Не бойся, мама! - Думбадзе Нодар Владимирович (книги бесплатно без txt) 📗
– Красивая была баба Кесария, да что толку: воняла от грязи, белье неделями не меняла…
На мой вопрос – откуда ему знать про Кесариино белье, отец отвечал:
– Слышал от отца…
Кто-то пробирается по окопу. Противно чавкают полные воды сапоги.
– Эй, кто там бродит? – спрашиваю.
– Это я, старшина Петров. Джакели, Батюк, Виноградов – к старшему лейтенанту!
– Виноградов и Батюк в другом конце окопа. Старшина уходит. Спустя несколько минут мы в землянке старшего лейтенанта Шмидова. Он чуть старше меня. Вежливый, красивый. Петров докладывает:
– Товарищ старший лейтенант! По вашему приказанию…
– Садитесь, ребята!
Старший лейтенант берет с тарелки крохотный окурок и, наклонившись к свечке, пытается прикурить. Смешно вытянув губы, он долго пыхтит и чмокает губами. Наконец свечка гаснет.
– А, черт!.. Петров, зажги, пожалуйста!
Петров зажигает свечку. Воды в землянке чуть меньше, чем у нас в окопе, – настолько, насколько положено ей быть меньше в землянке командира роты.
– В общем так: вызывать добровольцев – ни времени, ни охоты. Сейчас час ночи. Светает в пять. До немцев – метров шестьсот. Час туда, час обратно, полчаса на операцию в окопе. Окоп вам знакомый – сами, небось, копали месяц тому назад. Вопросы есть? Нету. Старшим назначаю Джакели. Конкретного задания не будет. Сделаете, что сможете. Документы и мандаты сдать старшине… У меня все. Выполняйте приказ!
Из окопа первым вылез Батюк. С минуту он лежал без движения, потом пополз вперед. За Батюком последовал Виноградов. Потом пошел я. Ползли с интервалом в пять метров. Пройдя метров двести, я подал сигнал. Ребята замерли, потом подползли ко мне.
– Я обойду немецкий окоп слева. Подойду как можно ближе, – если не заметят, конечно. Там за окопом лес. Не может быть, чтобы немцы не вылезли туда сушиться. Там мы и устроим засаду – Батюк пойдет со мной. Ты, Виноградов, оставайся метрах в тридцати, приготовь ручной пулемет и жди. Не стрелять, пока немцы не откроют огонь. Понятно?
– Понятно, – ответил Виноградов.
– Тогда пошли.
…Мы с Батюком поползли влево. У немецкого окопа очутились неожиданно – у меня даже дыхание сперло. Батюк снял с пояса ручную гранату. Я осторожно взял его за плечо, потянул к себе. Он молча придвинулся. Полтора часа уже прошло… Еще столько же, и настанет утро… Плохи наши дела! Ах, как бы превратиться в крота: зарылся в землю здесь, у окопа, и вылез аж у самой опушки. Вот было бы здорово!.. Я взглянул на Батюка. Он всем телом прижимался к земле и, ей-богу, тоже мечтал превратиться в крота.
Мы подползли к лесу, когда до рассвета оставалось не больше часа. Теперь все кончено: оставшегося времени нам не хватит даже для возвращения обратно. А минуты бегут, бегут, и часы тикают так громко, словно хотят оповестить весь мир – вот, мол, здесь он, мой хозяин.
– Сколько времени нам еще осталось, Джакели? – шепчет Батюк.
– Много, Коля, не бойся! – отвечаю я.
– А все же?
– Два часа.
– Ого! – удивляется Батюк.
Мы залегли за кустарником. Молчим. – А знаешь, – шепчет Батюк, – теперь мы кругом среди немцев: спереди немцы и сзади немцы… Дошли бы уже до самого Берлина. По дороге, знаешь, сколько бы достали языков…
…А из окопа никто не поднимается. Неужели, черт возьми, у них сухо? Когда мы отходили, там воды было по колено. Куда она подевалась?.. Время-то бежит, бежит… А?! Что это?! Поднимается! Вот он, наконец-то, немец! Поднялся. Ползет к лесу… Сейчас он подползет к кустам, скинет брюки, выжмет, повесит на кусте… Я подкрадусь к нему…
Надо брать живым…
– Батюк, видишь? Ползет!..– шепчу я и чувствую, как на лбу выступает холодная испарина.
– Кто ползет?
– Немец!
– Где?
– Да вон же! Смотри!
Батюк пристально вглядывается в поле. Потом удивленно смотрит на меня.
– Ты что, Джакели?
– Батюк, ты никого не видишь?
