Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗

– Слушайте, седобородые, что сказал великий каган: "Крепость и неприступность стен равна мужеству и силе их защитников. Если вы сдаетесь без боя, то приказываю открыть ворота и ждать".

Высокомерные знатные старики схватили себя за бороды и, покачав головой, посмотрели друг на друга. Со смущенным сердцем они вернулись в город, не предвидя, какие испытания теперь предстояли его жителям.

Древние стены Бухары были так высоки и прочны, что много месяцев могли бы охранять его мирное население. Но в этот день был слышен только голос малодушных; тех же, кто требовал борьбы, называли безумцами.

Начальник обороны и оставшиеся с ним воины прокляли имамов и знатных стариков, отдавших неверным ключи от ворот города, и решили биться до последнего издыхания. Они заперлись в небольшой крепости, возвышавшейся посреди Шахристана.

Все одиннадцать ворот города открылись одновременно, и тысячи татар стали быстро въезжать в узкие улицы. Они двигались в полном порядке, и разные отряды занимали отдельные кварталы.

Жители, взобравшись на плоские крыши, со страхом смотрели на безбородых воинов, сидевших на низкорослых конях с длинными гривами. Полная тишина охватила город. Одни только желтые узкомордые собаки, с взъерошенною шерстью и красными глазами, яростно прыгали с крыши на крышу, заливаясь неистовым лаем, чувствуя острую вонь прибывших неведомых людей.

Когда монгольские воины проникли во все главные улицы, показался на белых конях отряд телохранителей, покрытых, как их кони, до самых колен железными латами.

Посреди отборной тысячи показался и он, владыка Востока, вылетевший из песков Кзылкумов, как столб огня. Впереди ехал богатырского вида монгол, держа большое белое знамя с девятью трепетавшими хвостами. За ним два всадника вели неоседланного белого коня с черными огненными глазами. А далее следовал великий каган, в длинной черной одежде, на саврасом широкогрудом коне с простой кожаной сбруей.

Чингиз-хан ехал угрюмый, большой, сутулый, перетянутый кожаным поясом, на котором висела изогнутая сабля в черных ножнах. Черный шлем с назатыльником, стальная стрелка, спущенная над переносицей, неподвижное темное лицо с длинной седеющей бородой и полузакрытые глаза — все это было необычно и не похоже на прежнюю яркую пышность залитых золотом и сверкавших драгоценными каменьями хорезм-шахов.

Чингиз-хан прибыл на главную площадь, где по трем сторонам прямыми рядами выстроились всадники его охраны, не подпуская напиравшую толпу. На ступенях высокой мечети стояли высшие духовные и судебные лица и знатнейшие жители города.

Когда монгольский владыка приблизился к мечети, вся толпа повалилась на землю к копытам савраского коня, как привыкла это делать перед своим падишахом. Только несколько старых улемов стояли прямо, сложив руки на животе, освобожденные своей ученостью от обязанности падать ниц перед владыкой.

– Да живет падишах Чингиз-хан! Да здравствует солнце Востока! — тонким пронзительным голосом завопил один старик, и вся толпа нестройным хором подхватила этот крик.

Чингиз-хан, прищурив глаз, смерил взглядом высокую арку мечети и, хлестнув плетью, направил своего коня вверх по каменным ступеням.

– Этот высокий дом правителя города? — спросил каган.

– Нет, это дом бога, — ответили имамы.

Окруженный телохранителями, Чингиз-хан проехал внутри мечети по драгоценным широким коврам и сошел с коня возле гигантской книги Корана, развернутой на каменной подставке выше человеческого роста. Вместе с младшим сыном, Тули-ханом, каган поднялся на несколько ступенек мембера, откуда имамы обычно читают проповеди. Старики в белых и зеленых чалмах теснились перед ними и расширенными глазами всматривались в неподвижное темное лицо с рыжей жесткой бородой, ожидая от страшного истребителя народов или милости, или великого гнева.

Чингиз-хан поднял палец и направил его на чалму одного старика-имама.

– Почему он наворачивает на голову столько ткани?

Переводчик спросил старика и объяснил кагану:

– Этот имам говорит, что он ходил в Арабистан в Мекку помолиться богу и поклониться гробу пророка Магомета. Поэтому он и носит такую большую чалму.

– Незачем для этого куда-то ходить, — сказал Чингиз-хан. — Молиться богу можно везде.

Пораженные имамы, раскрыв рты, молчали. Чингиз-хан продолжал:

– У вашего шаха гора преступлений. И я пришел, как бич и казнь неба, чтобы его покарать. Приказываем, чтобы отныне никто не давал шаху Мухаммеду ни крова, ни горсти муки.

Чингиз-хан поднялся еще на две ступеньки и крикнул своим воинам, теснившимся в дверях мечети:

– Слушайте, мои непобедимые воины! Хлеб с полей снят, и коням нашим пастись негде. Но амбары здесь полны хлеба и открыты для вас. Набивайте зерном животы ваших коней!

По всей площади пронеслись крики монголов:

– Амбары Бухары для нас открыты! Великий каган приказывает кормить хлебом наших коней.

Сойдя с мембера, Чингиз-хан приказал:

– Пусть к каждому из этих стариков будет приставлен один багатур, и они, ничего не скрывая, укажут все богатые дома, амбары с хлебом и лавки с товарами. Писцы пусть от этих стариков узнают и запишут имена всех богатых торговцев, и они вернут мне все богатства, отнятые у моих купцов, перебитых в Отраре. Пусть богачи привезут сюда еду и питье, чтобы мои воины насыщались, радовались, пели и плясали. Я буду сегодня праздновать захват Бухары в этом доме мусульманского бога.

Старики с монгольскими воинами удалились и вскоре стали возвращаться с верблюдами, нагруженными медными котлами, мешками риса, бараньими тушами и кувшинами, полными меда, масла и старого вина.

На площади перед главной мечетью задымили костры, в котлах зашипели бараньи курдюки, рис и накрошенная баранина.

Чингиз-хан сидел на шелковых подушках на высокой площадке перед входом в мечеть. Около него теснились военачальники и телохранители. В стороне бухарские музыканты и хор разноплеменных девушек, приведенных бухарскими стариками, играли на разных инструментах и выбивали дробь на бубнах и барабанах.