Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Раскина Елена Юрьевна (читать книги без регистрации txt) 📗
Однако Александр Данилыч решил сразить своего соперника не воинскими доблестями, а блеском иного рода. Велел приготовить себе французского шитья камзол из голубого бархата, богато затканный серебром, да короткие штаны-кюлоты из мягкой, словно девичья кожа, замши, крашенной пурпурным цветом средиземноморских моллюсков, а к ним — лиловые шелковые чулки. Башмаки надел по последней моде, немецкой работы, с серебряными пряжками и высокими красными колодками каблуков. Рубашку — тонкого полотна, пышно украшенную брабантскими кружевами, которые из манжет выпустил даже более, чем предписывал этикет версальский. На шею повязал галстух из китайского шелка, украшенный цветами, драконами и иными азиатскими чудесами. Парик для государева любимца только что привезли с ганзейского негоциантского корабля, пришедшего в Архангельск, и наемный парижанин-куафер, мурлыча под нос игривые напевы далекой родины, несколько часов пудрил и завивал его a-la «король-солнце» Людовик Французский. Тот же парижский мастер изящно побрил и уложил шелковистые усики Александра Даниловича и, придя в умиление (Меншиков умел внушать самую преданную любовь своим солдатам и слугам), не пожалел для хозяина половины флакона настоящей кельнской туалетной воды, которую прежде берег для себя. Александр Данилович прицепил к поясу богато украшенную самоцветами шпагу, за марсовы дела от государя полученную, покрыл голову треугольной шляпой с пышным плюмажем из перьев заморской птицы-страуса и велел запрягать.
В санях сидел задумчиво, кутался в соболью шубу, также подаренную царем. Хмурился, усы то и дело разглаживал, как литовские и польские паны на никогда не виданной отчизне. С визитом запоздал, час выбрал вечерний, поздний. Звали его пораньше, но приехал он затемно, чтобы больше уважали. Однако в новом московском доме фельдмаршала Менжику понравилось: все было устроено на европейский манер, как в Немецкой слободе.
Борис Петрович встретил гостя с заранее заготовленной улыбкой. Не прошли даром посольские дела в Европе и в Константинополе турецком: улыбка получилась почти радушной. Гость и хозяин галантно поклонились друг другу, по европейскому обычаю, шаркая ногами по полу и изящно разводя руками. «Чтоб ты пополам в этом поклоне расселся, старый пень!» — ворчал про себя Меншиков, а Шереметев в душе пожелал «дорогому гостеньке» несварения в брюхе от крепких боярских медов. Затем Александр Данилыч почтеннейшим образом посетовал о недавней кончине супруги господина фельдмаршала, пособолезновал и даже слезу в голос уместно подпустил, за что был сердечнейшими благодарностями осыпан. На том с приветствиями покончили и прошествовали в гостиную залу.
Вышла красавица-дочка, шурша шелками, ослепительные плечи на французский манер оголены… Плечи — загляденье, да и сама девица хоть куда! На Меншикова Аннушка Шереметева в первую минуту посмотрела с живым любопытством, но под взглядом отца опомнилась и поприветствовала его высокомерно, руку ему для поцелуя пожаловала величаво, словно барыня — холопу. Нахмурился Меншиков, отвернулся и стал разглаживать усы. Однако тут сын хозяина дома, Михайло Борисович, подвел к Меншикову другую девицу — прехорошенькую, стройную, хоть и в платье попроще. Девица эта была похожа на полячку, а быть может, и на украинку из Малороссии, и красота ее не холодно сияла, а опасно пламенела. Глаза у незнакомки были живые и проницательные, но грустные. Взгляд ли этот имел тайную силу, или всколыхнулся в крови зов предков, да только непривычно заныло у Менжика сердце. Сладко так заныло… Девица улыбалась приветливо и даже несколько вызывающе, и Александр Данилыч, не привыкший отступать перед вызовами Венеры, сам схватил ее душистую ручку и пылко прижал к усам. Девица улыбнулась и просто сказала: «Щекотно!» Руку она все же забрала, но Меншиков все равно счел, что его авангард уже ворвался в эту прелестную крепость. Он широко улыбнулся ей в ответ, как бы невзначай демонстрируя крепкие белые зубы, тщательно вычищенные толченым жемчугом: падки, ох как падки девицы на этот волчий оскал! А хороша полячка, взял бы и всю расцеловал!
