Славянский меч (Роман) - Финжгар Франц (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
— Крепче держи меня! Глаза у меня слабые! Погоди! Еще кое-что надо. Эпафродит, господин мой, ясный господин! — вопил Радован вслед Эпафродиту, исчезнувшему под аркой.
— Чего ты хочешь, отец?
— Прикажи дать мне глоток вина! В кабаке было очень скверное. Твое лучше. Я хвалил его повсюду.
— Только скажи Нумиде, он твой раб!
— Спасибо, господин, спасибо!
Тяжело опираясь на раба, Радован заковылял по двору.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ирина проснулась. Светильник давно догорел, с моря наплывал белый день. Она быстро встала, мягкие локоны рассыпались по лицу. Она убрала их со лба. Разочарованно оглядела комнату.
Нет, нет Истока! А ведь ей казалось, будто он всю ночь сидел возле нее, будто она разговаривала с ним, будто он рассказывал ей забавные истории о жизни славинов. По безбрежным лугам ходили они за стадами овец, отдыхали в темных лесах. На ветках под солнцем свободы пели свободные птицы. Исток был могуч и уважаем, она — любима и почитаема. А теперь его нет! Он обещал вернуться, рано вернуться. Солнце уже играет с волнами, а его все нет.
Ирина испугалась. Страшные предчувствия сжали сердце. А вдруг Асбад… Феодора… Во дворце Исток был в полночь. Если они собирались ее погубить, если для этой цели наняли разбойников, то почему бы не найти их и для Истока? Он сильный, он герой. Он спас ее, но спасется ли сам? Если он пал в бою, он пал за нее…
Затрепетало нежное сердце девушки, задрожала она всем телом, по щекам побежали слезы, она зарыдала и в отчаянии упала на подушку.
Всхлипывая, Ирина шептала молитвы, умоляя Христа спасти, сохранить его, смилостивиться над ней…
Постепенно она успокоилась. Вытерла глаза.
«Зря это я, глупая, — раздумывала она. — Чего я плачу? Он ведь уже приходил. Я душой почувствовала это во сне. Тихонько приподнял полог, посмотрел на меня и ушел. Не разбудил меня, пожалел, добрый. И сейчас он придет; скоро дрогнет занавес, огненные глаза устремятся на меня. Я подожду его. Наши взгляды встретятся. И он прочтет в моих глазах, как я ждала его, как тосковала по нему и боялась за него. Я расскажу ему, как я плакала, а он засмеется, погладит меня по голове, поцелует в глаза. И скажет: „Соловушка мой, чего ты боишься?“»
И в самом деле шевельнулись тяжелые портьеры у входа. Ирина задрожала от счастья. Пришел Исток!
Но вместо Истока она увидела маленькие глазки Эпафродита.
— С добрым утром, светлейшая госпожа!
Низко, дворцовым поклоном поклонился ей старик.
— Приветствую тебя, добрый господин! Где Исток?
— Уехал в казарму; высокий чин принес ему много забот и дел. Он скоро вернется.
— Но ведь он уже был здесь? Я во сне чувствовала, что был.
Грек, не задумываясь даже на секунду, солгал, чтоб не испугать девушку.
— Конечно, был. Как может улететь голубь, не попрощавшись с голубкой?
— Ах, а я думала, что его не было, что с ним случилась беда во дворце!
— Любовь видит ночь там, где сияет ясный день!
— Какая я глупая! — Ирина закрыла лицо руками и весело рассмеялась.
— Прошу тебя, светлейшая, не покидай комнату. Эпафродит — твой самый заботливый слуга. Ты ни в чем не потерпишь нужды, дочь моя. Но наружу, милое дитя, нельзя выходить. В Константинополе всё видит, всё доносит, глухие стены и те слышат!
Эпафродит торопливо поклонился, занавеси сомкнулись, и его голова исчезла.
Пройдя второй и третий залы, он остановился в зале Меркурия, где стояло много прекрасных статуй работы античных мастеров. Старик подошел к статуе Афины, хлопнул себя по лбу и произнес:
— В тебе, Паллада, воплощена мудрость моего народа, но или разум мой стоит не больше черного муравья в траве, или опасения мои не напрасны и сегодня ночью что-то случилось с Истоком. Да обрушатся проклятия ада на императрицу, если она дерзнула…
Он быстро повернулся к выходу — ему чудилось, будто мраморные статуи согласно закивали головами:
— Верно говоришь, случилось…
Он так подробно и четко продумал и разработал план, что, казалось, ни малейшей детали в нем уже невозможно изменить. И вдруг удар, взмах мечом — и все нити оборваны, все уничтожено.
Это представлялось настолько невероятным, настолько невозможным, что он заново принялся все обдумывать и перебирать в голове.
