Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Марк Аквилий горячо взялся за дело, тем более что ни выбора, ни времени у него не оставалось – весной будущего года предстояла новая кампания против даков. Никто не сомневался, что Траян вновь добьется успеха, тогда к этому, овеянному военной славой приблудному испанцу вообще не подступиться.
Следующий звонок прозвучал в начале зимы, когда император и его ближайшее окружение усиленно занимались разработкой планов кампании будущего года, а общество с нетерпением ожидало дальнейших успехов в Дакии и возрождения славы Рима. Регул ясно осознал, что общество отвернулось от него, даже те коллеги, кто входил в сенатскую оппозицию, старались поменьше общаться с ним. Ясно, что это было сделано по наущению их главы Кальпурния Красса. Эта осмелевшая мразь никогда не мог простить Регулу донос и убийство его родственника, претора Красса Фругия. Теперь Красс, осмелев от бездействия властей, обнаглел настолько, что смеет в открытую науськивать своих сторонников против Регула.
Раздражали также успехи Ларция Корнелия Лонга и подобных ему выскочек, ухитрившихся угодить новой власти. Давно ли этот жалкий калека вот здесь, в его волшебном парке, вымаливал у него прощение, просил руку племянницы? Теперь он считает себя богачом, пускает пыль в глаза количеством рабов, сопровождающих его во время прогулок по Риму, завел привычку посещать званые вечера, которые устраивает императрица, установил в атриуме колонны зеленого мрамора, чем вызвал интерес в высшем обществе. Одним словом, ведет себя нагло. Забыл, наверное, что за ним числится крупный должок.
Слезы выступали, когда сенатор вспоминал о былом могуществе, однако Регулу хватило душевных сил унять раздражение и на время забыть, что эта продажная Волусия до сих пор не удосужилась написать отказное письмо. От ничтожеств не дождешься благодарности, а ведь кто, как не дядя устроил ее свадьбу. Ларций тоже не выполнил своих обязательств, касавшихся его дома на Целии. Наверное, забыл, что никто иной, как его дядюшка, упомянул имя калеки в сенате. Не с этого ли момента началось его возвышение?
Всю осень и зиму, везде, где бы он ни побывал, Регул как бы между прочим сообщал, что пишет развернутую здравицу, посвященную уже достигнутым победам и предстоящим свершениям цезаря. Скромно признавался, на этот раз речь удалась ему как никогда. Совершенство формы следует признать бесспорным, подбор сравнений превосходным, при этом текст отличается редчайшим благозвучием и блистательными находками, такими, например, как сравнение императора с птицей Фениксом, возродившимся во славу Рима. Ничто, написанное до сего дня Катоном, Цицероном, Квинтилианом или этим нынешним… как его, Дионом Златоустом, не может сравниться с этой речью. Публика должна обязательно услышать ее, прочитать, выучить наизусть, затем цитировать. Далее Регул вставлял удачную шутку. Усмехаясь, добавлял – для того чтобы каждый гражданин мог испытать подобное наслаждение, императору необходимо совершить самую малость – назначить Регула консулом.
Скоро сенатор с тревогой убедился, что все его потуги ничего, кроме скуки и насмешек за его спиной не вызывали. Чем ближе подступал Новый год, а с ним и дата назначения высших должностных лиц, тем чаще Регул с обидой замечал, что те же самые люди, которые ранее внимательно прислушивались к его словам, теперь выказывали откровенное равнодушие, а порой и пренебрежение к его труду. Удивляло, что прежние поклонники, ссылаясь на нехватку времени, а то на занятость делами, вовсе не торопились ознакомиться с отрывками из его благодарственной речи. Даже клиенты и вольноотпущенники тайком зевали на прослушивании.
Это было так неожиданно!
Регул начал терять уверенность, пытался отыскать причину подобного пренебрежения. Наконец догадался – это происки врагов. Эта мысль окончательно сразила его – римляне перестали опасаться его гнева?
Не меньшее изумление испытал и Ларций Корнелий Лонг, когда однажды к нему в дом явился Траян и попросил представить раба по имени Лупа, которого префект привез из Дакии.