— Это моя экономка, Марта Крузе, — представил полячку Борис Петрович. — Из моих ливонских пленников она, взята в Мариенбурге. Дочка моя от щедрот своих ей платье подарила, вот и красуется! Притом — особа большого ума и усердия.
— Экономка у тебя много краше дочки будет! — с удовольствием нанес запретный удар Меншиков и довольно хохотнул, увидев, как вспыхнула оскорбленная Аннушка и как невольно сжались увесистые кулаки у обоих Шереметевых, отца и сына. Затем обратился к Марте и с изысканным полупоклоном заговорил с ней по-польски, проверяя свою догадку:
— Осмелюсь осведомиться у прелестной пани, не польская ли кровь бежит в ее жилах под этой бархатистой кожей?
— Батюшка у меня был польской крови, — просто ответила Марта, словно не заметив комплимента. — Самойла Скавронский его звали.
— Поляк? — заинтересованно переспросил Меншиков. — А может, малоросс? Из Правобережной Украйны?
— Не знаю точно. Но на Украйне он долго жил…
— Тогда почему пани носит фамилию Крузе? — поинтересовался Меншиков.
— Это фамилия моего мужа, он храбрый солдат шведской короны, — с гордостью ответила Марта. — Его зовут Йохан Крузе.
— Зовут или звали? — не скрывая грубого ехидства, спросил Менжик.
— Конечно же, зовут! — горячо воскликнула Марта. — Он жив, хоть я не имею известий о его судьбе с самого Мариенбурга…
— Ну, ежели в плену его нет, почитай точно в могиле! — развязно заявил Меншиков.
— Достоверно о судьбе ее мужа нам не ведомо, — строго и сурово сказал Шереметев. — Жизнь и смерть солдата — в руце Божией.
— Срам вам, Александр Данилович! Недостойно так жестоко огорчать нашу бедную Марту! — пристыдила Меншикова Аннушка Шереметева и тотчас участливо приобняла экономку за плечи. — Ты, главное, надейся и молись, милая!
— Ну что ж, ежели жив сей солдат и не в плену нашем, сам свою жену найдет. — Меншиков моментально переменил тон. — Хоть и трудно ему это будет сделать. Не в Москву же он за женой придет! А если и придет, то где искать ее станет? В доме генерал-фельдмаршала российского? Да и кто его сюда пустит?
— Да вот хоть денщик Порфирич пустит! — горячо сказала Марта. — А господин фельдмаршал обещал меня домой отослать, если мой муж сыщется.
— Сие есть правда, — подтвердил фельдмаршал. — Ежели где объявится некто Йохан Крузе и опознан будет, как муж моей слуги Марты, я честное слово даю жену ему отдать. А коли помру я по произволению Божьему, сын мой Михайло то учинит. Ежели и его Бог с баталии к себе призовет — то дочерь Анна.
— Благородно, без всякого сомнения, благородно… — согласился Меншиков, хотя меньше всего ему хотелось, чтобы за этой хорошенькой экономкой явился какой-то шведский муж.
Марта Крузе заинтересовала самого Меншикова — красива, умна, умеет себя держать в обществе, нраву горячего и, по всему видно, — пылкого. Роду, конечно, простого и звания скромного… Но он, хоть и первейший государев советник, чинами не чинится, родами не чванится. Чем ему не метресса будет из этой ливонской Марты? Ежели одеть ее в платье дорогое да драгоценностей на белую нежную шейку навешать, будет краше, чем бывшая царева любовница Анна Монс! А что грустит о муже своем, в этом большой препоны нет — погрустит и забудет! Швед ее, вернее всего, давно в земле сырой гниет, а если и жив — он самому Меншикову не помеха! Ни одна красавица еще Александра Данилыча не отвергала, не бывало ему в амурных баталиях конфузии! Да и к тому же Марта эта так авантажно его встретила, зацвела вся, разулыбалась!
Марта же улыбалась знаменитому красавцу совсем по другой причине. Она почувствовала в этом веселом, обходительном человеке почти что земляка, отцовскую кровь, и этому очень обрадовалась. Вот так, как Меншиков, закручивал и разглаживал усы ее отец и почти так же дерзко улыбался! Марта сделала Меншикову реверанс и хотела отойти в сторону, но тот решительно и властно удержал ее за руку.
