Невеста Нила - Эберс Георг Мориц (электронная книга .txt) 📗
Впрочем, теперь Пульхерия не так рвалась в монастырь. В лице Паулы она встретила воплощение своего идеала, которым могла восторгаться, и, кроме того, в доме было двое больных, нуждавшихся в ее уходе: раненый масдакит Рустем и невольница Мандана. Удрученная горем Нефорис охотно позволила Филиппу продолжать их лечение у него в доме, так как сама она чувствовала совершенный упадок духа после ужасных часов, пережитых ею у постели умирающего мужа.
Поместив дамаскинку у своих добрых хозяев, молодой врач в тот же вечер заговорил с ними и о плате за содержание Паулы и обоих пациентов.
– Я очень рад дать убежище всем бесприютным, – прервал его старик. – Мы постараемся залечить телесные и душевные раны твоих друзей. Пускай прекрасная дамаскинка живет у нас со своей кормилицей, сколько ей вздумается и до тех пор, пока это будет удобно для милой гостьи и самих хозяев. Она – девушка знатного рода. Пожалуй, в ее судьбе произойдет неожиданная перемена, да и я в одно прекрасное утро, может быть, вздумаю предоставить свое жилище шакалам и филинам, а сам переселюсь отсюда. Ты знаешь меня. Денежный вопрос не представляет здесь никакой важности. Но так как твои больные обеспечены с материальной стороны, а дочь Фомы имеет в десять раз больше, чем ей потребно, то пусть они платят все трое. Назначь сам размеры этой платы. Но во всяком случае я не желаю брать с женщин слишком дорого. Тебе известно, что у меня выходит много денег на мои затеи, а потому не мешает подкинуть жене в хозяйство лишнюю монету. Сверх того, дамаскинка будет чувствовать себя свободнее, сознавая, что она никого не обязана благодарить за кусок хлеба. Дочери дамаскского героя даже и на чужбине унизительно жить в зависимости. Пусть она чувствует себя обязанной нам только за любовь и ласку, а за это Паула платит той же монетой.
– Аминь! – заключил Филипп.
Паула осталась очень довольна результатом его переговоров, и уже на другой же день чувствовала себя как будто членом семьи Руфинуса. В этом доме молодая девушка на каждом шагу встречала что-нибудь поучительное, о чем прежде не имела понятия.
XIX
Вернувшись с похорон, Паула пообедала вместе с Руфинусом и его семейством, после чего они втроем отправились в сад. Пуль ласково повисла на руке молоденькой гостьи, а старый отец следовал за ними. Солнце стояло уже низко, но его прощальные лучи придавали особенную яркость цветам и металлический блеск сочной зелени юга, не успевшей еще увянуть от зноя. Пестрый бык с толстой шеей и осел вертели черпальное колесо, поднимавшее воду из Нила в большую цистерну, откуда она разливалась по маленьким канальцам, окружавшим отдельные гряды; теперь эта работа была очень утомительна, потому что река сильно убывала. Множество птиц, развешенных на деревьях в клетках для защиты от кошек и других хищников, чирикали в саду, собираясь на покой. Некоторые из них были с забинтованными ножками или крылышками. Руфинус говорил каждой из них ласковое слово или насвистывал песенку. Сильный аромат и чисто деревенская тишина наполняли этот уголок. Все предметы, даже спина негра, черпавшего воду, и шкура быка с белыми и желтыми пятнами, сверкали яркими, золотистыми тонами под лучами заходящего солнца. В тенистой роще монастыря раздавалось мелодичное пение монахинь.
Пуль задумчиво слушала, скрестив руки на груди, отец указал на нее Пауле и тихо прошептал:
– Сердце влечет ее туда. Пускай она всегда помнит о Боге – женщине следует быть набожной, – но любовь к Богу должна выражаться служением ближнему. Неужели Господу приятно, чтобы брат покидал брата или дитя – своих родителей.
– Конечно, нет, – отвечала Паула, – но только одна надежда найти моего пропавшего отца удерживает меня от поступления в монастырь. Но в каком религиозном экстазе стоит твоя дочь, какое трогательное выражение в ее чертах! У меня на душе мрачно и пусто, однако с тех пор как я поселилась с вами, мне стало легче. Я думаю, что нигде не найду такой отрады, как здесь. Счастливое дитя! Не правда ли, что Пульхерия, освещенная лучами зари, кажется чистым олицетворением молитвы? Если бы я не боялась помешать ей и считала себя достойной, то молилась бы с ней вместе.
