Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
Вспомнив это сейчас, Ника снова обмерла от того странного, томительного головокружения, которое овладело ею в ту минуту, когда она лежала у него на руках, обняв его шею и прижавшись щекой к его плечу, а он осторожно спускался по склону холма, поросшего жесткой, сухо шуршащей под ногами травой. Это, наверное, и было то, что называют блаженством, и вот это уже не могло, не должно было длиться, она очень ясно почувствовала тогда всю непозволительность продления, — это должно было так и остаться слепящим мигом, молнией, невыносимой яркости вспышкой. Она не знала, не представляла себе, что могло бы произойти в противном случае, но ей вдруг стало страшно — Страшно именно за это еще неведомое, что не должно, не может иметь протяженности во времени; и еще ей стало неловко: она только сейчас заметила, что лежит в его руках чуть ли не нагишом, что ее и без того минимальное платьице вообще съехало неведомо куда и его левая рука крепко и бережно обнимает ее обнаженные ноги.
Она уже не помнила сейчас, сказала ли тогда что-то или просто сделала какое-то испуганное движение, но он сразу понял, сразу отпустил ее, осторожно поставив на землю, и дальше они шли молча, даже не держась за руки. И только там, внизу, среди толпы на асфальтированных аллеях пансионата, она осмелилась взглянуть на него и встретила его глаза — и ей снова стало с ним просто и легко. Уже включились фонари, перед кассой летнего кино толпились желающие попасть на единственный восьмичасовой сеанс, время от времени где-то пронзительно вскрикивали засыпающие павлины. И невесомый, весь дымно-голубой луч прожектора с пограничного поста горизонтально ударил вдруг над набережной и крышами корпусов и зажег огромный, ослепительно изумрудный овал света на лесистом склоне горы перед Карадагом…
И они в тот вечер любовались этим то вспыхивающим, то гаснущим волшебным лучом, и слушали море, и ели, проголодавшись, шашлыки на гофрированных по краю тарелочках из звонко похрустывающей алюминиевой фольги, а потом пили коктейли у киоска рядом со «зверинцем» — несколькими клетками, где неизвестно зачем содержались хомяки и еще какая-то, спящая уже, мелкая живность. И Нике казалось, что никогда в жизни не ела она ничего вкуснее этих не совсем прожаренных шашлыков и не пила ничего вкуснее этого коктейля — он значился в прейскуранте под романтичным наименованием «Лунный», она даже переписала рецепт: черный кофе, взбитый с коньяком и мороженым. Ника тогда решила, что будет пить такой коктейль каждого двадцать седьмого числа — в память о том дне; действительно, приготовить его ничего не стоило, миксер на кухне был, в серванте всегда хранился запас отцовского коньяка, но позавчера она так и не решилась это сделать. Пить «Лунный» в одиночестве, без Игнатьева, показалось ей кощунством.
Двадцатое и двадцать седьмое июля — вот два лучших дня ее жизни. И они никогда уже не повторятся. Возможно, будут еще более радостные, более праздничные — но уже совсем-совсем по-иному. Те, кстати, вовсе не вспоминались как праздник. Это было что-то другое. Счастье, может быть… но какое-то слишком смятенное, затаенное, слишком глубоко запрятанное, чтобы воспринимать его в тот момент именно так.
Утром первого сентября, засовывая в новую папку отобранные с вечера учебники, Ника опять вспомнила о злополучном портфеле-утопленнике. Так она и не выбралась в Марьину Рощу к этому неизвестному благодетелю! Свинство, конечно, мама совершенно права: человек специально приезжал, оставил записку, а она так и не удосужилась. Может, теперь уже и не стоит ехать? В такую даль — из-за старой рухляди. Можно себе представить, на что он теперь похож, после купания. А впрочем, нет, поехать все равно придется — хотя бы поблагодарить…
Отец, как обычно, высадил ее на Якиманке. Настроение у Ники было отличное: яркое солнечное утро, взволнованные мамы ведут первоклашек с огромными букетами, не спеша шагают принаряженные старшеклассники, поглядывая на нее с одобрительным любопытством. Ей было только ужасно обидно, что Игнатьев не видит ее сейчас в этой удлиненной форме, которая так хорошо сидит и так ей идет, в белоснежном капроновом переднике и с такой шикарной «взрослой» папкой.
Из банды, впрочем, Никина форма встретила одобрение у одного только Андрея, да и то довольно сдержанное. Сам Андрей явился в подчеркнуто будничном виде — в джинсах и обычном своем свитере. Пит пришел в новом импортном костюме, который в сочетании с очками придавал ему солидный вид молодого аспиранта, на Ренке было крошечное мини-платьице, а чудотворный талисман висел у нее на узорчатой тяжелой цепи, похожий на орден Золотого Руна. Андрей с Питом немедленно исследовали медаль и определили, что это, по всей вероятности, награда за Крымскую войну: на обратной стороне обнаружились вензеля Николая I и Александра II и даты — 1853-1854-1855-1856. Ренка была разочарована, она ожидала чего-то более чернокнижного.
Зато уж кто поразил всех своим костюмом, так это Игорь. Он появился с небольшим и хорошо рассчитанным опозданием, когда торжественная линейка была уже построена и директор только что начал свою речь. Он поздравил первоклассников с тем, что их первый учебный год совпадает с величайшей датой истории — столетием со дня рождения Владимира Ильича. Учителя и родители дружно похлопали, директор собрался было продолжать, но тут случайно глянул в сторону и запнулся, все тоже оглянулись — и увидели великолепного денди в гранатовом сюртуке с золотыми пуговицами, с кудрями до плеч и какой-то сверкающей бижутерией на сорочке с рюшами, который скромно пристраивался к шеренге десятиклассников.
— Офонареть! — громко прошептала Рената и толкнула Нику локтем. — Во дает, я его даже не сразу узнала…
— Совершенно с ума сошел, — отозвалась Ника, искоса глядя на Игоря. — В школу — в таком виде, да еще первого сентября… Ему же за это влетит!
И действительно, щеголю влетело незамедлительно. Едва директор закончил свою речь, к Игорю подошли завуч и секретарь комсомольской организации, негромко пообщались и тут же куда-то повлекли — только его и видели. Раскатился первый звонок, первоклашки с букетами попарно потянулись в двери, а Игоря все не было. Появился он лишь на переменке перед вторым уроком, одетый уже по-человечески и даже умеренно подстриженный.
— Обыватели! — объявил он, пожав плечами. — Не имело смысла с ними спорить. Муслим Магомаев в таком же костюме выступал в Сопоте и его показывали по интервидению… а, кретины! Все равно на новогодний бал я оденусь так же, вот увидите. А что, братья и сестры, как это вообще смотрелось?
Ренка сказала, что смотрелось совершенно потрясающе, Ника с сомнением пожала плечами — сам по себе костюм красив, но подходит ли он для школы? Катя Саблина категорически высказалась, что не подходит.
— Послушай, старик, — сказал Андрей, — а тебе не было стыдно? В смысле — идти в таком виде по улицам?
— С чего бы это? — агрессивно спросил Игорь. — Кроме меня, никто не носит сюртуков? Сходи разок к «Метрополю», просветись.
— Про иностранцев я не говорю, и Магомаева ты тоже оставь в покое, эстрада есть эстрада. А ты вот можешь себе представить парня, занимающегося серьезным делом, — ну, скажем, физика, — который напялил бы красный сюртук среди бела дня? Да еще и кудри распустил по плечам, крет несчастный.
— Нашел с кого брать пример — с физиков! На фига они мне нужны, я ведь все равно не буду ученым…
— Положим, оно и без сюртука видно, — согласился Андрей и одобряюще похлопал Игоря по плечу. — Валяй, старик, выражай и дальше свою сущность так же зримо…
Первый школьный день пролетел быстро. «Воспитательский час», математика, физика, литература, английский. После уроков вышли в скверик посидеть и потрепаться по старой традиции, но Ренка скоро ушла — ей нужно было идти на примерку. Следом разбрелись и остальные. Ника осталась вдвоем с Андреем.
— Ну, как ты вообще? — спросил он небрежным тоном.
Ника пожала плечами.
— Так себе, — сказала она. — Жалко, что лето кончилось. Мне раньше первого сентября всегда было очень весело, а в этом году нет. Я вот подумала — а ведь это в последний раз…
