Морские нищие (Роман) - Феличе Арт. (полные книги .TXT) 📗
Купец зашептал еще тише:
— Говорят, герцог поклялся доставлять из Провинций ежегодно пятьсот тысяч дукатов. Зачем же, ваши милости, я поеду теперь на родину, когда все, кто только может, бегут оттуда, как из зачумленного места?.. Кто бежит, как и раньше, за границу, а кто совсем отчаялся — в леса или на суда к «морским нищим». И убежать-то, как пишут, не так легко: всем носильщикам, судовщикам, извозчикам под страхом самых тяжелых взысканий запрещено помогать беглецам…
— Надо бороться против произвола, а не прятаться, — попробовал было уговорить его Генрих.
— Что вы, что вы, ваша милость! Я — истинный католик, а церковь велит подчиняться властям, ибо власти — наши земные боги, подобно Богу небесному, который…
Беглецы поспешили уйти подальше от «истинного католика», который мог, пожалуй, выдать их.
Они решили пуститься в путь на простом рыбачьем баркасе, чтобы ни одна душа не знала об их настоящих намерениях.
Опытные моряки говорили, что погода в час их отъезда не сулила ничего хорошего. Выходить в открытое море было, по их мнению, чистым безумием.
— Но оставаться хоть день еще на земле короля Филиппа — двойное безумие, — говорил Генрих Рустаму. — Тебе ли, валенсийцу, привыкшему с детства к морю, бояться опасности?..
— Я не боюсь бури, — ответил спокойно мавр, — но ты плохо знаешь море, если думаешь, что по морю — самый ближний и скорый путь. У нас с тобой только четыре руки, а у моря — миллионы могучих, цепких рук… Но я не боюсь его, ибо иду на борьбу с более диким зверем — инквизицией.
— Так в добрый час, Рустам!..
— В добрый час!
И они отплыли под хмурящимся небом от песчаной отмели Бискайи, с сетями на дне баркаса. Там же, рядом с кожаным мешком Генриха, они спрятали запас провианта и пресной воды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
У «Морских нищих»
Было темно и таинственно. В вышине среди призрачных очертаний мачт дрожали звезды. Пушки казались огромными приземистыми животными, вытянувшими во мрак ночи длинные гладкие шеи. На марсе [37] блуждающим огнем колыхался фонарь в руках исправлявшего снасти матроса. Спардек [38] был ярко освещен — там шел совет. Лица моряков то выплывали, то снова скрывались в тени.
Генрих с трудом открыл веки и застонал.
Знакомый взволнованный голос произнес:
— Слава Аллаху, ты наконец очнулся!..
Генрих смотрел на склонившееся над ним лицо, видел радостные глаза и сверкающую белизной зубов улыбку. Спутанные кольца иссиня-черных волос сливались с темной бездной неба. И Генрих долго не мог понять, почему в этих густых прядях, словно искорки светящейся по ночам морской воды, запутались звезды.
— Что ты так смотришь, Генрих? Или все еще не узнаешь своего Рустама?
Генрих облегченно вздохнул:
— A-а!.. Это Рустам… А звезды?..
— Ты бредишь?
— Нет. Где мы?
— У берегов Англии. Нас подобрали «морские нищие».
— Нидерландцы?
По исхудалому лицу Генриха скользнула слабая улыбка, и он снова впал в забытье. Рустам заботливо отер с лица больного пот и натянул плотнее на него плащ.
Вставало солнце. Ветер с океана засвистел в парусах. На баке [39] шумно перебранивались. Доносились слова грубоватой песни:
Генрих пришел в себя.
— Позови ко мне этих людей, Рустам… — сказал он вполне сознательно и добавил: — Я обязан им и тебе жизнью… И хочу сказать… что свой долг я заплачу… тою же ценой…
Рустам просветлел. Генрих много дней был на границе смерти. И теперь Рустам понимал чувства друга. Когда их лодку, отнесенную бурей к берегам Англии, и их самих подобрали, он готов был плакать от счастья и благодарности. Грубое обращение гёзов показалось ему дружеским приветом. А придя окончательно в себя, он вдруг увидел на вымпеле подобравшего их корабля вышитый полумесяц и какую-то надпись. Потом Рустам догадался, что это те самые люди, к которым они рвались с Генрихом на жалком баркасе сквозь бурю.