«Нет, невозможно, никак невозможно! Она не настолько дерзка. Во дворце был пир, вакханалия и оргия в садах длилась за полночь, ночь была теплой. Исток пришел туда до полуночи. Он хорошо вооружен. Какой бы грохот стоял, если б на него напали. Нет, нет, Эпафродит! Думай трезво и мудро!»
Он чувствовал, что нервы его утомлены. Бессонная ночь, столько важных решений, умственное напряжение — он просто переутомился и поэтому, подобно влюбленным, видит ночь там, где светит ясный день.
Надо отдохнуть.
Утренняя прохлада в саду среди цветов быстро успокоила Эпафродита. Шаг его снова стал легким и плавным, как бывало, когда в этом саду он обдумывал свои дерзкие начинания. Каждый миг возникали новые мысли, каждый жест возвещал: «Вперед! Вперед! Все или ничего! Жизнь или смерть!»
Раздумывая таким образом, он подошел к жилищу Истока, остановился, взмахнул рукой и твердо решил:
«Нет, невозможно! Я ошибся, Паллада! Она не настолько дерзка!»
И, словно освободившись от тяжкого груза, вздохнул облегченно и повернулся к дому, чтоб взглянуть на Радована. Надо было обо всем рассказать старику, предупредить его, чтоб он не проболтался за чашей. Неосторожный певец мог погубить их.
Радован проснулся и лежал на мягкой перине, заложив руки под голову. Он смотрел в потолок и не шевельнулся даже, услыхав шаги.
— Нумида! — голос его был хриплым, он закашлялся и повторил: — Нумида! Почему ты забываешь о том, что приказал тебе вечером господин? Почему? «Нумида — твой раб», — сказал он. А тебя и близко нет. И я, Радован, отец Истока, которого славят по всем кабакам, я, который спас жизнь Эпафродиту, лежу здесь, голодный и алчущий. Эх, Нумида, Нумида!
Торговец улыбался, стоя у дверей. Ведь Нумида все утро покорно ждал за дверью, пока его призовет Радован.
— Хлыстом его, Радован!
Певец встрепенулся и оробел, увидев Эпафродита.
— Прости, господин, не обессудь! Я думал, это Нумида. Старый человек бестолков и болтает бог весть что.
Он встал и низко склонился перед греком.
— Садись, старик! Расскажи, что делается на свете. Нумида сейчас принесет завтрак.
— Не к спеху он, господин! Человек рад покуражиться, когда так вот разболтается, как я у тебя. С тех пор как я ушел, ни разу не было случая приказать: Нумида, дай поесть, Нумида, пить хочу. Ни разу! Сам проси, сам ищи, сам заботься, чтоб хоть как-то брюхо набить. Посмотри, как я похудел!
— У Эпафродита отъешься!
— Неплохо бы, да только не выйдет. Не успею, господин!
— Почему не успеешь?
— А, да ты же не знаешь, зачем я вернулся! Я думал прийти летом, а пришлось сразу назад спешить.
— Лучше б ты здесь остался. Зачем ты ушел?
— Спроси богов, зачем бродит по свету певец, спроси, может, они тебе скажут. Да ведь не скажут, даже боги твои не скажут! Певец должен ходить, он не знает покоя; боги гонят его, а зачем — не говорят. Только присядешь и наешься, а в сердце стучит: «Иди!» И идешь.
— Зачем же ты тогда вернулся?
— Я наперед знал, что вернусь. И сказал об этом Истоку еще до ухода. Но где он, почему его нет возле отца? Хорош сынок. Отец страдает, а ему хоть бы что.
— Служба, почетная служба, старик! Управда так его возвысил, что весь Константинополь диву дается. У него сейчас хлопот полон рот.
— Знаю я, уже слышал в кабаке. Так ведь и полагается. Сын да не осрами отца своего! А теперь я скажу тебе, зачем я пришел: сын должен немедленно этой же ночью бежать отсюда и вернуться домой.
— Это невозможно!
— Необходимо! За Дунаем воцарился ужас. Этот песий сын Тунюш, на каждом волоске которого сидит по три дьявола, этот коровий хвост посеял войну между славинами и антами. Представь себе, между славинами и антами, между братьями! Кровь льется, голосят женщины, грады пылают, овцы бродят без пастухов, их дерут волки. Вот я и пришел за сыном, потому что струна родила меч, и раз уж он научился воевать, пусть поспешит домой, пусть рубит, пусть сечет и пусть поможет славинам погасить войну, задушить гунна, который науськивает и подстрекает, пусть подвесит его за пятки на дуб и установит мир между братьями. Видишь, для чего я пришел, и он должен пойти со мной!
