Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
И, хотя ответ царя, как и следовало ожидать, не был прямым и окончательным, все поняли, что совершилось нечто весьма значительное, может, даже решающее для дальнейшей судьбы Боспора. Лицо Диофанта прояснело. Более грубый и непосредственный, чем Бритагор, он во время обмена речами стоял расставив ноги, с выражением напряженного раздумья на лице. Теперь до него дошло, что неожиданный лобовой удар Бритагора оказался удачным и сразу создавал предпосылку для успешного достижения цели их приезда. Он с удовлетворением обратился к Бритагору, желая высказать ему свое одобрение. Но тот сохранял мину непроницаемой холодности и озабоченности. Полководец понял, что излияния неуместны, и сдержанно засопел носом.
7
Описанный приезд Диофанта в Пантикапей после его победы над скифами произошел за сто девять лет до начала новой эры. Историки называют его первым приездом после первого же похода понтийского против царя Скифии Палака. В этот приезд состоялся предварительный сговор о фактическом признании Перисадом верховной власти Митридата, что явилось победой политики последнего, направленной на собирание припонтийских земель под властью царства Понтийского.
Цари договорились в интересах своих и своих князей за счет и против народа угнетенного. Недаром древняя запись на камне гласит, что Диофант, прибыв в Пантикапей, сделал дело «успешно и полезно для царя Митридата».
После приема понтийских представителей царь и его ближайшие сподвижники собрались в храме Гелиоса, который был местом важных совещаний и одновременно казнохранилищем царским. После жертвоприношений и молитв Перисад обратился к присутствующим. Он стоял, опершись на мраморный постамент, на котором горел неугасимый огонь, и при его неровном свете обвел подозрительным взглядом лица вельмож.
Ни о чем не спрашивая, царь начал говорить. Как всегда нервничая и раздражаясь, он повел речь издалека, словно стараясь оживить историю своих предков.
Перисад Пятый был пятнадцатым по счету Спартокидом. И, подводя итоги трехсотлетнему царствованию своих предков, он с горечью говорил о том, что греческие рынки, которые раньше обогащали Боспор, давно уже отрезаны Римом, старинные связи с Элладой прерваны, хозяйство и торговля в упадке, варварские державы усилились и грозят вторжением, а рост внутреннего недовольства готов перерасти в катастрофу.
Все это предопределило политику Боспора. Гордый и независимый раньше, он сейчас льстиво склонился перед царем понтийским Митридатом, готовый стать его подданным. К этому решению пришли все аристополиты. Они дрожали за свои имения и доходы, ради сохранения которых согласны были пойти в подчинение к кому угодно.
И в этом было знамение времени. Слабые царства уже не могли противостоять напору извне и со стороны собственного народа. Напуганные ропотом угнетенных, они одно за другим находили сильных покровителей, рассчитывая с их помощью сохранить порядок в своих владениях. Не так ли поступили богатые греки из Ахейского союза, бросившись в объятия римлян? Не так ли сделал и последний пергамский царь Аттал Третий, что завещал свою диадему Риму – только бы не допустить победы возмутившихся рабов, восстание которых, возглавленное Аристоником, грозило охватить царство словно пожаром.
Однако Перисад старался придать принятому решению видимость полюбовного соглашения, к тому же временного.
– Кто может сказать, – вопрошал он, стоя возле неугасимого огня, – кто смеет думать, что, соглашаясь на союз с Митридатом, я отдаю ему всю силу своей власти? Это могут говорить лишь невежды, ничего не понимающие в управлении государством! Наше послание к Митридату – способ укрепить Боспорское царство и мою власть в тяжелую годину. Переживем трудные дни, и снова Боспор будет блистать своей независимостью и богатством, как и при предках наших! Не так ли?..
– Истинно так, – подтверждали советники в раздумье.
– И города не посмеют возражать нам!.. Вы – мои военачальники, лучшие, властные люди Боспора! Не вам рассказывать о том, как много я и мои предки подарили земель городам и храмам! Разве за это я не имею права потребовать от всех граждан и городов преданности мне – эвнойи?
