Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
В жизни, как и литературном творчестве, маркиз представляет собой такую же раздвоенность и амбивалентность. Без каких-либо признаков лицемерия он исповедовал религию, не отрекался от нее и в качестве автора своих произведений. Сад посещал богослужения, выступал против жестокости, присягал сначала королю, а потом пришедшей ему на смену республике, придерживался установленных правил. Но он вел жизнь, характеризуемую неприемлемыми в обществе сексуальными желаниями, которым предавался в действительности и фантазиях.
Рассматриваемые по существу, сочинения Сада лишены философской последовательности. Присутствующие в его произведениях ужасы явно несут на себе печать моральной иронии. Но даже в свете этих доказательств его работы не выражают продолжительной и неизменной веры. Неуравновешенный по характеру, испытывавший давление жизненных обстоятельств, Сад не годился для такой последовательности. Выступал ли он в роли беглеца, скрывающегося от правосудия, заключенного, ищущего милостей, или аристократа, вовлеченного в революционный террор, он чаще был вынужден реагировать на события, а не контролировать их. В этом отношении Революция стала для него событием огромной политической важности, принесшим куда больше разочарований, чем исполнения надежд, которые поначалу вселила.
Если в «Злоключениях добродетели» маркиз высмеивал нравственные установки роялистской Франции, то на страницах «Жюльетты, или Процветании порока», где Друзья Революции стали Друзьями Преступления, он насмехался над насилием и коррупцией нового порядка, его вероломством и бойней. И если читатель заканчивает чтение его последнего романа с чувством, что любая альтернатива лучше нарисованного там мира, это, вероятно, является выражением мысли самого Сада, для которого старый порядок с церковью и королем едва ли был хуже восьми лет тирании, голода, сумасбродства и кровавой бойни Террора, которым отмечены наиболее мрачные периоды смелого нового мира, существовавшего между 1789 и 1797 годами.
Но философская преданность Сада принималась во внимание в гораздо меньшей степени, чем форма ее выражения. На протяжении двух последующих столетий мало кого из его читателей интересовали механистические гипотезы Ламетри или свободная мысль эпохи Просвещения. Маркиза мало читали, но он выжил благодаря тому, что о нем много говорили как об авторе эротической жестокости и сардонической непристойности. Мало кто считал его философом-материалистом, выражавшим своим взгляды с помощью литературного приема порнографии, чаще его рассматривали как порнографа, искавшего себе оправдания в философских сентенциях. Философия Сада представляется изменчивой и амбивалентной: только в своей одержимости он оставался верен себе и своей репутации.
— 7 —
Время, проведенное маркизом в Венсенне, отыгрывалось на тех, кто мог бы оказать на него противоположное влияние. Среди знакомых ему женщин преждевременно ушли из жизни Анн-Проспер и Готон. Теперь, 28 января 1784 года, в Ла-Косте от туберкулеза скончалась мадемуазель де Руссе. Прошло две или три недели, прежде чем Сад узнал эту печальную новость. Возможно, ее еще дольше утаивали от него. К этому времени Рене-Пелажи уже утратила привязанность, которую испытывала к своей сопернице в любви Сада. Получив известие о смерти, она приказала, чтобы все предметы, являющиеся собственностью семьи Сад, которые могли затеряться среди вещей покойной, немедленно возвратили на место. Все выглядело так, словно де Руссе являлась сводницей Нанон, сбежавшей с фамильным серебром.
Какие бы чувства не вызвала в душе Сада эта потеря, мир за пределами тюремных стен, стал для него менее реальным, чем правда собственных литературных творений. В 1783 году он написал Рене-Пелажи, что темная сторона его натуры быстро и верно воцаряется в его мыслях. Но еще до того, как маркиз смог в полной мере выразить эти настроения на бумаге, в начале 1784 года он получил сообщение о своем переводе из крепости Венсенн. С момента заключения в тюрьму, в 1777 году, прошло почти шесть с половиной лет. Все это время, кроме шести недель, когда летом 1778 года он стал беглецом, внешнего мира Сад не видел. 1784 год был високосным, и его отъезд из крепости состоялся 29 февраля. Но дата отъезда не стала датой освобождения. Большую крепость маркиз покинул под наблюдением инспектора Сюрбуа и в девять часов вечера того же дня стал заключенным Бастилии.
