Раквереский роман. Уход профессора Мартенса (Романы) - Кросс Яан (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
— Взгляните, она пишет — не знаю уж, по шаблону или по недомыслию, — она пишет хулиганы. Из-за хулиганов губернатор и пальцем не шевельнет. Но если это прочтут в Таллине, а читать будут люди опытные, так они сразу же поймут, что у нас в Раквере происходит: что здесь ломают и грабят дома самых преданных мызе горожан. Здесь мешают рожать офицерским женам. А стреляют здесь в кого? В самых лояльных людей! Официально все это, разумеется, бесчинство. Это всегда самая простая Формула. Но так пишут только в отчетах. По смыслу же — это бунт против власти. Скажем, незначительный, но бесспорный. И мне представляется, господин Розенмарк, что на этом фоне недавний пожар мызского трактира тоже выглядит серьезнее. А вам не кажется? Особенно поскольку именно сейчас в Таллине это дело повисло в воздухе. И теперь очень легко сказать: в Раквере уже жгут дворянские и казенные дома, ведь это так? И я нисколько не удивлюсь, если на следующей неделе нам на шею посадят усмирителей.
Я оставил Иохана с весьма мрачным лицом сидеть в его каморке и ушел. И только на улице подумал: в проклятом положении, в котором оказался я, в проклятом положении, в котором оказались мы все, вполне можно было опасаться, что скверное настроение, в которое я, несомненно, вверг Иохана, отразится и на Мааде, и, внутренне поморщившись, я сказал себе: «Может быть, мне следует теперь бывать у господина Розенмарка, чтобы настраивать его на хорошее настроение?!»
Усмирителей на нашу голову не прислали. И все же чудилось, что накрывшая город завеса тишины куда более плотная, чем прежде. Особенно теперь, когда сразу после черного рождества выпал снег и мороз сковал льдом улицы, дома, дым из труб и, как мне казалось, даже хорошо до этого подвешенные языки горожан.
Как раз в февральские морозы и произошло это чудо из чудес.
В такой до мозга костей пробирающий день Рихман прислал за мной Шлютера. Очевидно, в Раквере я был первым, кому Рихман об этом сообщил. Тот его маленький подкупленный человек, про которого он мне говорил, продолжал где-то там в петербургской машине потихоньку копошиться. И прислал теперь ему запечатанный пакет. Так что старик встретил меня с красным от неожиданности и от уже выпитого ликера лицом. Он даже нахлобучил на голову парик, которого никогда дома не носил. И насмешка, с которой он в первое мгновение ко мне обратился, свидетельствовала о его собственной растерянности. И некоторой неловкости за летнее недоверие.
— Ну, прежде всего садитесь. Иначе может случиться, что ударитесь ягодицами об пол. А выходит, что ваши ягодицы самые ценные из всех раквереских задниц — вы Servator Patriae [43] — хо-хо-хо-хо! Или, по крайней мере, как бы это сказать, Liberator oppidi [44] или нечто подобное…
Он подвел меня к старому креслу у письменного стола и заставил сесть.
— Ну как, прочно сидите? Так вот. У нас в руках решение правительствующего сената.
Уже с минуту, как я об этом догадался. И догадался, что это должно быть неожиданно благоприятное решение. Но я, разумеется, спросил:
— И каково же оно?
— Идеальное! — воскликнул аптекарь. — Все претензии Тизенхаузенов побоку. Все в пользу Раквере. За подписями графа Фермора и графа Чернышева!
Он открыл помятый бумажный пакет со сломанной печатью и положил передо мной находившиеся в нем листы:
— Читайте!
И я прочел переписанный слово в слово ровным почерком копииста составленный мною текст. Слово в слово тот самый, что Сиверс не глядя протянул своему слуге для передачи слуге Фермора… Я читал, и в залившем меня теплом чувстве победы и в обжигающих наплывах неверия я ощущал время от времени холодные вспышки испуга — когда местами факты представлялись мне вдруг ничего не значащими, а выводы — притянутыми за уши.
В силу вышеизложенного аргументы Коллегии являются недостаточными для отклонения поданного городом Раквере прошения. Более того. Сенат полагает нужным отметить следующее. (Ужас! Какой-то мальчишка-умник, как бы он ни был прав, вдруг выскочил и сунулся олицетворять правительствующий сенат!): подобные, пользующиеся привилегиями и правом самостоятельного судопроизводства города — Primo — не могут лишаться права судопроизводства и свобод в результате завоевания и опустошения их врагом… (В этом я и сейчас еще совершенно уверен!) Лишение привилегий есть акт, при котором недопустимо исходить из соответствующих чьим-то желаниям предложений, а совершать его надлежит, лишь имея серьезные доказательства, из чего следует: для того, чтобы утверждать, что некий город в результате покорения его лишается привилегий и свобод, и в дальнейшем не может таковыми пользоваться, то для сего должно представить веские доказательства (несомненно!) — чего однако юстиц-коллегия в отношении Раквере сделать не смогла (что само по себе уже более сомнительно…), — представляется, что ни в чьей власти таковые доказательства привести… (В этом последнем я был прежде твердо уверен, однако сейчас мне это показалось несколько преувеличенным…) Итак, если с завоеванием Раквере привилегии его не отменены, что не подлежит сомнению, то не отменены они — Secundo — и в результате donatio голландскому послу Бредероде… (Это один из самых уязвимых пунктов: из-за ленной грамоты 1631 года, которую я, сколько мог, старался в этом тексте обойти.) Не дает ему, Бредероде, право на город и городских жителей и то обстоятельство, что с появлением Бредероде некоторые жители Раквере будто бы отказались от своих былых прав горожан и признали себя подвластными ему. (Действительно не дает! Я в этом и сейчас убежден!) Ибо по праву (впрочем, по какому праву? Помимо совести и разума?) никто из членов общины не может единолично отменить общинные права свободы и владения, это может только сама община, и если в данном