Ставление города у Красного Яра - Богданович Кирилл Всеволодович (книги онлайн полные TXT) 📗
— Вот будет им от воеводы ласка, — обратился к Федьке Севостьян Самсонов. — Он их приласкает сейчас!
Дубенской спросил татар еще раз, кто они. Те что-то лопотали по-своему.
— А ну толмача кличьте!
— Толмач! Где толмач! К воеводе толмача! — закричали казаки.
— Спрашивай, кто такие, — хмуро приказал воевода, когда в круг вошел толмач.
Толмач спросил. Все четверо враз заговорили, затрясли головами. Толмач что-то по-татарски крикнул. Те так же, как враз заговорили, враз и замолчали. Потом выступил один, что старей от всех по годам был, и стал говорить. Он говорил быстро, потом повернулся на восход солнца и еще что-то добавил.
Толмач стал перекладывать, что татарин в своей сказке поведал.
— Сказывает он, господин Ондрей Анофриевич, что спосланы они были на острог наш промышлять от князцов окрестных, Татуша с Абытаем. А тем князцам велели спослать воинских людей на Красный Яр киргизские тайши [30], коим аринские и качинские люди завсегда ясак платят, потому как они, те аринские и качинские князцы, киштыми киргизские — данники суть. И еще сказывают, и в том шерть [31] дают, что-де не хотели Татуш с Абытаем на нас ходить, да убоялись тех киргизов — грозят, что, мол, отгонят их улусы [32] в свои земли. Не знай, брешут, не знай, правду молвят, — от себя добавил толмач.
Воевода молчал, слушая толмача, щурился, глядючи на ясырей. Те переминались с ноги на ногу.
— Снимите с них узы. Путы снимите, говорю! — приказал воевода. — Да не ножом режь, а сними, распутай. Сгодится еще веревка-то, и про них же опять.
Татар-ясырей освободили от пут.
— А теперь, казаки, снесите сюда все луки да колчаны со стрелами, что на поле собрали, и те сабли их татарские, и копья.
Казаки из наряда, из сотни Емельяна Тюменцева, принесли ворох разного оружия, побросанного татарами, снятого с побитых, положили около воеводы.
— Где твой лук-то? А? — вдруг спросил Дубенской одного из полоненных. — Сможешь спознать-то?
Толмач перевел. Татарин закивал головой — могу, мол.
— А ну ищи, — воевода указал на луки. Тот понял, нагнулся, переворошил несколько луков, вытащил один. Стал, глядючи на воеводу, — мол, дальше что.
— Дай, — протянул Дубенской руку.
Тот подал.
— Как звать-то тебя? Звать как?
Татарин понял.
— Амочай.
— Гляди, Амочай, — сказал воевода и ударил лук о колено, сломал его — силен воевода был. Он кинул себе под ноги обломки. Амочай стоял потупясь, задышал часто, то ли от страха, то ли от обиды.
— Вот так. А теперь, казаки, ломай луки и стрелы татарские все до единой. И копья тож. А ты, толмач, скажи этим, чтоб смотрели.
Когда все луки и стрелы, и саадаки, и копья, и кожаные щиты были поизломаны и сброшены в кучу, Дубенской взял саблю татарскую и огляделся по сторонам — чего-то поискал глазами.
— Эх, камня доброго нет близко. Ну да ладно. — Он нагнулся, наступил ногой на саблю, натужился и сломал ее. Поднял обломки и в ту же кучу кинул.
— Атаман нарядной сотни! Велю тебе, подпали дреколье это, — и носком сапога Дубенской ткнул в кучу обломков оружия.
Емельян Тюменцев, споро вытащив кремень и кресало, высек искру на трут, дунул на него три раза, сунул в кучу — и красные хвостики огня побежали, запрыгали, заскакали по сухим обломкам. И вот уже вздыбилось высокое пламя, затрещали на огне ломаные сухие стрелы да копья, завиваться и свертываться стали куски кожи со щитов.
— Гляди, Амочай! И вы тож глядите, — обратился к полоненным воевода. Толмач стал переводить. — Глядите и запоминайте. К нам с этим вот, — Дубенской опять ткнул ногой в сторону дреколья, которое на огне сгорало, — с этим к нам не ходите. Худо, как сегодня, будет. Шерть давайте на верность нашему государю, и мы от киргизов вас защищать будем, не дадим в обиду. Так своим князцам и лучшим людям улусным, коих еще не побили мы, и отповедуйте. А сейчас идите себе с миром по улусам. Зла вам боле не учиним… пока.