Глава девятая
Ночи Бастилии
— 1 —
Причиной перевода Сада в Бастилию стали совершенно невозможные условия прежнего существования. Худших условий жизни, чем в Венсенне, не было. Состояние древней башни пришло в упадок, и начальство приняло решение о ее закрытии. Несмотря на то, что Бастилии в скором времени предназначалось стать самой печально знаменитой тюрьмой в истории, все же условия содержания там оказались немного лучше, чем в Венсенне. Здание частично относилось к тюрьме и частично — к административному центру. Еще до первых всплесков революции уже поступали предложения о ее закрытии и сносе, получившие принципиальное одобрение. В 1784 году Сад стал одним из ее немногочисленных заключенных. К 1789 году их количество уменьшилось до семи. Узников содержали в четырех угловых башнях, и шансов на побег из Бастилии имелось не больше, чем из Венсенна. Когда маркиз прибыл туда, внешний вид здания как нельзя больше соответствовал его репутации. За первым подъемным мостом, отделявшим сооружение от улиц района Сент-Антуан, где селились ремесленники, поднимались высокие крепостные стены с круглыми башнями на углах. Потом следовал второй мост, ведший к внутренним постройкам. Камеру для него уже приготовили. Располагалась она в башне, названной по прихотливой фантазии одного из тюремщиков башней Свободы. На ее платформе было установлено тринадцать пушек, из которых салютовали в дни больших национальных торжеств.
Режим Бастилии в некоторых аспектах оказался мягче, хотя Сад в письмах заверял, что условия его содержания стали хуже, чем в Венсенне. Теперь Рене-Пелажи позволили регулярно посещать его, приносить одежду, еду, книги и свечи — словом, все, в чем он нуждался. К 1787 году она могла встречаться с ним раз в две недели. Здесь его больше не донимали обысками в камере, как это случалось в Венсенне. Охрана под предлогом подрывной литературной деятельности Сада больше не врывалась в камеру, не хватала его книги и записи. Обстановка в помещении отличалась скудностью. Маркизу позволили застелить каменный пол старым ковром и спать на походной койке. Тем не менее убранством своей комнаты и ее обстановкой занимался он сам, а расходы несла его семья. Площадь помещения составляла шестнадцать квадратных футов и столько же футов — в высоту; стены обелены мелом, а пол выложен кирпичом. Стены Сад завесил портьерами и коврами. 14 октября 1788 года Рене-Пелажи написала Гофриди, что нужны деньги для приобретения новых портьер, кровати, покрывала и матраса.
В течение пяти лет, проведенных в Бастилии, маркиз продолжал полнеть, хотя теперь предметом волнений стало здоровье Рене-Пелажи. Порой жена так тяжко страдала от геморроя, что не могла в карете доехать до Бастилии. Кроме того, у нее начала накапливаться жидкость, и с каждым днем она дурнела. Временами Рене-Пелажи писала, что ее самочувствие улучшается. Но в ноябре 1788 года она сообщила мужу, что у нее отказали обе ноги, хотя врачи заверяли — это явление временное. Большую помощь ей оказывал слуга Сада Картерон, «Ла Женесс», но в 1785 году он умер. Впоследствии уход за ней взяла на себя ее дочь Мадлен-Лаура, «большая бездельница», как охарактеризовала ее мать, не способная даже написать письмо.
Тем временем заключенный в камеру на втором этаже башни Свободы узник требовал, чтобы ему доставляли шоколад и белую нугу, сухофрукты и горшочки с джемом, персики в водке, свечи и тетради из голландской бумаги. Кроме того, в тюрьме он умудрился собрать внушительную библиотеку, составленную преимущественно из книг, отражавших его интересы как автора. Со времени перевода в Бастилию Сада, главным образом, интересовали работы по истории и о путешествиях. В письмах Рене-Пелажи он просил ее прислать ему книги, содержащие информацию по английской истории или об Испании, Португалии. Причем, когда маркиз обращался с той или иной просьбой, то проявлял нетерпение человека, нуждающегося в материале для немедленного достижения конкретной цели. Еще он требовал достать ему романы типа «Эмилии» Генри Филдинга, представлявшего собой мрачную картину социального пессимизма. Рядовой читатель едва ли удостоил бы его своим вниманием. Достать «Эмилию» оказалось трудно, и на ее поиски Рене-Пелажи пришлось потратить изрядно времени. В этом замечательном английском романе представлен мир, в котором до самого последнего момента зло процветает, а добродетель страдает. Вероятно, это нетерпение Сада внушало Рене-Пелажи какую-то надежду. Но, как бы маркиз ни жаловался на более худшие условия существования, его перевод в Бастилию стал отправной точкой новой фазы деятельности.
