Книга судьбы - Паринуш Сание (лучшие книги .TXT) 📗

Уходя, она обняла меня и сказала:

– Спасибо за все. Береги моего Масуда. Глаз с него не спускай. Он слишком тонкий – я за него боюсь. – Затем она обернулась к Хамиду и добавила: – Ты счастливый человек – цени то, что имеешь. У тебя такая прекрасная семья. Пусть ничто не нарушит мир и покой в этом доме.

Хамид с изумлением глянул на нее:

– Что ты такое говоришь? Пошли! Нам пора, час не ранний.

На следующее утро, зайдя прибраться в гостиной, я вытащила из-под подушки, на которой спала Шахрзад, том Форуг. Внутрь был заложен карандаш, книга раскрылась, и я увидела, что Шахрзад подчеркнула строки:

Слеза скатилась по моей щеке. В дверях появился Масуд и скорбно спросил:

– Ушла?

– Доброе утро, дорогой! Что ж, ведь ей надо было когда-то вернуться к себе домой.

Малыш подбежал ко мне, уронил голову мне на плечо и разрыдался. Он никогда не забывал свою тетушку Шери и спустя много лет, уже юношей, порой говорил: “Мне все еще снится дом, который я хотел построить, чтобы жить там с ней”.

Шахрзад ушла, а я начала готовиться к Новому году: как всегда, большая весенняя уборка, купить новую одежду детям, пошить новое постельное белье, сменить занавески в гостиной. Мне хотелось попраздновать, порадовать детей. Я постаралась соблюсти все обряды и традиции: пусть у мальчиков останутся волшебные воспоминания об этом дне из их детства. Сиамаку поручалось поливать ростки чечевицы, которые мы выращивали на блюде, Масуд раскрашивал яйца, а Хамид только смеялся и пожимал плечами:

– Поверить не могу, что ты со всем этим возишься! Тебе заняться больше нечем?

Но я знала, что втайне и он ждет Нового года с волнением и предвкушением счастья. С тех пор Хамид вынужден был проводить все свободное время с нами, он поневоле вовлекался в нашу жизнь и порой выдавал себя: эта домашняя жизнь оказалась ему по душе.

Я наняла помощницу, и вместе мы убрали дом от крыши до погреба. Дом наполнился предновогодними запахами.

Впервые наша семья совершала новогодние визиты в полном составе. Мы участвовали во всех празднествах и даже выехали в тринадцатый день на традиционный загородный пикник вместе с родителями Хамида. После праздников, веселая, набравшаяся сил, я вновь занялась учебой – своей собственной и Сиамака. Близился конец школьного года.

Хамид засиделся дома, он все ждал телефонного звонка, но пока тщетно. Он стал беспокойным и раздражительным, но что он мог поделать? Я не обижалась: пусть подольше остается с нами. Вот наступит лето, закончатся экзамены, и чего-чего мы только с детьми не затеем. Я надеялась, что мы и лето целиком проведем вместе. Теперь, получив водительские права, я смогу возить их в кино и в парк, в гости или на аттракционы. Дети были довольны и счастливы, и мне казалось, все в жизни складывается как надо.

Однажды днем на обратном пути из парка я купила газету, хлеба, еще каких-то продуктов. Хамид еще не пришел. Я убрала остальные покупки, а хлеб положила на газету и стала резать. По мере того как я отрезала кусок за куском, начал проступать заголовок передовицы. Я отодвинула батон – и черные слова кинжалами пронзили мне глаза. Я все усиливалась понять и не могла. Как будто меня громом разразило, и я так и застыла, парализованная, дрожащая. Все переворачивалось внутри, до обморока, до дурноты – и разум, и желудок. Дети заметили, что со мной творится, и подбежали, но я не разбирала их слов. В этот момент дверь распахнулась, вбежал Хамид – такой же растерянный, как и я. Наши взгляды встретились: значит, все так оно и есть, и любые слова неуместны.

Хамид рухнул на колени, кулаками ударил себя по бедрам и взвыл: “НЕЕЕЕТ”, а потом упал ничком, лицом в пол.

