Тайный меридиан - Перес-Реверте Артуро (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
– Проходите, – сказал Палермо.
Кой ступил в кабинет, любезный хозяин закрыл дверь, прошел к столу красного дерева, заваленному книгами, бумагами и морскими картами с много численными карандашными пометками, и аккуратно прикрыл все это развернутой «Джибралтар кроникл». На столе лежал и используемый вместо пресс-папье старинный слиток серебра весом килограмма два. Кой стоял и рассматривал – только чтобы не смотреть на Палермо – картину на стене: морской бой между североамериканским и английским кораблями. Два фрегата, уже сильно поврежденные, стреляли друг в друга из пушек. В углу картины на раме была прикреплена табличка. "Бой между «Явой» и «Конституцией», прочитал он. С учетом направления ветра, расположения парусов и волнения, пушечный дым был нарисован правильно. Хорошая картина, решил Кой.
– Почему она прислала вас? Она должна была прийти сама.
И зеленый, и карий глаз смотрели на него скорее с любопытством, чем со злобой. Кой не знал, к какому глазу обращаться, и в конце концов остановился на карем. Он казался более спокойным.
– Она вам не доверяет. Поэтому пришел я.
Прежде чем увидеться с вами, она хочет знать о ваших намерениях.
– Она в Гибралтаре?
– Она там, где надо.
Палермо медленно покачал головой. Он взял со стола маленький резиновый мячик и раз-другой сжал его в ладони.
– Я тоже ей не доверяю.
– А кто кому доверяет?
– Вы просто… Бог ты мой, – мускулы левого предплечья заметно напрягались, когда рука, украшенная перстнями и огромными золотыми часами, сжимала мячик, – идиот – вот кто вы такой. Она вами манипулирует, как марионеткой.
Кой по-прежнему смотрел в карий глаз Палермо.
– Это не ваше дело.
– Нет, именно мое. Оно было моим и только моим, пока не вмешалась эта лиса. Только моя добрая воля…
– Не надо заливать мне про добрую волю. – И Кой посмотрел в зеленый глаз. – Я видел, что ваш недомерок сделал с ее собакой.
Палермо перестал сжимать мячик и изменил позу. Казалось, ему стало неудобно.
– Уверяю вас, я бы никогда… Бог ты мой. Орасио превысил полномочия. Он привык к более жестким методам… у себя в Аргентине… В общем… – Он вдруг посмотрел на мячик так, словно он его раздражал, и положил обратно на стол, возле ножа из слоновой кости для вскрытия конвертов с рукояткой, изображавшей обнаженную женщину. – Думаю, он и у себя на родине немного перестарался… А потом еще Мальдивы. Орасио попал на обложку «Тайм» вместе с английскими военнопленными. Он очень гордится этой фотографией, всегда имеет при себе цветную копию… Потом пришла демократия, и, сами понимаете… Слишком многие узнали на этой фотографии того, кто прикреплял электроды к их гениталиям.
Он замолчал и слегка пожал плечами, как бы давая понять, что к этой части биографии Кискороса он никакого отношения не имеет. Кой кивнул. Палермо не предложил ему сесть, и он продолжал стоять.
– И вы дали ему работу.
– Он отличный водолаз, – признал Палермо. – А при его маленьком росте он иногда бывает очень полезен в определенных… Впрочем, не важно. – Он снова присел на край стола, золотые цепочки и медальоны звякнули. – Я собираюсь рассказать вам то, чего вы еще не знаете. Но вообще-то я всегда предпочитал вести дела с хорошими наемными работниками, а не с восторженными энтузиастами… Наемник, которому ты хорошо платишь, не оставит тебя в беде.
– Другой может заплатить больше.
– Больше плачу я.
Он помолчал, рассматривая золотую монету на перстне правой руки. Потом машинально потер ее об рубашку.
– Орасио – последний сукин сын. У этого бывшего аргентинского вояки отец – грек, мать – итальянка, сам он говорит по-испански, но притворяется англичанином… Однако это очень воспитанный сукин сын. А я люблю воспитанных людей. Его престарелая мамаша живет в Рио-Гальегос, и он каждый месяц посылает старушке деньги. Ну, просто сладкое аргентинское танго, правда?
Он приподнял руку, словно хотел провести по лицу, но раздумал.
