Война - Стаднюк Иван Фотиевич (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
С нетерпеливым ожиданием ехал Миша в родные Буркуны, известив о дне своего приезда только Марийку. Пуще самой дорогой драгоценности берег в пути свой потертый чемоданишко, в котором с величайшей аккуратностью был уложен белый костюм. А сердце всю дорогу немым криком кричало от нетерпения: скорее бы приехать! Вот позади трудная пересадка с поезда на поезд в Киеве. Впереди, через пять часов езды, – Винница!.. Там еще одна пересадка – на узкоколейный поезд, и еще через час он уже увидит в зелени левад Буркуны: поезд там не останавливается, но на подъеме замедляет ход, и Миша, как это делают многие, соскочит на ходу с подножки вагона. Марийка будет его встречать…
Конечно, к этому времени он уже должен быть в белом костюме.
Долго не раздумывая, Миша взял свой чемоданчик и, протискиваясь через битком набитый вагон, направился к уборной. Вскоре он вышел оттуда белоснежно-сверкающий, смущенный оттого, что на него устремили удивленно-озадаченные взгляды многие пассажиры, в большинстве дядьки и тетки, тесно сидевшие на скамейках, на корзинах, сундучках.
Место Миши уже оказалось занятым каким-то старичком, и он остался стоять в проходе, боясь прикоснуться к чьему-нибудь узлу.
Когда поезд подходил к Фастову, рядом освободилась вторая полка. Миша проворно забросил на нее чемодан и, убедившись, что голая поверхность полки сверкает чистотой после того, как ее долго полировали бока предыдущего пассажира, ловко забрался туда сам, предварительно сняв пиджак. Улегся на спину, расправив на себе брюки, накрылся пиджаком, хотя в вагоне стояла густая духота; лежал, боясь пошевелиться, чтобы не измять на себе белое, пахнущее свежестью великолепие, с волнением размышляя о скорой встрече с родным селом, вслушивался в неумолкаемое татаканье колес. Потом на него навалилась сонливость, и вскоре Миша будто окунулся в сладкое небытие…
Проснулся от толчка останавливающегося поезда, не сразу сообразив, где он и что с ним. Только вдруг ощутил неизъяснимую тревогу.
– Какая станция? – испуганно спросил он у пассажиров.
– Гнивань, – ответил снизу старичок.
На Мишу будто плеснули кипятком: проспал Винницу! Он суматошно соскочил с полки, схватил свой чемодан и с гулко бьющимся сердцем выбрался из вагона.
Была вторая половина дня. С выцветшего от жары неба ярко и безмятежно светило солнце. А на душе у Миши темно: хотелось вопить от досады – через час в сторону Буркунов отправится узкоколейный поезд. И никак теперь не успеть на него: пассажирские в обратную сторону будут только вечером.
Надоумил кто-то из железнодорожников: от водокачки сейчас пойдет на Винницу паровоз…
Миша побежал по междупутью к далекому паровозу, спотыкаясь о шпалы и бугорки шлака. Не замечал, что его белые туфли становились серо-пятнистыми.
Пожилой чумазый машинист, когда Миша торопливо изложил ему свою просьбу, посмотрел на него с веселым недоумением, затем охотно предложил:
– Садись, студент! Мой паровоз таких чистеньких еще не возил.
В тесной будке паровоза было трое – бросавший в топку уголь худощавый кочегар с черным лицом, машинист, успевавший открывать кочегару заслонку ревущей огнем топки и выглядывать в окно на путь, и Миша, стоявший сбоку, неправдоподобно белоснежный в этом тесном и угарном царстве черноты. Обреченно и уже почти безразлично посматривал он на свои туфли, переступая с ноги на ногу, когда на них сыпалась с переполненного тендера угольная крошка, потревоженная лопатой кочегара. Старался только ни к чему не прикоснуться, чтобы уберечь костюм, который заметно покрывался серым налетом.
Машинист, уловив на лице Миши страдание, смилостивился. Он достал откуда-то чистенькую газету, протянул ее Мише и, открыв узенькую дверцу – проход из будки, ведший вдоль котла к передней части паровоза, – сказал:
– Чемодан оставь здесь, а сам иди вперед и садись на газету. Там чище, и ветер пыль с тебя сдует.
Здесь, на маленькой площадке, в самом носу паровоза, и пристроился Миша, принимая на себя прохладный напор воздуха, наблюдая, как стремительно неслась навстречу железнодорожная линия. Ехать было приятно и весело. Только уже в Виннице, когда под колесами загремели станционные стрелки, на Мишу обрушился снесенный ветром от водокачки фонтан брызг. И там, где на костюме устоялась угольная пыль, вспыхнули серые звезды пятен…
Миша успел на узкоколейку. Растерянно-счастливый, сидел он у открытого окна небольшого вагончика и подставлял бок солнечному ветру, надеясь, что пятна на пиджаке высохнут и поблекнут.
Томительно тянулось время, но вот поезд после короткой стоянки в Вороновице тяжко поднялся по крутой дуге, пересекавшей знакомый лес, почему-то именовавшийся Бобковым, и Миша увидел, как замаячили высокие вековые липы, сторожившие въезд в Буркуны. Когда поезд поравняется с ними и начнет на подъеме сбавлять скорость, можно уже будет выходить на площадку. Не заметил бы только проводник: прыгать на ходу поезда запрещалось.
Хорошо, что Миша сел недалеко от выхода. Он взял чемодан, миновал уборную и нажал на ручку двери. Дверь не поддалась… Подергал.
– Не старайся, хлопец, проводница на ключ дверь заперла, – сказала стоявшая на выходе чернобровая молодица. – Это чтоб не прыгали в Буркунах.
Миша будто захлебнулся ставшим вдруг густым воздухом и ощутил, что вспотел от головы до пят. А в окне уже замелькали деревья крайних левад. Что делать? Ехать пятнадцать километров до следующей станции? И тут же вспомнил, что, когда был мальчишкой, видел, как какой-то дядька перебирался на ходу поезда из крайнего окна вагона на площадку.
Миша рванул на себя дверь уборной, нырнул в тесную каморку и закрылся. Окно открыто. Его отделяет от площадки тоненькая стенка… Миша встал на унитаз, протолкнул в окно чемодан, высунулся вслед за ним по пояс и бросил чемодан на площадку. Затем, прихлопнув узенькую, пахнущую мазутом планку ветровика, стал выбираться сам. Еще усилие, еще, и он уже сидит на откидной металлической перекладине над ступеньками вагона.
Когда соскочил на площадку и взялся за ручку чемодана, почувствовал, что руки испачканы чем-то липким. Взглянул на них… Мазут! А потом увидел такое, от чего в голову ударила дурманящая темнота: он увидел безобразную черную полосу, размазанную на пиджаке по всей груди и по правой штанине от паха до коленки… Оказывается, мазутом были смазаны петли ветровой планки… Боже, до чего ж ты немилосердный!.. Разве может человек в один день перенести сразу столько наказаний!..