случае последняя была рассеяна войной, и если вновь собравшиеся горожане не подчинились Бредероде и сразу же начали борьбу за свои права… Да-да, это так, однако где же у меня к тому доказательства? Ибо то, что я предлагаю здесь в качестве аргументов, на самом деле, вполне возможно, единственно правильная, но все же только интерпретация… Слава богу, что никто не требует от меня доказательств, впрочем, в случае чего я не преминул бы их найти! Если бы мне дали время и если бы меня допустили к архивам. Но, повторяю, слава богу, этого не требуется. Ибо теперь доказательства можно было бы потребовать от самого сената, а этого никто делать не станет. И вообще, разве мне нужно бояться доказательств, если все, о чем здесь заявлено от имени сената, написано мною лишь во имя правды и справедливости, даже то, что здесь, возможно, и неубедительно, а иногда даже и неверно, тоже сказано лишь во имя правды и справедливости?!.. А почему я вдруг подумал, что в моих, то есть в соображениях сената, что-либо неубедительно или неверно?! Ведь там же написано: ибо даже в том случае, если бы было бесспорно ясно, что король Густав-Адольф Anno 1631 действительно пожаловал Бредероде как Раквереский замок, так и город, однако в дарственной грамоте, которая считается самым важным документом в вопросе о пожаловании города, не сказано, что тем самым уничтожаются городские привилегии и что жители города становятся подвластными Бредероде (а это уже не голая интерпретация, а факт! Как бы то ни было со всем остальным, что я здесь дальше написал) — ибо нет ни одного указания на то, что шведские короли, после завоевания эстонской и ливонской земель или позднее, лишали покоренные города их привилегий, но имеются противоположные примеры, когда таковые по ходатайствам городов были охотно конфирмированы и утверждены (и своего рода вершиной бесстыдства является здесь в моем тексте то — а вслед за моим и в сенатском! — что редукция шведского времени по отношению к Тизенхаузенам объявлена справедливым магом, и даже более того — сенатом или мною (хо-хо-хо-хо!) — здесь сказано, что Реституционная комиссия, вернув Тизенхаузенам в 1728 году Раквере, поступила совершенно неправильно… — Septimo — обнаруживается с полной очевидностью, что Реституционная комиссия действовала односторонне, на основании данных, представленных только Тизенхаузенами, и что вообще не было никого, кто от имени города доказывал бы и защищал его привилегии и права, и хотя тогдашний фискальный комиссариус Паули представлял права притесняемого города, это его заступничество не оказало нужного влияния, ибо Паули сам в то время не располагал достаточными данными о привилегиях города, поскольку их позже и только постепенно вновь находили и предъявляли. (И так далее, вплоть до прямого заявления, что если город в те времена даже и не был достаточно представлен в Реституционной комиссии, то это недопустимо вменять в вину теперешним его жителям, и что комиссия просто плохо выполнила свой долг…) А в заключение еще и следующее: Octo — что же касается жалобы на произвол Тизенхаузенов по отношению к городу и его жителям, отклоненной юстиц-коллегией за недоказательностью, то из актов со всей очевидностью следует, что таковое насилие имело место, и что жалобы раквересцев обоснованны, из чего, в свою очередь, явствует, что они, то есть Тизенхаузены, вообще не считались с губернскими предписаниями, поскольку они их полностью не выполняли, а канцелярия губернского управления не проверяла выполнения своих предписаний… (Так. Выходит, что через сенат мы даем здесь по рукам и господину принцу Голштинскому… Подумать только!) И так далее и так далее, и даже вот до чего: А — Tridecimo — намерение запретить городу пользоваться его старой печатью столь незначительно, по сравнению с основным вопросом, что, возможно, не стоило бы на этом даже останавливаться, однако приходится напомнить: согласно упоминанию самой юстиц-коллегии, в тринадцатом, в четырнадцатом и в пятнадцатом веках Раквере был значительным городом. А из истории известно, что, когда около тысяча двухсотого года впервые появилась мода на печати и гербы, без собственной печати не обходился ни один поселок, а тем более — город, в силу чего попытка отрицать право города на печать вызывает крайнее удивление… (И в таком духе еще пятнадцать густо исписанных страниц, так что мое воодушевление все сильнее пронизывал страх, и мне приходилось снова и снова себе повторять: теперь уже бояться нечего! Пусть тот, кто захочет нас напугать, прочитает). В соответствии с чем много раз упомянутый выше город Раквере следует полностью освободить от подчинения Тизенхаугенам, которые чинили городу столь огромные несправедливости, в течение столь долгих лет противозаконно использовали его земельные владения и обогащались за его счет, и объявить город Раквере свободным и независимым на тех же основаниях, что и другие города в покоренных провинциях, и чтобы он находился в подчинении только Ее Императорским Величеством гласно назначенного губернатора и обычных местных судов. Что же касается внутренних распоряжений, толкования прав и полицейского устава в сем объявленном свободным городе, то их следует привести в соответствие с установленным в настоящее время основным порядком тамошнего края, не затрагивая при этом интересов поблизости расположенных городов, по поводу чего Лифляндско-Эстляндской юстиц-коллегии предлагается представить Сенату свои предложения. Что касается угодий и земель города, то эстляндскому генерал-губернатору вменяется в обязанность проследить, чтобы приведенные к присяге землемеры установили пределы и размеры принадлежащих городу угодий и предоставить их для пользования жителям города. Что касается нанесенных Тизенхаузенами убытков городу, то по этому поводу надлежит подать жалобу в соответствующую инстанцию.
