Битва за Кавказ - Корольченко Анатолий Филиппович (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
Чудом удалось Мстиславу Николаевичу выбраться на «Большую землю». Наведывавшийся в госпиталь незнакомый морской капитан вгляделся в него:
— Это не ты ли был в Григорьевке под Одессой, когда на катере я вывозил десантников из немецкого тыла?
— Было такое дело. Со мной ещё находились Негреба, Перепелица, Королев.
— Точно, братишка! Тогда тебе повезло. У меня на катере есть одно свободное место. Считай, что оно твоё.
С капитаном были два краснофлотца. Они подхватили Богданова под руки и потащили к берегу. От боли он стонал, кусал губы, но терпел. Не помнит, как вышли к бухте. Но один момент врезался в память. У моря в прибрежных камнях лежали убитые. Сколько? Много. И вдруг он увидел девичьи ноги в аккуратных сапожках. Они лежали на камнях, а тело смывали волны. В глаза бросились зелёные петлицы с бронзовой медицинской эмблемой.
— Постой, — прохрипел он матросам.
— Что, братишка, больно? — участливо спросил один.
— Дай отдышаться...
В ночь на 2 июля в небольшую бухту Казачью вошли два эсминца. Один, застопорив ход, остался на фарватере, второй с притушенными огнями направился к причалу.
Причал из брёвен соорудили сапёры ещё в прошлое лето. Сюда морем прибывали необходимые для авиации грузы. Полевой аэродром Херсона был рядом. Теперь же с этого причала эсминцы должны были взять людей и доставить их на Большую землю.
— Не теснитесь! Отойти! Корабли примут всех! — призывали к порядку офицеры комендантской службы.
Но оттеснить людей с причала не удавалось, и на берегу было полно ожидающих.
Чёрная тень эсминца медленно приближалась, пространство, отделяющее его от причала, сокращалось с каждой минутой.
— Самый тихий! — слышалось с капитанского мостика. — Взять концы!
С палубы полетели канаты. Вахтенные матросы подтянули к борту трап. Корабль был совсем близко. Отчаянные головы уже приготовились перемахнуть на борт, чтобы первыми занять укромные уголки.
И вдруг корабль бортом ударил причал. Под ногами предательски затрещало, скобы, соединявшие сваи вылетели из гнёзд, под тяжестью причал начал медленно клониться. Толпа подалась вспять, но задние продолжали напирать, и все, кто ожидал посадки, покатились прямо в воду. Падали друг на друга с оружием, вещмешками, со скатками шинелей через плечо. Причал рухнул.
— Принять людей из воды! — скомандовал с мостика капитан.
С борта полетели спасательные круги, канаты, верёвочные трапы.
Услышав голос капитана, находившиеся на берегу бросились в море и поплыли к эсминцу. В воде оказались сотни людей на брёвнах, щитах, спасательных кругах...
А Гурин выбирался из Херсонеса на обычной автомобильной камере от ЗИСа. Она подвернулась, когда он уже потерял всякую надежду выбраться. Он увидел её случайно: заметил, что под камнем что-то чернеет. Он отвалил глыбу и увидел камеру, совсем новую, со следами талька, с маслянистым колпачком на ниппеле, перевязанную бечевой. Не иначе, как кто-то надеялся пуститься на ней в далёкое плавание. На такой вот посудине Гурин мальчишкой безбоязненно заплывал в широкий Амур.
Недолго размышляя, он выпотрошил противогазную сумку и вместо маски и металлической банки-фильтра затолкал в неё находку.
К исходу 2 июля противнику удалось на одном участке прорваться к морю. Танки вышли к самому краю кручи и открыли из пушек огонь. Вскоре к ним подкатили автомобили, из них посыпались автоматчики.
— Давай к морю, пока не поздно, — сказал Гурину Пётр Судак. — Там найдём своих.
Не раздумывая, они спустились по канатам.
Над ними с ровным гулом летали самолёты и методично сбрасывали осветительные бомбы. Подвешенные на парашютах, они падали так медленно, что казались недвижимыми. Они ярко освещали берег и море, и в этом свете чёрными тенями скользили «мессершмиты», от которых убегали голубые трассы пулемётных очередей. Неподалёку трое красноармейцев сколачивали из досок плот.
— Послушай, Пётр, я поплыву, — пришло к Гурину решение. — У меня вот она, камера.
— Да ты что! Заплывёшь, а вдруг она скиснет: что делать будешь? Ко дну?
— Там видно будет. Бери мой автомат, гранаты. Себе оставлю трофейный, «вальтер».
Он начал надувать камеру. Когда она стала тугой, навинтил на ниппель колпачок, разделся до трусов и накинул на шею шнурок с пистолетом. Прежде чем войти в море, напился воды из родничка.
— Ну, пошёл! — подал он себе знакомую команду, по которой не раз покидал самолёт, прыгая с парашютом.
Отталкивая плавающие трупы, Виктор Евгеньевич вошёл в воду, лёг на камеру, поправил висевший на шее «вальтер» и поплыл, стараясь выбраться подальше в море.
Постепенно звуки стрельбы отдалились, стал тише самолётный гул и явственней плескалась о камеру морская волна. Ещё там, на берегу, он определил, как будет плыть. Вначале нужно держать курс на восток, на мыс Фиолент и даже дальше, а уж потом выбраться к берегу, к Ялтинскому шоссе, и там уходить в горы, к партизанам.
Плавал Гурин хорошо, физически был крепок. К тому же камера внушала надежду. В полной уверенности на успех он удалялся всё дальше и дальше, погружаясь всё глубже во мрак ночи.
Однако усталость брала своё, сказывались напряжённость последних дней и бессонные ночи. Порой он, продолжая работать руками, будто куда-то проваливался и тут же, как от толчка, пробуждался и начинал энергичней двигать руками, как бы навёрстывая упущенное. «Только бы не свалиться с камеры, тогда в такой темени её не увидишь, да и течение унесёт, не догонишь...» — повторял он.
Гурин всё чаще и чаще неподвижно лежал, давая отдых одеревеневшим рукам, ногам и всему телу, которое казалось чужим. Он чувствовал в плечах тяжесть, будто на них висели пудовые гири. Убаюкивали мерные шлепки волн по камере.
В небе мерцали звёзды — большие, яркие. Гурину представлялось: ночи не будет конца. «Надо плыть, — приказывал он себе. — Плыть». Он попытался определить, где берег, и не нашёл его. Тогда он попробовал сориентироваться по звёздам. Нашёл Медведицу, Полярную звезду... Слава Богу. «А вдруг камера не выдержит? » — стрельнула несуразная мысль. Он тут же начал искать колпачок ниппеля, нашёл его, подвернул потуже.
По наступающей свежести, ветру и чуть дрогнувшей тьме Гурин понял, что ночь пошла на убыль. Стал подсчитывать, сколько же времени он провёл в воде: пять... а может, шесть часов.
Он закрыл глаза — и провалился. Проснувшись, судорожно ухватился за камеру, оглянулся. Ему почудился в плеске волн человеческий голос. «Что это? Галлюцинация?..» — подумал он.
Брезжил рассвет, скрывая даль, курился лёгкий туман.
— Эй! Плыви быстрей! — послышалось опять.
Оглянувшись ещё раз, увидел в тумане тёмный силуэт высокой рубки. «Неужели подводная лодка?!»
— Да плыви же!
Выбиваясь из последних сил, он поплыл на спасительный голос. Ему протянули багор, и он с трудом выбрался на холодную поверхность лодки.
— Откуда плыл? — спросил моряк.
— Из Херсонеса.
— Да ну! Считай, что тебе повезло. Спускайся вниз, сейчас уйдём на глубину...
Много позже к Виктору Евгеньевичу приезжал вице-адмирал Азаров, в ту пору член Военного совета Черноморского флота. Рассказывал, что, листал в архиве вахтенный журнал подводной лодки «Щ-203», он прочитал запись о принятии на борт в открытом море старшего сержанта Гурина из особой севастопольской группы.
А в Новороссийске, куда на четвёртые сутки пришла подводная лодка, Виктор Евгеньевич прочёл в газете Черноморского флота приказ о награждении отличившихся севастопольцев. В их списке нашёл и себя: он удостоился боевого ордена Красного Знамени...
По-иному сложилась судьба у Владимира Ипполитовича Мищенко. Вначале он действовал в Херсонесе в группе полкового комиссара Михайлова. А когда 2 июля тот погиб, Мищенко и ещё несколько бойцов решили пробираться к генералу Новикову, который оставался на Херсонесе старшим. Его командный пункт располагался в штольнях артиллерийской батареи.
