Знамение - Хенриксен Вера (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Слишком радостной казаться не стоило, подумала она; все знали, что отношения между нею и Кальвом не из лучших. И она решила рассказать кому-нибудь об этом; тому, кто не умеет держать при себе тайны и у кого нет особых причин для скрытности.

Она реши поговорить с Рагнхильд; она знала, что если попросить ее никому не рассказывать об этом, то вскоре весь двор будет в курсе дела.

И когда Сигрид направилась на кухню, блеянье ягнят уже не казалось ей таким жалобным.

И через несколько дней девушки уже начали с улыбкой посматривать на нее. Но когда Гюда дочь Халльдора спросила ее об этом напрямик, она ответила лишь, что пока еще рано говорить что-либо наверняка.

Кальв был в Англии не долго; и он вернулся домой к празднику Иоанна [13]. Никогда его не встречали домочадцы с такой затаенной радостью.

Даже Сигрид была как-то по-особенному мягка с ним, чего никогда раньше за ней не водилось.

Он рассказывал не очень много о своем посещении короля Кнута, зато привез от короля подарки.

И только когда они с Сигрид остались одни, он сказал, что король пообещал ему титул ярла и власть в Норвегии, если он защитит страну от короля Олава.

— Он считает, что для Хакона лучше иметь власть в Англии, — сказал Кальв. — Он думает, что ярл раскаивается в том, что нарушил свою клятву, и если король Олав вернется обратно, Хакон тут же перейдет на его сторону.

Потом Сигрид рассказала о приезде Сигвата и его намерении переговорить с Кальвом, упомянув о том, что Сигват считает пустыми обещания короля Кнута. И она сказала также, что он того же мнения о Хаконе ярле, что и король.

— Значит, король говорил о ярле правду, — сказал Кальв.

И когда Сигрид сказала, что ждет ребенка, он чуть не запрыгал от радости, словно юноша.

— Вот видишь, Бог милостив, — сказал он. — Он снова хочет дать нам радость, после того как мы потеряли твоих сыновей.

Сигрид никогда не чувствовала себя более ничтожной.

В последующие дни, наполненные его трогательной заботой о ней, ее самобичевание становилось все сильнее и сильнее.

Но очень скоро она взбунтовалась против этого чувства вины. Почему она должна быть виноватой одна?

Но хорошенько все обдумав, она решила, что Кальв должен быть в высшей степени благодарен судьбе за то, что случилось. Она вспомнила, как воспринял Эльвир первое посещение Эгга Сигватом.

Но Кальв ничего не понял, когда Сигват гостил у него; он попросту толкнул их в объятия друг друга, позволив им отправиться одним в кладовую, чтобы посмотреть сотканные ею вещи.

И почему она должна чувствовать вину перед Кальвом? Он был более чем рад тому, что у нее будет ребенок, и если все будет хорошо, он будет считать ребенка своим. Какой вред ему принесет то, что он не знает, как обстоит все на самом деле.

Кстати, не ее вина в том, что произошло между нею и Сигватом. Во всем этом виновен Сигват; он дал клятву и нарушил ее.

Сигрид окружила себя этим чувством собственной невиновности, словно крепостной стеной. И с каждым днем она чувствовала себя все более и более спокойно.

Но все-таки она не могла отделать от чувства того, что вела себя недостойно по отношению к Кальву; это ее раздражало: это чувство было подобно изменнику за ее крепостной стеной.

Однажды вечером, когда они с Ингерид дочерью Блотульфа сидели и болтали о прошлом, в защитное чувство Сигрид был забит первый клин.

Ингерид вспомнила об их давнишнем разговоре в хлеве, в Хомнесе.

— Я часто думаю о том, что в ту ночь ты сказала мне правду, — призналась она.

Вечером, уже лежа в постели, Сигрид вспомнила эти слова. Она вспомнила, как в тот раз Ингерид дурачила ее, утверждая, что Финн заманил ее в лес.

И она невольно пришла к выводу, что сама вела себя с Сигватом не лучше.

