Гладиаторы - Ерохин Олег (читать книги .TXT) 📗
Услышав ответ, Гней Фабий встрепенулся и кинулся к своему вновь обретенному сыну-преступнику, прикованному к стене и обреченному на казнь.
Не успел претор преодолеть и половину пути, отделявшего его от Марка, как дверь камеры с шумом распахнулась.
Гней Фабий обернулся — на пороге стоял Сергий Катул.
— Ну что, этот упрямец, видно, не больно-то разговорчив? — проговорил жестокий юнец, заметив приготовления к пытке. — Ну ничего, сейчас я вразумлю его.
Сергий Катул мельком взглянул на претора.
«У этого увальня Фабия наверняка ничего не вышло — молодчик не сказал ни слова, — подумал он. — То-то Фабий злится, глянь-ка, аж губы кусает… Ну я-то сейчас покажу ему, что значит настоящий допрос!»
И Катул громко крикнул, впившись глазами в Марка:
— Отвечай же, подлец, как ты снюхался с негодяями-сенаторами?
Развратному юнцу очень хотелось выглядеть грозно, и поэтому — страшно, но все выходило как-то истерично, хотя отчасти и в самом деле страшно — таков страх здоровых людей перед вооруженными помешанными. Впрочем, этот страх, витая в воздухе, казалось, не находил почву, где бы ему можно было прорасти, — лицо Марка оставалось спокойным, юноша молчал.
Хладнокровие пленника разозлило Катула — он схватил раскаленный прут, кривя рот в зловещей улыбке.
— Стой, Катул! — крикнул Гней Фабий. — Досматривать и подсматривать за мной можешь, сколько угодно, но я не позволю, чтобы ты вмешивался в следствие, не имеющий понятия, как его вести!
Сергий Катул яростно посмотрел на претора.
— Можно подумать, что допрашивать да пытать — такое хитрое дело, что доступно лишь твоему утонченному уму. Ну же нет, я поклялся доказать, и я докажу, что ты — просто старый осел, скрывающий свои ослиные уши под колпаком заносчивости!
Сказав это, злобный юнец направился прямо к Марку, однако на этот раз его попытке доказать свое мастерство в пыточном деле было суждено закончиться, не начавшись, — Гней Фабий кинулся ему наперерез и, настигнув, ударил его по той самой руке, в которой он сжимал раскаленный прут. Пальцы Катула разжались, и прут упал, слегка задев его ногу.
Дикий вопль юного сластолюбца огласил тюрьму. Когда боль немного поутихла, Сергий Катул прошипел:
— Погоди же!.. Я еще расквитаюсь с тобой. Этот молодчик, наверное, уже подкупил тебя, ты успел сговориться с ним!..
— Глупец! — презрительно бросил Гней Фабий. — Своими дурацкими пытками ты можешь убить единственного оставшегося в живых заговорщика из схваченных нами. Как же мы тогда доберемся до остальных — до тех, что разгуливают на свободе?.. Ты сам, наверное, замешан в чем-то преступном, о чем известно этому мальчишке, — быть может, ты сам замышлял что-то против императора и теперь собирался, будто случайно, убить его, чтобы он не выдал тебя!
Проклиная, претора, Сергий Катул выбежал из камеры.
Не успел Гней Фабий толком собраться с мыслями, чтобы обдумать, что же ему предпринять, как в камеру вошел центурион. Преторианец сообщил, что Каллист немедленно требует к себе обоих римлян, которым было поручено расследование дела о заговоре.
Выбравшись из подземелья, претор велел тюремщикам расковать Марка.
Глава шестая. Прощание
Каллист продержал у себя Гнея Фабия и Сергия Катула аж до второй стражи, якобы для того, чтобы хорошенько растолковать им, что же от них хочет император, а на самом деле — стараясь таким образом отвлечь их от следствия (затянув беседу с ними допоздна, грек хотел вынудить их перенести допрос на следующий день). Проволочка была Каллисту нa руку и после того, как он покинул тюрьму, ему удалось еще до встречи с Фабием и Катулом связаться с одним из своих доверенных лиц — государственным рабом, в обязанность которого входило приготовление пищи для заключенных и который уже не раз получал от грека сестерции за свою ловкую стряпню. На сей раз этот умелец должен был постараться, чтобы скромное тюремное блюдо, предназначавшееся на завтрак Марку, было обильно приправлено полученными от Каллиста специями — теми самыми, что хранились в потайном ларце.