– Вижу, светает, Джакели, вот что я вижу! – Он аккуратно разложил перед собой ручные гранаты. – Прощайся с жизнью, брат. Не выбраться нам отсюда, как не видать собственных ушей… Эх, ты, Иван Сусанин! Куда ты меня завел?!
Гавриил Джакели, конец твоей молодой жизни! Одно дело тебе поручили, и его-то с треском провалил. Встань же! Иди вперед! Ступай к окопу! Шагай смело вперед или же дождись ночи и удирай с позором, уноси ноги!..
– Боюсь, очень боюсь!
– Это ничего. Человек тот, кто борется, преодолевая страх. Не ведают страха животные. Встань!
Не могу.
– Дай руку, я помогу.
– Кто вы, скажите, кто?
– Я мать твоя.
Я встал, выпрямился и с автоматом наперевес двинулся к немецкому окопу.
– Джакели! – зашипел Батюк. – Обалдел, что ли? – он схватил меня за ногу. Я высвободил ногу и пошел дальше.
– Габо! – крикнул Батюк. Я не оглянулся…
Я шел с автоматом наперевес навстречу смерти, притаившейся вот там, в немецком окопе… Вот сейчас застучит – резко и противно – автомат. Я схвачусь за грудь, медленно опущусь на колени, потом упаду лицом вниз, чувствуя на губах противно-соленый вкус крови… Потом я перевернусь и попытаюсь встать, как это делают солдаты в кинофильмах… Кто-то прижался плечом к моему плечу, и я понял – то ли по запаху, то ли по телу – это был Батюк. Теперь мы шагали вместе, и до окопа было не более десяти шагов. Рассвело. Я видел бледные щеки Батюка и его белые руки, застывшие на автомате. Что же немцы? Неужели спят? Ну и пусть! А пока они спят, ты, Гавриил Джакели, иди вперед! Десять шагов, восемь, шесть, четыре, два…
– Мама-а-а! – вырвалось у меня. Я закрыл глаза, спрыгнул в окоп и нажал на спуск автомата.
– Ура-а-а! – донесся до сознания крик Батюка, и потом уже я не слышал ничего, кроме непрерывного, заполнившего весь мир треска: тра-та-та-та-та…
…Когда кончились патроны и унялась дрожь в руках, я бросил автомат, сорвал с пояса гранату и открыл глаза.
Передо мной был пустой окоп. В двух шагах от меня лежал с раскрытыми, как у Христа на распятье, руками немец. Рядом с ним, схватившись за голову и согнувшись до самой земли, застыл другой. Вокруг валялись пулеметы, автоматы, консервные банки, разодранные одеяла, кучи стреляных гильз. Не понимая, что происходит, я медленно пошел по окопу. Вот еще труп, еще… Одеяла плавающие по воде, пустые консервные банки… У меня подкосились ноги, тяжелый горький ком подкатил к горлу. Я опустился прямо в воду, положил голову на колени и громко зарыдал.
Бедный Гавриил Джакели, зачем ты шел на смерть? Зачем ты боролся со страхом? Чтобы очутиться в пустом окопе?
– Батюк, что это такое? – спрашиваю я, всхлипывая, у бледного, как полотно, Батюка.
– Ну, будет, будет! – бормочет он и садится рядом со мной.
– Нет, ты скажи! Ты объясни, как это так?!
– Да кто мог подумать!.. Ушли, видать… Мы же не знали…
– Что нам теперь делать? Окоп-то пуст?
– Тю-ю… Нашел, о чем думать! Впереди-то окопов, знаешь, еще сколько!.. Ладно, не плачь, и без твоих слез здесь полно воды! – Батюк улыбается жалкой, вымученной улыбкой, и слезы, не переставая, капают из его голубых глаз.
…Я спал весь день, и весь день у моего изголовья стояла женщина в белом. Она улыбалась.
– Они, оказывается, на самом деле ушли, – говорил я. – Вы сказали, что они уйдут ночью. Они и ушли. Но я не знал этого, клянусь, не знал. Я шел на верную смерть. Клянусь, боялся, но шел.
Женщина в белом улыбалась. Потом она исчезла, растворилась в тумане, и там, где только что стояла женщина в белом, появился костер – огромный, с синеватым пламенем, веселый костер. Я, Батюк и Виноградов сидели и грелись у костра – озябшие, промокшие, измученные.
Ночью нас вызвал Шмидов.
– Ребятки, хорошие мои, я вас представил к награде!
– За что же это, товарищ старший лейтенант? – спросил я.
– За пустой окоп! – улыбнулся он и протянул мне папироску.
С войны отец вернулся с четырьмя орденами, тремя медалями, двумя костылями и заплетавшимся слегка языком. Когда моя мать Манана вышла за него замуж, родня ее, оказывается, разбушевалась:
