался… Звон в голове поубавился.
— Братка, — сказал Степан, — ты как здесь? Тебя ж повесили.
— Ну и что? — спросил Иван, улыбаясь.
— Выходит, я к тебе попал? Зашиб меня копь-то?
— Ну!.. Тебя зашибить не так легко. Давай-ка будем подыматься…
— Не могу, сил нету.
— Эка! — все улыбался Иван. — Чтой-то раскис ты, брат мой любый. Ну-ка, держись мне за шею… Держись крепче!
Степан обнял брата за шею и стал с трудом подниматься. Брат помогал ему.
— Во-от, — говорил он ласково, — вот и подымемся…
— Как же ты пришел-то ко мне? — все не понимал Степан. — Тебя же повесили. Я же сам видал…
— Будет тебе: повесили, повесили! — рассердился Иван. — Стой вот! Стоишь?
— Стою.
— Смотри… Стой крепче!
— Ты мне скажи чего-нибудь. А то уйдешь…
Иван засмеялся:
— Держись знай. Не падай… — И ушел.
А Степан остался стоять… Его придерживал под руки Фрол Минаев. Степан долго смотрел ему в глаза. Не верилось, что это Фрол вернулся. Фрол выдержал близкий, замутненный болью взгляд атамана. Даже улыбнулся.
— Живой? Я уж думал, зашиб он тебя.
— А где?.. — хрипловато начал было Степан. И замолчал. Он хотел спросить: «А где брат Иван?» — Ты как здесь?
— Сядь, — велел Фрол. — Посиди — ослабел…
Степан бережно, с помощью Фрола, сел на сырую землю. Фрол сел рядом.
Ослабел атаман, правда. Сознание подплывало; степь перед глазами вдруг вспучивалась и качалась. Тошнило. И звон в ушах опять закипал, и молоточки били в голову так больно, что надо было зажмуриваться.
Фрол вынул из-за пояса дротик, вырыл у ног ямку, взял сильными пальцами со дна ее горсть земли, посырее, подал Степану:
— На, поприкладывай ко лбу — она холодная, может, легче станет.
Степан приложил горсть земли ко лбу… Земля пахла погребом и травой. Молодой зеленой травкой. Степан уткнулся в землю и стал вдыхать целительный запах. И в голове вроде прояснилось. И боль вроде потухла. И даже какая-то далекая, забытая радость шевельнулась под сердцем — живой, жив. Согрела радость.
— Пахнет, — сказал Степан. — Ишь ты…
Фрол взял тоже горстку земли, понюхал.
— Корешками гнилыми.
— Травкой, — поправил Степан.