Неудивительно, что Каллист, расставаясь с приглашенными, настойчиво посоветовал им «получше отдохнуть этой ночью, чтобы завтра продолжить расследование с новыми силами».
Непримиримые противники, которых грек связал одной веревкой императорского приказа, вышли из дворца вместе и тут же разошлись, кажется, собираясь последовать его совету, — дом Катула находился на Авентине, а Фабия — на Виминале.
Вскоре однако же оказалось, что претор не больно-то прислушивался к наставлениям императорского фаворита: пройдя несколько улиц по направлению к собственному дому, он решительно свернул к Капитолию — туда, где находилась Мамертинская тюрьма.
У Каллиста Гней Фабий ни словом не обмолвился о своих подозрениях относительно смерти Цериала — ни Каллист, ни умерший сенатор более не интересовали его, как не интересуют переливы бренности увидевшего смерть. Смерть вновь обретенного сына стояла перед глазами претора, она и он в единственности своем лишь занимали его, их свидания он боялся, их объятий страшился. В распоряжении Фабия была только ночь, чтобы спасти своего сына, — эта ночь, ведь завтра он уже не смог бы вразумительно объяснить, почему он так настойчиво уклоняется от услуг палача.
Оказавшись на Капитолии, претор требовательно постучал в тюремные ворота — тут же из смотрового окна выглянул стражник. Узнав грозного всадника, он, не мешкая, пропустил его во двор, а затем побежал за старым надзирателем, Авлом Пакунием, который заступил на ночное дежурство, сменив своего начальника, Гая Куриация.
Вскоре Авл Пакуний, уже собравшийся ложиться спать, вышел, зевая.
— Так-то ты сторожишь преступников, Пакуний… — сулящим неприятности голосом проговорил Гней Фабий. — В то время, как все верные слуги императора готовы работать день и ночь, чтобы обрубить корни измене прежде, чем она успеет вновь замаскироваться, отрастив листву притворства, ты предпочитаешь портить свою доблесть ленью, ублажая тело сном. А что, если именно тогда, когда ты спишь, злоумышленники вздумают проникнуть в тюрьму, чтобы избавить от твоего общества своих дружков?.. Ни одни стены не удержат узника, имеющего в тюремщиках засоню, вроде тебя… На будущее же имей в виду: случись что, и ты получишь прекрасное местечко для сна — в темноте и с соломенной подстилкой. Ну да хватит слов — иди, буди своих молодцов да подавай мне сюда моего Орбелия. Я должен доставить его немедленно в канцелярию Каллиста, там мы оба допросим его.
Послушный Авл Пакуний, как огня боявшийся претора, тотчас же побежал за Марком. Спустя некоторое время он привел своего узника, предварительно велев связать ему руки, и передал его Гнею Фабию вместе с двумя конвоирами-сопровождающими.
На этом претор и тюремщик распрощались. Пакуний заковылял к своему ложу, а Фабий, Марк и солдаты вышли за ворота.
Прошло не более получаса после ухода претора, как в ворота тюрьмы опять постучали. На этот раз стражник, разглядев нового посетителя, не проявил прежней расторопности, да и немудрено — стучавшим был молодой римлянин с изнеженным лицом изрядного повесы. Пожилой солдат смерил незнакомца презрительным взглядом и раздраженно произнес:
— Вот что, друг, проваливай-ка отсюда подобру-поздорову здесь у нас не лупанарий!
Сказав это, стражник сразу же отвернулся от смотрового оконца, не утомляя себя ожиданием ответа от какого-то юнца. Однако молодой негодяй был, по-видимому, иного мнения о собственной значимости: недовольный оказанным ему приемом, он принялся тарабанить так, что разбудил уже было задремавшего Авла Пакуния. Старший надзиратель вышел во двор, как ни странно, мало довольный той помощью в поддержании его неусыпности, которую ему оказывали в эту ночь.
— Ты что, дожидаешься, пока этот молодчик снесет ворота? — грозно спросил он караульного. — Ты посмотрел, кто это так стремится попасть сюда?
— Да там какой-то молокосос, видно, спьяну спутавший тюрьму с лупанарием.