Он пошел на бак. Не научившийся еще в течение этих нескольких дней понимать чужую речь, он размахивал руками и звал кого-нибудь к Генриху.
Гёзы толкали Рустама в бок и гоготали:
— Ну, черномазый, привыкаешь? Что у тебя там?.. А-а, твой товарищ!
Они окружили лежащего Генриха.
— Клянусь дьяволом, это первый испанец, которому мы не свернули сразу шеи.
Генрих с трудом сел и протянул к ним ослабевшие руки.
— Хорошо сделали, — сказал он раздельно, — потому что я не испанец. Я поклялся Вильгельму Оранскому отдать всего себя за дело свободы Нидерландов.
Гёзы переглянулись:
— Вот это ловко! Он не испанец!..
— Он говорит по-нашему!..
— Ты слышишь, Иоганн? Он знает принца!..
— Эй, друзья, идите сюда! Незнакомец знает Молчаливого!
Над Генрихом склонилась светловолосая голова юноши. До странности знакомые глаза пытливо заглянули ему в лицо. Кто это?.. Где Генрих видел эти разноцветные глаза — один голубой, другой черный? Генрих приподнялся:
— Постой… я знаю тебя…
Юноша усмехнулся:
— Вот и мне все сдается, что мы знаем друг друга, только никак не могу вспомнить. Давно, верно, когда-то… Может быть, в детстве…
— Да-а!.. — Генрих радостно вскрикнул. — Сирота Иоганн… В Брюсселе… у матушки Франсуазы в «Трех веселых челноках»… Ты был ребенком…
Юноша хлопнул себя по коленям и заразительно рассмеялся:
— Верно! Как это я забыл?
— Прошение из Мариембурга… — говорил взволнованно Генрих, — о бесчинстве солдат… Король не стал его даже читать… бросил в огонь… Оно сгорело…
— Ну и черт с ним, что сгорело! Мы были дураками, когда ждали от короля защиты.
Лицо его стало серьезным. Повернувшись к матросам, он крикнул:
— Братья, я знаю этого человека! Он добрый малый, хоть и служил королю Филиппу.
Среди гёзов послышался ропот:
— Служил королю? Нам не нужны прислужники короля!
— А кто это с ним, черномазый?
— Ну-ка, растолкуй, как вас занесло в море?
— Доложите адмиралу Долену, пусть и он послушает.
Один из гёзов побежал в каюту начальника флота. Остальные сгрудились над лежащим. Генрих приготовился рассказывать, но Рустам перебил его.
— Сначала скажи, что у них там написано, под полумесяцем? — спросил он.
Генрих не понял.
— На вымпеле их корабля, — мавр нетерпеливо показал наверх.
Генрих поднял взгляд на трепещущий высоко в воздухе флаг, медленно прочел, потом перевел Рустаму:
— «Лучше… служить… султану… чем папе»! Рустам крепко пожал руку стоящему рядом Иоганну. Гёзы раскатились громким, добродушным смехом:
— Он напрашивается к тебе в приятели, Иоганн!..
— Ай да Черномазый!..
— Рустам… — поправил Генрих. — Сын затравленного испанскими королями и инквизицией народа… Верный друг и надежный товарищ. Он бежал со мною из Испании к своим новым братьям — нидерландцам… чтобы помочь им вернуть украденную у них Филиппом Вторым свободу…
— Да здравствует Рустам! — Веселые крики заглушили слабый еще голос Генриха. — Будешь делить с нами набеги и походы!..
Красный от смущения и радостного волнения. Рустам прижимал руки к груди, пытаясь что-то объяснить этим простым, грубоватым людям, принимавшим его, видимо, в свою семью.
— Молчи уж! — смеялись матросы. — Все равно ничего не понимаем! — И стали шутливо подталкивать его со всех сторон. — До чего, видно, горяч этот черномазый парень! Побольше бы таких!
