Елизавета Петровна - Сахаров Андрей Николаевич (книги полностью TXT) 📗

Так или иначе, но Россия справедливо приняла этот брак как оскорбление. Меншиков категорически заявил Кампредону, что всякий другой брак был бы понятен, но только не этот. В результате Россия совершенно отвернулась от Франции и заключила союз с Австрией.

С этого момента первую скрипку в России начали играть немцы.

В 1726 году Кампредона отозвали и не заменили его никем: необходимейшие функции без полномочий вести переговоры исполнял секретарь посольства Маньян.

Правительство Анны Иоанновны не могло простить Франции афронт с царевной Елизаветой. Ещё с национальным достоинством можно было как-нибудь поладить – какое в сущности дело было всем тем немцам, которые правили Россией, до русского самолюбия? Но если бы Людовик женился на Елизавете, это избавило бы Анну Иоанновну и её наследников от опаснейшей претендентки. Теперь же, успев «по-свойски» расправиться со своей девичьей свободой, Елизавета Петровна решила не выходить замуж и оставалась «бельмом на глазу» русского правительства.

Франции в самом непродолжительном времени пришлось на деле убедиться в ошибочности своей политики. Польский король Август умер, [4] и шляхта под давлением Франции избрала на польский престол отца французской королевы Станислава Лещинского. Россия сейчас же выдвинула войска в Варшаву, сместила этого короля и возвела на его место принца-электора Саксонского.

Конечно, Франция не осталась в долгу. Кардинал Флери, державший в то время бразды правления, вовлёк турок в войну с Россией, а когда русские войска под предводительством фельдмаршала Миниха одержали блестящую победу, Франция сумела Белградским трактатом свести все успехи русского оружия на нет.

Варшавский скандал и Белградский мир были уроком для обеих стран. Русский двор завёл переговоры о возобновлении прерванных дипломатических сношений, а версальский двор предупредительно пошёл навстречу.

Анна Иоанновна назначила посланником во Францию князя Антиоха Кантемира. Тогда Людовик XV приказал французскому министру при берлинском дворе, маркизу де ла Шетарди, отправиться в Петербург французским посланником.

До нас дошёл мемориал, составленный французским министерством иностранных дел и вручённый послу для сведения и руководства. Там было указано, как посол должен был вести себя с точки зрения этикета, чтобы не уронить достоинства представительствуемой страны; что же касается политической роли, то о ней сказано очень осторожно и двусмысленно. Так, словно мимоходом замечая, что, «вспоминая незначительность права, которое возвело на русский трон герцогиню Курляндскую, когда налицо имелась царевна Елизавета и сын герцогини Голштинской, трудно предполагать, чтобы по смерти царствующей государыни не последовали волнения», мемориал тут же спешил оговориться, что король не только ничего не предписывает на этот счёт своему посланнику, но и не находит возможным предпринимать что-либо. Но к чему могла служить эта оговорка, раз у французского правительства действительно не было в мыслях интриговать против русской царствующей фамилии? К тому же далее мемориал предписывал послу «исследовать как можно вернее состояние умов, степень влияния друзей, которых может иметь Елизавета, словом, всё, по чему можно было бы судить о возможности в России государственного переворота».

Вообще можно с полной уверенностью сказать, что, посылая в Россию Шетарди, Франция уже заранее считалась с возможностью вмешаться в наши внутренние дела.

Да иначе оно и быть не могло. В то время на континенте боролись три влияния: Франции, Австрии и Пруссии, и Россия давала значительный перевес той стране, с которой шла «рука об руку». При обеих Аннах – императрице и правительнице – Россия была верным другом немцев и не могла быть ничем иным. Следовательно, склонить Россию на свою сторону Франция могла только при перемене царствующей особы.

Царевна Елизавета Петровна являла все гарантии, что с вступлением её на престол Россия от немцев перекинется к французам. С детства Елизавету Петровну воспитывали в мысли стать французской принцессой и любить всё французское; кроме того, от немцев ей пришлось слишком натерпеться. Путь к сердцу «северного колосса» лежал через корону Елизаветы, следовательно, ей надо было добыть таковую!

Вот где мы, наконец, подходим к клубку, завязавшемуся в тот самый момент, когда Пётр Великий поднял и расцеловал малолетнего Людовика.

Из донесений Шетарди и мемуаров современников ясно видно, что с приездом маркиза де ла Шетарди Франция, официально расшаркиваясь перед императрицей Анной Иоанновной, подпольно будировала против неё, натравливая на Россию шведов и заигрывая с Елизаветой Петровной.

Трудно было подыскать для такой роли более подходящего человека, чем тридцатичетырехлетний Иоахим-Жак Тротти, маркиз де ла Шетарди. [5] Это был идеальный образец дипломата XVIII столетия, когда от посла требовалось очень мало государственной опытности, но много лицемерия, двуличия, беспринципности и неразборчивости в средствах. К тому же маркиз был молод, хорошо сложён, красив, остроумен и любезен. Интриги были его родной стихией. Он сразу понял, чего от него ждут, а потому направился в Россию во главе блестящей свиты, с лучшим поваром того времени Барридо, с несколькими подводами великолепнейших платьев и с 100 000 бутылок тонких французских вин (в то время французское вино служило немалым подспорьем французских дипломатов, о чём свидетельствуют уцелевшие памфлеты того времени).

Русский двор, никогда не знавший ни в чём меры, устроил Шетарди такую пышную встречу, что даже сам надменный и тщеславный маркиз был смущён. Окружённый чуть не царскими почестями, он приехал в Петербург. Императрица приняла его в торжественной, пышной аудиенции, после которой посол прямо направился к царевне Елизавете Петровне. Она очаровала его любезностью и приветливостью, но зато совсем иное впечатление вынес Шетарди от посещения принцессы Анны Леопольдовны, к которой отправился от Елизаветы.

Анна Леопольдовна и вообще-то не производила особенно счастливого впечатления, отличаясь редким безличьем и полнейшей апатичностью. Кроме того, будучи совершенной игрушкой в руках немецкого влияния, принцесса встретила французского посла оскорбительно холодно и почти невежливо. Шетарди тут же дал себе слово посчитаться когда-нибудь с нею за это!