– Имеешь право, – изрекли все.
– Помните и вы, богатые и знатные пантикапейцы, что города и хора склоняют свои головы передо мною лишь потому, что боятся меня, моего войска и моих друзей! Стоит пошатнуться власти царя – и Боспор вспыхнет, как от удара молнией. Ваша забота – всячески укреплять власть царя вашего. С помощью же брата моего, царя Митридата, мы удержим все части государства вкупе, а может, и всю Тавриду, с Херсонесом и Неаполем, включим в наши границы. Верны ли слова мои?
– Верны, государь! – одобрили советники, после чего было решено написать Митридату письмо в духе предложения Бритагора.
8
– Эй, ты! Смотри зорче, посторонних не подпускай, кто бы они ни были! Кого заметишь – дай знать.
Сотник Фалдарн с озабоченным лицом обходил караулы вокруг царского дворца, из окон которого доносились пискливые звуки флейт, бумканье тимпанов, веселые голоса и смех пирующих.
Молодой рослый страж подтянулся и отошел от колонны, где до этого стоял в раздумье. Проследив взором, когда сотник скроется за углом, стал медленно прохаживаться вдоль галереи, прислушиваясь к звукам пиршества.
Страж выглядит воинственно и гордо, словно олицетворяя своей фигурой силу и неприступность северопонтийского царства. Он статен и красив. Широкая грудь его кажется еще шире в многопластинчатом панцире, а высокая шея выглядит могучей. Из-под стального козырька перистого шлема светятся огнем внимательные глаза и выбиваются кудряшки буйных волос. Прямой нос и выпяченный подбородок блестят, как медные. С каким-то особым упорством. Это не малолеток, что едва взялся за оружие, но уже зрелый суровый воин со стальными мышцами, мужественный и уверенный в себе. Таких подбирали для дворцовой стражи, отборного отряда преданных людей, способных защитить царскую особу от любых случайностей.
После солнечного дня каменные стены дышат теплом, а осенние листья отчетливо хрустят под мягким сапогом. День быстро уходит, ползут из углов вечерние сумерки, с моря начинает веять легкий ветерок, усиливающийся с наступлением темноты.
Зажигаются светильники, освещая открытые оконные амбразуры. Говор гостей и хозяев становится беспорядочнее, громче. Звон посуды, чавканье и взрывы хохота свидетельствуют, что все сильные и богатые боспорского Олимпа уже изрядно упились дорогими винами и мало соблюдают правила поведения. Однако староэллинская благовоспитанность не дает разгулу принять вид скифской попойки с ее неистовыми выкриками, разудалыми песнями, а порою и внезапными ссорами, когда звон бокалов вдруг сменяется зловещим звяканьем железа, а вместо красного вина на скатерти льется горячая кровь самих пирующих.
Эллинские обычаи сдержаннее, хотя боспорцы, включая и самого Перисада, имеют в жилах не менее половины варварской крови.
Гортанный смех и ломаная греко-персидская речь Диофанта слышатся хорошо. Острое чувство проникает в сердце стража. «Это голос того понтийского солдата, – думает он в волнении, – перед которым склонился гордый скифский царь Палак, сын Скилура!» И хотя сомневаться в происшедшем было невозможно, стражу оно казалось нелепой сказкой. Народ, рабы и воины Боспора считали Палака царем могучим и были поражены его столь быстрым разгромом. Видно, сильны войска Митридата и умна голова этого чернобородого воеводы, если они так просто побеждают рати других царей на их собственной земле! А ведь перед скифскими ратями в прошлом оказался бессильным персидский завоеватель Дарий.
Осторожно, оглядываясь, страж приближается к окну и, легко вскочив на каменный выступ, старается расслышать, о чем говорят на царском пиру. Ему хотелось бы взглянуть на самих пирующих, разглядеть Диофанта и его военачальников, но, несмотря на высокий рост, он лишь рукой может достать до подоконника. Но что это?.. Страж вытягивает шею и жадно вслушивается в малоразборчивую речь одного из гостей.