Иван Кольцов, стоявший тут же, покачал головой.
— Учить их надобно, Ондрей Анофриевич. В угон идти, чтоб…
— Не учи. Успеем еще. Пусть пока эти так идут. А в угон, коли надобно по-вашему, еще отправимся, дай срок, — ответил Дубенской и, повернувшись, зашагал прочь.
— Казакам велю отдых дать на сегодня. Караул крепче держите, — наказывал он на ходу атаманам, которые следом за ним тронулись. — Нарядите мне на посылки новый десяток по выбору. А ремесленных людей и городового ставления мастеров ко мне пошлите, и чтоб чертеж при себе имели. Хочу сегодня досмотр всему острогу весть: где еще чего надобно делать, сколь лесу еще добывать придется и прочее иное. Быстрее острог ставить надобно, быстрее. Сегодня нам воинское счастье и удача были, а как потом станется?
На другой день вране вновь поднялись казаки. И вновь застучали топоры, пошли в ход тесла и долота замест пищалей и сабель. Кузнецы раздули горн, ковали железные скобы — воротные створки сшивать и петли к створкам прилаживать.
Федьку поставили кузнецам пособлять: где что поднесть, где что подержать, когда мехами качнуть — огнище раздуть.
Непоодаль от кузнецов ладили казаки ворота, на слеги накидывали оструганные плахи. В листвяжные плахи толщиной чуть не в три пальца плохо шли скобы, гнулись: крепко листвяжное дерево. Казаки потихоньку ругались — воевода рядом стоял, невместно было в голос лаяться, — прямили скобы, вновь били молотами.
Федька, захотев испить, отошел от кузнечных людей. К Енисею идти далеко. Пошел к острогу. Там в берестяных туесах да в деревянных кадушках завсегда вода припасена была.
В остроге доводили до конца обламы.
Примостившись на верхотурье, на стене острожной, четыре казака втягивали наверх сосновое бревно. Оно было обвязано веревками и с комля, и с вершины. Снизу двое помогали баграми. Бревно медленно ползло вверх, стукаясь об острожную стенку. Уже сажени на полторы, а то и на две бревно вздыбилось.
— Ровней тяни, ровней! — кричал снизу один из казаков.
Ан ровней-то и не вышло. Федька заметил, как зацепило где-то ту веревку, которой комель схвачен был. И пошла маковка вверх, а комель завис.
— Стой, не тяни боле. Лесина наперекос пошла! — закричал Федька и побежал к бревну, подхватив багор.
— Стой! — закричали казаки следом за ним и уперлись баграми в комель, чтобы поддержать — не сорвалась бы грузная та лесина. И Федька к ним подскочил, уткнул багор в комель.
— Опускай вершину-то, сорвется! — крикнул он. Но уже было поздно. Каким делом, как, а сорвалось бревно с веревки.
— Эй, бежи, берегись! Зашибет!
Федька и оба казака, бросив багры, прочь кинулись. Ушли из-под того бревна, что комлем вниз летело. Да споткнулся один казак о багор брошенный, упал, а как вскинулся на ноги, чтобы сызнова бечь, тут его комель и настиг — шарахнул с маху посередь спины. Отбросило казака тем ударом аршина на три в сторону, и пал казак ниц, руки, ровно крылья, распластав. Даже не вскрикнул казак. А бревно рухнуло, аж земля дрогнула и гул пошел.
Бросились к казаку, повернули лицом вверх. Все. Неживой казак.
Сбежавшиеся на шум казаки обступили тело своего товарища, посымали шапки, осеняя себя крестным знамением.
— Помер Митяйко. Лесиной вбило, — сказал один из казаков атаману Ивану Кольцову, когда тот подбежал к казакам. — Без святого причастия помер.
— Не татарин убил, так бревно сгубило. Противится вражья земля, — заговорил Евсейка, тот самый казак, что хотел ясырей порубить. — Вот и Селиверстка от стрелы помереть может. По всю ночь не спал, томно ему было. Уходить надо с места сего клятого!
— Я те уйду! — ощерился Иван Кольцов. — Под караул посажу, в колодки забью за слова такие воровские. Чего смуту наводишь? Тебя силком сюда тянули?
Евсейка смолчал, повернулся и пошел было прочь, но Кольцов окликнул его.
