Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Вслед за знатными тянулся обоз, в котором топал молоденький Лупа, отбитый Корнелием Лонгом у своих же солдат и составлявший малую часть добычи префекта гвардейской конницы.
В первые дни после пленения Лупа пребывал в полусонном апатичном состоянии, сравнимом с шоком, который испытывает добрый, но избалованный ребенок, обнаружив, что мир, в котором он до этого пребывал, предназначен вовсе не для него и даже совсем не для него, и переполнен несправедливостью, обидами, тычками, побоями, увесистыми пинками, которые то и дело сыпались на молоденького пленника. Сначала Лупа пытался прикинуться волчонком, но быстро сник. Как оказалось, окружающим было наплевать, что он выдержал испытание, совершил обряд, что сам Децебал удостоил его чести называться волком. Прежняя героическая жизнь непостижимым образом обернулась нескончаемой чередой обид, плевков и издевательств. Взявший Лупу в плен легионер, первым делом изнасиловал его, потом сдал под надзор квестора, подсчитывавшего и оценивавшего добычу.
Мне такой строптивый не нужен, заявил легионер.
Толпа бредущих рядом с Лупой грязных, угрюмых, перепуганных до смерти людей, взятых в плен после сражения, мало походила на волчье братство. Римские собаки в широких свободных одеждах – мама называла их «тогами», – оказавшиеся скупщиками рабов и поставщиками в лупанарии, бесцеремонно ощупывали пленных, сдирали с них плащи–накидки, штаны, заставляли выставлять напоказ мускулы, плечи, широкие груди, яйца, при этом цокали языками и делились между собой соображениями, что крупные «колотушки» – верный признак физического здоровья и возможности производства здоровых работников. Стоило Лупе застыдиться наготы, его угостили бичом. Все эти мучения он поначалу принимал как божье наказание за разгромленный по их вине отряд Сурдука. Буридав, с которым он вновь встретился в толпе пленных, постарался убедить его, что богам нет никакого дела до безнадежных засад, до маленького Лупы. «Наши боги сейчас трясутся от страха. Сами ищут, где бы укрыться от ихнего Юпитера», – заявил Буридав, кивая на вооруженных солдат, презрительно посматривавших на пленных. Очень скоро его слова страшно подтвердились.
Что случилось, случилось!..
Длинный, худой, с лошадиным лицом декурион, участвовавший в экспедиции в Медвежье урочище, сумел углядеть их в толпе. Он бросился в толпу, вытащил проводников на обочину дороги, по которой пленных гнали к Тибискуму.
После этой встречи Лупа старался забыть все, забыть себя. Забыть и никогда больше не вспоминать, как во время сражения, не успев замахнуться мечом, был сбит ударом щита наземь; забыть о том, что последовало ночью. Но более всего хотелось избавиться от всплывавших в памяти картинок, на которых Комозой – этот тощий и безжалостный изверг, поставил на колени длинноусого Буридава, на голове которого все еще красовался римский шлем, и прибившегося к нему в дороге Лупу, и принялся допытываться, откуда на негодяе шлем Фосфора?
Старался – и не получалось! Как забудешь, когда всякий раз, пнув молоденького пленника, домашний раб нового хозяина по имени Лустрик, выходивший из себя от тугодумия и медлительности нового коллеги, напоминал.
— Шевелись, дакская крыса! Благодари богов, что голову сохранил.
Сначала Комозой долго ругался с начальником конвоя, утверждавшим, что эти двое его доля.
— Что ты себе позволяешь, декурион? – кричал громадного роста ветеран. – Я их уже отобрал. Этот – мужик крепкий, и молоденький сойдет.
Комозой сначала попер в наглую – ты, рожденный сукой, кому смеешь возражать! Опцион попался не из пугливых и уже был готов взяться за оружие, так как был при исполнении. Комозой пошел на попятный и пообещал заплатить. Они сошлись в цене, и Комозой погнал Буридава и Лупу в воинский лагерь.
По дороге декурион без конца допытывался, откуда у Буридава римский шлем. Тот угрюмо и однообразно отвечал, что добыл его в битве. Поединок был честный. Он так и не выдал Лупу до самого последнего момента, когда Комозой широким и коротким кавалерийским мечом отрезал ему голову.