– Ты и без того участвуешь в ее молитве, – с улыбкой сказал старик. – Я уверен, что Пульхерия воплощает святую Цецилию в твоем образе. Расспросим ее хорошенько.
– О нет, не мешай милому ребенку, – возразила Паула и увлекла хозяина за собой в другую сторону сада.
Вскоре они подошли к тому месту, где возвышалась изгородь из колючих растений, отделяя владения Руфинуса от участка вдовы Сусанны. Тут старик навострил уши и воскликнул с досадой:
– Клянусь честью, они опять стригут мою изгородь! Еще вчера я поймал одного из черных невольников, ломавшего ветви, но, конечно, мне нельзя было до него добраться через колючки. Наверное, им хочется проделать отверстие для любопытных, а пожалуй, и для шпионов. Ведь патриарх ловко умеет пользоваться и услугами женщин. Но постой, я им задам!… Уйди отсюда, прошу тебя, как будто ты ничего не видела и не слышала, а я схожу за хлыстом.
С этими словами хозяин быстро удалился. Паула хотела последовать за ним, но едва только он ушел, как с противоположной стороны забора ее окликнул женский голосок, и в отверстии изгороди, как в раме, показалась хорошенькая головка девушки. Паула тотчас узнала Катерину, несмотря на сумерки.
– Можно мне пролезть в ваш сад и поговорить с тобой? – ласково спросила та.
Дамаскинка протянула руку, однако миниатюрная дочь Сусанны без ее помощи проскользнула в отверстие. Очевидно, она еще не забыла детских проказ. Спрыгнув на дорожку, Катерина хотела броситься в объятия подруги, но пришла в замешательство и сделала шаг назад. Между тем Паула быстро привлекла ее к себе, поцеловала в лоб и весело воскликнула:
– Ах ты, плутовка, почему же ты не захотела пройти через калитку? Вон мой хозяин идет с хлыстом из кожи бегемота. Остановись, почтенный Руфинус. Не ты, а я подверглась неприятельскому нападению. Перед тобой стоит враг и, конечно, ты узнаешь в нем свою милую соседку?
Гнев Руфинуса тотчас остыл.
– А ну, скажи-ка сама, молодая девица, знакомы мы с тобой или нет?
– Конечно, – воскликнула Катерина, – я часто видела тебя с нашей башни.
– Ну а мне посчастливилось однажды поймать соседку на персиковом дереве, которое перевешивается в ваш сад.
– Тогда я была еще ребенком, – воскликнула со смехом дочь Сусанны, вспоминая день, когда старик застал ее ворующей персики и с ласковым поклоном пожелал приятного аппетита.
– Тогда ты и в самом деле была ребенком, – повторил Руфинус. – Но ведь теперь ты взрослая девица и не хочешь карабкаться по деревьям, а скромно лазишь через соседские заборы?
– Так, значит, вы не бывали друг у друга?! – с удивлением воскликнула Паула. – Неужели ты не подружилась с Пульхерией, Катерина?
– С милой Пуль? Ах, мне ужасно хотелось позвать ее к себе. Эту девушку можно полюбить с первого взгляда. Я сто раз добивалась позволения познакомиться с ней. Однако моя мать…
– Что же имеет госпожа Сусанна против своих соседей? – спросил Руфинус. – Мы люди спокойные, никого не обижаем.
– Нет, нет, Боже сохрани! Но у матери на все свои взгляды. Вы не здешние и так редко ходите в церковь…
– Поэтому она считает нас безбожниками, – со смехом перебил Руфинус. – Скажи своей матери, что она ошибается! Если дочь Фомы – твоя подруга, и ты придешь к ней в гости, разумеется, через калитку, а не через забор, потому что я завтра же прикажу заделать твою лазейку, тогда ты увидишь, как мы живем. У нас много работы, мы заботимся о всех несчастных существах, в человеческом ли они образе, покрыты ли кожей или перьями. Можно служить Господу, облегчая жизнь его творениям, потому что Он любит все живущее. Передай это своей матери, да приходи к нам почаще, резвый мотылек!
И Руфинус удалился с поклоном, оставив девушек вдвоем.
– Какой добрый, милый старик! – воскликнула Катерина. – Я хорошо знаю его образ жизни, знаю его хорошенькую жену и Пуль, знаю их всех! Как часто наблюдала я за ними с башни; оттуда можно видеть почти весь сад. Но ты понимаешь, если моя мать кого-нибудь невзлюбит… А между тем Пуль могла бы стать отличной подругой для меня.