– А что до вас…
Теперь в карем глазу ясно видна была злоба, а в зеленом – угроза.
– Послушайте, – продолжал он, – это переходит все границы. Мы зашли слишком далеко. Все мы.
Она. Я сам, возможно. Орасио убивает собак, а это уж… Бог ты мой. Дальше ехать некуда. Ну и вы, конечно. Вы…
Охотник за сокровищами снова приостановился, стараясь подобрать слово, которое бы точно обозначило роль Коя во всей этой истории.
– Смотрите, – он вынул ключ, открыл шкатулку и бросил на стол блестящую серебряную монету. – Знаете, что это? Мы, профессионалы, называем эту монету «восьмерик», то есть монета достоинством в восемь реалов, отчеканенная в тысяча семьсот тридцать девятом году по повелению Филиппа Пятого…
Подойдите, взгляните. Это те самые пиастры, о которых говорится во всех романах про пиратов и сокровища…
Палермо вытащил еще одну, побольше, и бросил ее рядом с первой. Это была памятная медаль: три фигуры, одна из них коленопреклоненная, и надпись: «The pride of Spain humbled by A Vernon». «Гордая Испания унижена А Верноном», перевел про себя Кой, вертя медаль в руках. На аверсе – несколько кораблей и другая надпись: «They took Cartagena April 1741». Взяли Картахену – имеется в виду колумбийская, конечно, – в апреле 1741 года. Он положил медаль на стол, рядом с пиастром.
– А получился пшик, не взяли они Картахену, – объяснил ему Палермо. – Адмирал Верной был разгромлен и отступил, не сумев взять город в осаду… Коленопреклоненная фигура, как предполагается, это испанец Блас де Лесо, который никогда не вставал на колени, среди прочего и потому, что был хромым и одноруким. Но город он защищал ногтями и зубами, англичане потеряли шесть кораблей и девять тысяч человек… Эти медали по поводу события, которое так и не состоялось, Верной вез с собой. Им следовало исчезнуть, и они были переплавлены. Все, кроме тех, что оказались на дне залива. Редчайшая вещь.
Он вынул из шкатулки горсть разных монет и, пропуская их сквозь пальцы, ссыпал обратно, при этом они издавали металлический звон. Золото и серебро сверкали между пальцами с перстнями.
Вот эту я поднял с затонувшего английского корабля, – сказал охотник за сокровищами. – И вот эту, и еще много других: серебряные «четверики», золотые дублоны, пиастры, макукины, то есть обрезанные по весу монеты, слитки, драгоценные камни… Я профессионал, понимаете? Я знаю как свои пять пальцев девять километров полок в Архиве Индий, а еще архивы Британского адмиралтейства, дворца Инквизиции в колумбийской Картахене, Симанкас, Висо-дель-Маркес, Медина Сидония… И я не потерплю, чтобы парочка любителей… Бог ты мой.
Да, разрушила труды всей моей жизни…
Он положил пиастр и медаль Вернона в шкатулку. И ухмыльнулся, как могла бы ухмыльнуться белая акула, которой рассказали последний анекдот про кораблекрушение.
– И потому я пойду до конца, – заявил он. – Буду действовать безжалостно и без промедления.
Я дойду до… Клянусь вам. А когда все будет кончено, этой женщине… Сами увидите. А вы – вы просто сумасшедший. – Он запер шкатулку и положил ключ в карман. – Вы не имеете даже самого отдаленного представления о последствиях, которые это будет для вас иметь.
Кой почесал плохо выбритую щеку.
– И вы посылали этого козла-недомерка в Кадис ради того, чтобы мы услышали это?
– Нет. Он должен был пригласить вас сюда, чтобы мы решили наконец дело. Предоставить вам последнюю возможность. Но вы, Кой…
Он не закончил фразу, но и так все было ясно: у вас нет полномочий вести эти переговоры. Кой тоже так считал, то есть в этом оба были согласны.
– Я пришел только для того, чтобы узнать, как обстоит дело. Она согласна на встречу.
Палермо настороженно прикрыл глаза. За опущенными веками мелькнула тень интереса.
– Когда и где?
– Гибралтар ей подходит. Но к вам в офис она не придет. Встречу лучше провести на нейтральной территории.
Кривая улыбка обнажила два крепких белых зуба. Акула попала в родную обстановку, подумал Кой.
