Страстная неделя - Арагон Луи (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Под мелким дождём маршал только что вылез из дилижанса чтобы размять ноги, как вдруг карета, запряжённая четвёркой лошадей, ехавшая по дороге из Бовэ, остановилась возле него. Он услышал крики и голос Нанси: «Папа! Папа!» — и увидел вздёрнутый носик и светло-карие глаза своей дочки, походившей на отца, как может походить кошка на тигра, вишенка на пушечное ядро.
Но голос у неё был совсем как у Мари-Констанс в Сен-Жерменан-Лэ. Мари-Констанс-единственная его любовь, его молодость…
— Что ты тут делаешь, герцогинюшка? — спросил он, нежно целуя Нанси. — Носишься одна по дорогам без своего префекта?
И со всем выводком…
Он указал на своих внуков: младенцы хныкали в пелёнках, пускали слюни, тянули маленькие кулачонки к серому небу, и няня в чёрном шерстяном платье подтирала их со всех сторон…
Нанси объяснила отцу, что муж отправил их в Париж.
— В Париж? Так вот что, сударыня, сделай-ка одолжение, отправляйся вместе со своим родным отцом обратно в Бовэ!
Надо полагать, что Сильвестр ровно ничего не понял в происходящих событиях. И в самом деле, Сильвестр ничего не понял… Какая ещё война в Пикардии? Он, видно, воображает, что мы живём при Людовике XIV? Но покинуть Бовэ ради Парижа-это все равно что сделать выбор между Сциллои и Харибдой! Если даже предположить, что они не сразу очутятся в Париже, то все же носиться по дорогам в эти дни…
— Я-то уж достаточно навидался в Сен-Дени! Нет, нет, дочка, меняй направление! Кстати, ты не знаешь, куда поехал король?
Вы его у вас в Бовэ видели?
В Бовэ его видели. Поехал он по дороге, ведущей в Кале. А остальные…
— Как в Кале? А не в Амьен?
— Нет, не в Амьен.
— Ага, значит, все по-прежнему. Заметь, он вполне может свернуть по дороге ещё куда-нибудь: Людовик Восемнадцатый каждые десять минут меняет решения! Из Пуа имеется дорога, идущая прямо на Амьен… Самое досадное, что у всех создастся впечатление, будто он хочет удрать в Англию.
— А почему бы ему туда не поехать? — спросила Нанси.
Но ведь он не туда направляется. Отнюдь нет. А беда в том, что, если дорога поворачивает к северу даже только в Абвиле, все равно создастся впечатление-непременно создастся, и притом вполне определённое, — а это может обескуражить наиболее надёжных сторонников монархии, которые в Пикардии и в Артуа как раз особенно многочисленны. Поди сопротивляйся в таких условиях: ты лезешь в драку, а твой повелитель потихонечку улепетнул!
— Ты знакома с этим дурнем? — Такими словами маршал представил дочери своего адъютанта, который почтительно поклонился. — Вообрази только: влюбился в одну итальянку, а ей уже под шестьдесят.
Отнекивания, краска, выступившая на щеках, придали убедительность шутке развеселившегося герцога. Но дилижанс уже тронулся в путь.
Ровно в шесть часов они прибыли в Ноайль, где находились принцы. Герцог Тарентский, покинув дилижанс, который продолжал путь на Бовэ, поместил дочь и внуков в доме у дороги, принадлежавшем одному буржуа, так как ему сообщили, что хозяева беззаветно преданы его величеству; сам герцог в карете Нанси поехал в замок герцогов Муши, в полумиле отсюда, где граф Артуа, герцог Беррийский, их свита и командиры королевских рот должны были остановиться на ночь. Мармон, опередив их, достиг уже Бовэ. Герцог Муши и его супруга Натали, доводившаяся сестрой Александру Лаборду, тому самому, которому поручили охрану Тюильри на время с момента отъезда Людовика XVIII до въезда Наполеона, — словом, чета Муши прибыла сюда днём, покинув Париж по совету отца герцога, князя Пуа, и уехали они сразу же после того, как господин Шатобриан, коротавший у них вечер, ушёл к себе домой. Все общество собиралось сесть за стол, когда вдруг появился маршал Макдональд. Из кухни шли сладостные ароматы, от которых начинала приятно кружиться голова и подводило живот. Все Бурбоны одним миром мазаны: еда для них дело государственной важности. Чуть ли не весь птичий двор подвергся истреблению, так как обед готовили на тридцать персон, и герцогиня Натали велела ничего не жалеть. Предполагалось подать даже цесарок, жаренных на вертеле. Гости заранее смаковали соус, под которым будут поданы эти самые цесарки, приготовленный по рецепту Меревиля-другими словами, по рецепту семьи Лаборд. Хотя у Макдональда буквально сводило от голода кишки-после лёгкого завтрака в Сен-Дени у него во рту маковой росинки не было, — он отказался сесть за стол: его дочь осталась в Ноайле… Тут поднялся крик, герцог Муши заявил, что он пошлёт человека к госпоже де Масса… он чуть было не назвал её госпожой Ренье… сейчас же, тут же пошлют ей половину цесарки и десерт… надеюсь, она любит бургундское?.. Словом, все оказались гак миль! и любезны, что маршал с лёгким сердцем дал себя уговорить и признательности ради отведал неслыханное количество всяких чудес, которые без передышки сменялись' на столе.