И когда в ее защитном чувстве появилась брешь, непрошенные мысли хлынули потоком. Она понимала, что должна была предвидеть все это. Но ей хотелось побыть с ним наедине; она не раз мечтала о том, чтобы это произошло. И, потребовав от него клятву, она просто хотела переложить всю вину на него.

Сомнений быть не могло; она разделяла вину с Сигватом.

И тут она вспомнила, как священник Энунд сказал ей как-то, что вину нельзя разделить с кем-то. И постепенно до нее стало доходить, что он имел в виду.

Ее вина была бы меньше, если бы она каким-то образом смогла предотвратить случившееся, взять на себя ответственность за все. Вина же и ответственность Сигвата были его собственной ношей, нисколько не облегчавшей ее ношу. Она сама подбивала его на то, чтобы дать клятву, а затем нарушить ее и дать волю своей похоти…

Лежа в постели, Сигрид громко застонала.

Кальв заворочался, но не проснулся. Сев на постели, она закрыла ладонями лицо.

Теперь для нее было совершенно ясно, что Сигват и не думал выполнять свое обещание. Он хитростью заманил ее в ловушку.

Какие основания были у нее, чтобы доверять ему? Сигват был другом всех, как сказал Турир, и в женщинах он не испытывал недостатка. И независимо оттого, любил ли он королей и хёвдингов, он слагал в их честь стихи. Разве не были эти любовные песни обманом, помогающим ему завоевывать многих женщин?

И теперь он наверняка смеется над гордой госпожой Сигрид из Эгга, позволившей так легко соблазнить себя…

Думая об этом, она чувствовала, как на щеках ее горит румянец стыда. Да, она получила то, что заслуживала.

А Кальв, лежащий рядом с ней… возможно, он и смог бы предотвратить случившееся, да и слова Энунда были здесь к месту… Ее вину никто не мог разделить с ней, вина была целиком ее.

Сигрид наконец поняла, что согрешила — и не только против христианских правил, но и против более древнего закона этой страны. И все-таки она продолжала цепляться за мысль о том, что это не обнаружится, что никому не принесет ущерба — ни Кальву, ни ребенку, который должен появиться на свет.

Что касается Кальва, то он весь светился радостью, и она знала, что он ждет сына, хотя и не говорил об этом. Она вдруг подумала, что он беспечен, как человек, не подозревающий, что горная тропинка, по которой он ступает, может превратиться в оползень.

Внезапно она представила себе его, взбирающегося на гору лжи и фальши, которую выстроила для него она, гору с трещинами, ползучими камнями и валунами над пропастью. И то, что он сам не понимал этого, не уменьшало опасности обвала, из-под которого ему, возможно, так и не удастся выбраться.

А это легко может привести к несчастью их обоих; ложь, обнаруженная им в ней, ее проступок — все это подорвет его доверие к ней. К тому же как может она быть уверена в том, что Сигват не проболтается? И что, если ребенок так будет похож на Сигвата, что Кальв это заметит?

Чувствуя безграничное отчаяние, она дала волю слезам.

— Сигрид, ты плачешь? — спросил Кальв, проснувшись. Несмотря на отчаяние, она не могла не ощутить раздражения.

Разве он сам не слышит, что она плачет?

Но когда он захотел узнать, в чем дело, она предпочла оставить его вопросы без ответа.

— Я не могу тебе ответить, — сказала она, пытаясь улыбнуться, и это у нее получилось плохо. — И тебе не стоит всерьез принимать мои слезы.

Кальв вздохнул.

— Покажи мне того мужчину, который может понять настроение женщины! — сказал он.

В конце концов Сигрид стало трудно скрывать свои мысли под личиной беспечности, которую она демонстрировала Кальву и всем остальным.

У нее было не только ощущение того, что она поступила с Кальвом несправедливо, у нее появилось новое для нее чувство вины — вины в том, что она нарушила заповедь Бога. Впервые она поняла, что заставило Эльвира плакать над своими грехами.

Исповедь была для нее долгом, который она нехотя выполняла; теперь же она горела желанием довериться Энунду и снять с себя тяжесть вины, но она не осмеливалась это сделать, она боялась, что он потребует, чтобы она во всем созналась Кальву.