Потом солдаты взялись за Лупу. Тут нашелся знаток, заявивший, что кое?кто из пленных утверждает, что видал этого ублюдка в момент убийства Фосфора. Комозой не поленился разыскать этого пленного. Тот подтвердил, что ублюдок принимал участие в обряде посвящения в волки и что именно он высосал кровь из римского декуриона.
— Невысокого?
— Да, невысокого.
— Такого плотного, с седым венчиком на затылке.
— Ага.
Комозой приказал привязать Лупу к столбу, потом долго вглядывался в него. При этом все время поигрывал широким мечом…
В полдень Корнелий Лонг вернулся в лагерь. Когда услышал хохот в толпе сингуляриев, собравшихся у палаток, направился в ту сторону
Ларций вошел в круг и, ошеломленный, замер. Трое солдат играли в мяч* (сноска: Существовало две разновидности этой игры. Одна из них напоминала наше регби. Игроки обеих команд носились по полю с целью захвата мяча. К сожалению, как велся счет, каковы были правила и цель игры, сейчас уже неизвестно) отрезанной головой Буридава. Он узнал его сразу. Усы и длинные светлые волосы спеклись от засохшей крови, глаза были открыты. Правда, зрил только один глаз, другой был выбит. Голова подкатилась к ногам префекта, и поврежденный, но еще человечий глаз уставился в синее карпатское небо.
— Что здесь происходит? – спросил Ларций.
— Вот, – объяснил Валерий Комозой. – Допрашиваем.
— Кого? – поинтересовался Лонг и ударом ноги откатил от себя голову дака. – Этого?
В толпе заржали. В этот момент Ларций разглядел в толпе Элия Адриана. Молодой человек с интересом следил за необыкновенным матчем. Рядом с ним стоял его дружок Турбон.
— Нет, – просто ответил стоявший поблизости гвардеец. – Вон того крысенка. Он, говорят, высосал кровь из нашего Фосфора…
Ларций глянул в указанную сторону.
Лупа был крепко – от лодыжек до головы – привязан к столбу. Привязан так, что не мог отвести взгляд от игры. Юноша был исключительно бледен, однако смотрел во все глаза. Комозой подошел к нему, взял за волосы, плюнул в лицо.
— Ну, крысенок. Или волчонок, кто ты там есть, признавайся. Это ты высосал кровь из Фосфора? Это ты поднял руку на римского гражданина? Говори, звереныш!
Лупа молчал, он едва ли соображал, что с ним происходит. Из глаз мальчишки текли слезы.
Комозой приставил меч к горлу пленника.
— Молчишь? Даю тебе последнюю возможность…
— Отставить, – приказал Лонг.
— Не понял, – Комозой обернулся к начальнику. – Ларций, он выпил кровь из нашего Фосфора.
— Отставить, я сказал.
Все повернулись в сторону командира.
— Ты что, Лонг, – упрекнул его Адриан. – жалеешь крысенка? Режь, Комозой.
— Я сказал, отставить! – повысил голос Ларций. – Это мое дело, легат. Это мои люди, и я вправе распоряжаться ими, как мне угодно.
— Ну, ты и… – Адриан не договорил, повернулся и двинулся прочь. Вслед за ним резво поспешил Турбон.
— Я не понимаю, командир, – развел руками Комозой. На мече еще были видны следы запекшейся крови, оставшейся после расправы с Буридавом.
— Он мне понадобится, – Ларций кивнул в сторону Лупы. – Это моя добыча. Я вправе распоряжаться своим рабом так, как мне заблагорассудится. Или ты будешь спорить со мной, Валерий?
— Нет, командир.
— Правильно. Готовь две турмы к выступлению. Подбери людей поопытней, из фракийцев, знающих местный говор.
— Когда выступать? – с откровенно недовольным видом промямлил Комозой.
— В ночь.
— А этого куда? – декурион кивнул в сторону Лупы.
— К моим рабам. Напоить, пищу не давать.
Комозой сплюнул, приказал развязать пленника. Когда того повели в сторону палатки префекта, многозначительно, глядя на мальчишку, пощупал большим пальцем лезвие меча.
Лупа брел по Италии, привязанный к одной из повозок, на которых везли добычу хозяина. Машинально переставлял ноги, исподлобья поглядывал по сторонам.
Перед ним лежала сказочная страна, о которой с тоской и затаенной любовью вспоминала мама и где, по ее словам, все было прекрасно. Страна, о которой он грезил в детстве и куда Луцилия Амброзона обещала свозить его, если не будет войны.