Правда, он был несколько огорчён отсутствием Мармона-ведь только с ним одним он мог серьёзно обсудить военную сторону ситуации. Не обсуждать же подобные вопросы с Шарлем де Дама, командиром лёгкой кавалерии, или с графом де Вержен, начальником дворцовой стражи, расспрашивавшими его о событиях вежливо и даже с интересом, — ни тот, ни другой не обладали истинно военным духом, хотя оба в прошлом служили в армии Конде. Как могло случиться, что с ними не оказалось Этьена де Дюрфор? Но сердечное отношение членов королевской семьи, гостеприимство Натали, блиставшей красотою, хотя прошло уже двадцать лет (когда Макдональд познакомился с ней, она была молоденькой девушкой, занималась живописью в мастерской Давида, и вполне можно понять господина Шатобриана)… После ужасной ночи, проведённой в пути и под дождём, гул голосов сливался в успокоительный гомон. До цесарок очередь ещё не дошла: у герцога Муши имелся прекрасный живорыбный садок, и для гостей наловили форели, однако приготовили её не померевильски… только у одних Ноайлей умеют её готовить как надо, и, по обычаю, к рыбе подали испанское вино, названия которого маршал даже и не слыхал ни разу в жизни. Он разглядывал картины, хрусталь на столе и вдруг почувствовал всем своим существом, что здесь он выскочка, парвеню. Он вспомнил детские годы, проведённые в Сансере, родителей, прочивших ею в священники и обосновавшихся в этом городе по примеру многих шотландцев из-за дешевизны съестных припасов и превосходного качества вин. Он почувствовал, что краснеет, повернулся к графу Артуа и, продолжая есть, доложил ему о событиях нынешней ночи и исчезновении королевской армии.
Его высочество герцог Беррийский, который был непосредственным начальником герцога Тарентского (точно так же, как его отец, граф Артуа, — начальником герцога Рагузского)— другими словами, был номинальным командующим армией, имея под своим началом Макдональда, окончательно впал в мрачность, когда увидел, что Макдональд адресуется к его отцу. ^который, через Мармона, командовал только королевской гвардией. Но что герцог мог поделать? В отсутствие короля монархию представляет его брат-граф Артуа. И потом-армия, где она, эта армия? При этой мысли он почувствовал, что на глаза навёртываются крупные слезы-наследие прабабки Анны Австрийской.
Проснулся Мармон на пышной постели в огромной тёмной комнате, все стены которой были затянуты тканой материей, перекупленной по дешёвке у некоего господина де Буасервуаз, после того как в VII году Люсьен Бонапарт отказал префекту города Бовэ в разрешении меблировать своё жилище бесплатно за счёт мануфактуры. Слегка тронутые молью гобелены изображали все в том же порядке сцены из «Благородной пасторали» Буше (правда, вместо шести сцен налицо было только четыре), предыдущий префект, граф де Бельдербуш, видимо широкая натура, добавил к обстановке ещё софу, затканную по бело-лазоревому полю букетиками цветов, шесть разномастных кресел, а над кроватью и на окнах по его распоряжению повесили узорчатые занавеси. Ложась спать, Мармон разделся второпях, и его одежда в беспорядке валялась на полу. Спал он, должно быть, не' особенно долго, если судить по дневному свету, пробившемуся полосами сквозь щель раздвинутых им тяжёлых занавесей. Слава богу, можно переменить бельё: пока он спал, в комнату внесли его чемодан. Чемодан испанской кожи, утыканный гвоздиками с крупными шляпками, немало повидавший на своём веку чемодан.