Видя, как он мучается, я забыла и думать о собственном страхе. Дети в растерянности, с ужасом смотрели на нас. Я опомнилась, вытолкала их из комнаты, велела поиграть в саду. Они вышли, оглядываясь, но не протестуя, а я поспешила к Хамиду. Хамид уронил голову мне на грудь и заплакал, словно ребенок. Не знаю, как долго мы сидели так и плакали. Хамид все повторял:

– Почему? Почему они ничего мне не сказали? Почему не дали мне знать?

Гнев и скорбь побуждали его к действию. Он умыл лицо и выбежал из дома как безумный. Я не могла его остановить. Я только сказала:

– Осторожнее, быть может, за нами наблюдают. Не теряй бдительности.

Я прочла статью. В ходе военной операции Шахрзад и несколько ее друзей окружили, они оказались в ловушке. Чтобы не попасть в руки САВАК, они все совершили самоубийство, подорвали себя гранатами. Я перечитывала статью снова и снова, словно под иным углом мне могла открыться какая-то истина, однако в основном статья состояла из обычной брани и проклятий в адрес изменников и предателей. Я спрятала газету, чтобы она не попалась на глаза Сиамаку. Хамид вернулся домой только ночью, измученный и отчаявшийся. Он бросился на постель, как был, в одежде, и сказал:

– Всюду хаос. Все наши коммуникации перерезаны.

– У них есть твой телефон. С тобой свяжутся в случае необходимости.

– Так что же до сих пор никто не звонил? Прошло уже больше месяца со времени последнего контакта. Я знал об операции, я должен был в ней участвовать. Меня к этому готовили. Не понимаю, почему меня отстранили. Будь я с ними, этого бы не случилось.

– То есть ты в одиночку справился бы с армией и всех бы спас? Будь ты с ними, ты бы тоже погиб, вот и все.

А про себя я подумала: почему же они не взяли его, даже не предупредили? Так решила Шахрзад? Защитила нас, семью Хамида, отказав ему в праве участвовать в акции?

Прошли еще две или три недели. Хамид нервничал, непрерывно курил и вздрагивал каждый раз, когда звонил телефон. Он всеми способами пытался разыскать Мехди и других товарищей, но не мог даже напасть на их след. Каждый день приходили известия о новых арестах. Хамид снова начал проверять пути к отступлению. Из типографии он все убрал, часть служащих уволил. Каждый день что-то происходило. Угроза нависла над нами. Мы с минуты на минуту ждали страшных вестей, очередной катастрофы.

– Все в убежище, – предположила я, – или уехали. Поезжай куда-нибудь и ты вернешься, когда все уляжется. О тебе ничего не знают, ты можешь даже уехать из страны.

– Ни при каких обстоятельствах из страны я не уеду.

– Так поезжай в деревню, в провинцию, куда-нибудь подальше, и оставайся там, пока не станет поспокойнее.

– Я должен находиться поблизости от телефона – дома или на работе. В любой момент меня могут позвать на помощь.

Я старалась, как могла, вернуться к нормальной жизни, однако наша жизнь была так далека от нормальной! Душа изболелась: я боялась за Хамида, лицо Шахрзад, воспоминания о тех месяцах, что мы прожили вместе, так и стояли перед глазами.

На следующий день после “военной операции” Сиамак отыскал газету, залез на крышу и прочел ту статью. Я была в кухне – он вошел, бледный, смяв газету в руках.

– Ты прочел? – спросила я.

Он уткнулся лицом мне в колени и заплакал.

– Пусть хотя бы Масуд не знает, – взмолилась я.

Но Масуд и сам как-то догадался. Притих, погрустнел, часто сидел один в уголке. Он перестал строить дома и рисовать для тетушки Шери. Перестал спрашивать о ней и запретил себе даже произносить ее имя. Чуть позже я заметила, что рисовать он стал темными красками и странные сцены – никогда прежде я не видела на его картинах таких образов, таких оттенков. Я попыталась его расспросить, но к этим картинкам Масуд не сочинял истории, не предлагал никаких объяснений. Я страшилась того, как это невысказанное, незабываемое горе скажется на мягкой, жизнерадостной душе моего ребенка. Масуд был сотворен для радости, для любви, в утешение всем нам, не для того, чтобы страдать и скорбеть.