Этот визит состоялся спустя неделю после того, как Лонг с супругой и ее теткой были приглашены во дворец на ужин, посвященный дню рождения императрицы. Мероприятию по настоянию именинницы был придан частный характер, и на симпозиуме собрался узкий круг гостей, только друзья и соратники Траяна и его супруги. После поздравительного слова, которое произнес известный в Риме ритор и наставник императора в области философии Дион Златоуст, цезарь, сославшись на крайнюю занятость, оставил зал. Уходя, коротко ответил на вопросительный взгляд племянника Элия Адриана – не нужен. То же заявил и Ларцию. Когда двери за цезарем закрылись, племянник императора и префект гвардейской конницы невольно переглянулись. Во взгляде Элия читалась откровенная обида, Ларций же сумел остаться равнодушным. Вслед за Траяном начали исчезать и высокопоставленные офицеры штаба. Скоро в зале из мужчин остались только Златоуст, Лонг и Адриан, который, не стесняясь, всем своим видом показывал, что оскорблен подобным к себе отношением. Женская компания скоро наскучила ему, и он, испросив разрешение у тетки предложил Ларцию прогуляться по дворцу. Префект, обменявшись взглядами с женой, согласился.
Ларций никогда не был близок с Элием Адрианом. Наоборот, императорский племянник откровенно раздражал его. В своем отношении к «молокососу» и «щенку», как его называли окружавшие императора, закаленные в боях военачальники, он был не одинок. Исключая второго опекуна Элия, всадника Ацилия Аттиана, имевшего серьезное влияние на императора, высшие офицеры и сановники, прежде всего, покровитель Ларция Лонгин, откровенно недолюбливали и третировали Адриана. Императору было не по душе увлечение воспитанника всем греческим, его военачальники открыто смеялись над такой странной для римлянина привязанностью. Аполлодор высмеивал претензии Адриана в области архитектуры, его желание построить в Риме какое?нибудь дерзкое до оторопи, незабываемо–эпохальное сооружение. Известный строитель гневно осуждал и при любой возможности высмеивал дилетантскую, по его мнению, критику всеми признанных архитектурных образцов, которую с таким апломбом высказывал молокосос. Диону Златоусту претили его стихи на греческом, претенциозные по форме и «глупые» (как выражался философ) по существу. Отцов–сенаторов настораживало увлечение императорского воспитанника игрой на цитре и рисованием. Старый Фронтин по этому поводу обмолвился – Нерон тоже начинал с рисования…
В политической области у знатоков вызывали насмешки его завиральные идеи об идеальном государстве, которое должно быть скреплено не столько силой оружия, сколько единством интересов и помыслов обитающих в нем людей, а для этого необходимо кодифицировать помыслы и интересы, то есть четко, на юридическом языке сказать людям, что можно и чего нельзя. Это в то время, когда приближалась вторая кампания в Дакии! Кто из ответственных людей мог позволить себе в такой час заниматься подобной абракадаброй?! Особенно раздражали вояк рассуждение Адриана о безусловном предпочтении мира перед войной. Его утверждение, что любая война кончается миром и естественное право должно основываться на силе закона, а не кулака, было тут же доведено до сведения цезаря и вызвала резкую отповедь императора. Траян заявил племяннику, что все они – поклонники мира, но мира на римских условиях. В этом и состоит естественное право, потому что естественное право Децебала и даков заключается в том, чтобы принудить Рим принять их условия. То же касается и Парфии и, вообще, всего в мире.
Но главным источником недоброжелательства и насмешек, которые порой сыпались на Адриана, было решительное мнение императора, что племянник никак не годится на должность цезаря. Да, как трибун легиона, он неплохо проявил себя в Дакии, но не более того. Этим замечанием Траян всякий раз отделывался как от тех недоброжелателей Элия Адриана, кто пытался доказать, что он неверно оценивает племянника, и тот не так прост в своей дерзости и буйствах, а также от его доброжелателей, среди которых самой доброжелательной и активной была Помпея Плотина.
