Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
Он презирал себя за это, не делая никаких скидок. Единственным утешением было то, что встреча была последней, — он уже решил это для себя. В школе как-нибудь выдержит, на людях и смерть красна; а эти таскания по улицам всей бандой вообще пора прекратить, в десятом классе найдутся занятия и посерьезнее. Так что видеться они будут не так уж часто, в смысле — наедине. И вообще, все это типичная плешь. Пройдет. Такие вещи проходят, и нечего придавать им излишнее значение. Зря только он тащится на этот идиотский обед…
— У вас там будет кто-нибудь? — угрюмо спросил он в лифте, не глядя на Нику.
— Какие-то папины знакомые с женами, я их почти не знаю. Ну, и Светка с мужем. Да, и еще этот, что с нами ездил…
— Кто?
— А, такой Дон Артуро, Юркин сотрудник. Тоже физик.
Все это было сказано каким-то слишком уж небрежным тоном; Андрей внутренне усмехнулся. Что ж, вот, вероятно, и разгадка. Неудивительно — физик! Модная профессия. Когда-то девы сходили с ума по гусарам. Ах, душка ядерщик…
Через минуту, увидев его самого, Андрей окончательно утвердился в своей догадке.
— Что ж, старуха, я тебя понимаю, — сказал он Нике, вызвавшись помочь ей принести что-то из кухни, — не влюбиться в такого было бы даже пошло.
Ника раскрыла рот и сделала большие глаза.
— Влюбиться — в Дона Артуро? — спросила она шепотом и подавилась от смеха. — Ты спятил, я бы скорее повесилась! С чего это ты взял?
Андрей пожал плечами и ничего не ответил.
Когда они вернулись, гости уже рассаживались вокруг раздвинутого во всю длину полированного стола. Стол был без скатерти, только под каждым прибором лежал небольшой прямоугольник какой-то грубой экзотической ткани. «Как в лучших домах Филадельфии», — усмехнулся про себя Андрей, садясь между Никой и ее сестрой. Ратмановская столовая могла служить наглядным пособием по новейшей истории интерьера — здесь было представлено все ставшее особенно модным за последние годы: и чешская люстра со спиралевидными хрустальными ветвями, и гравюры на гладких светло-серых стенах, и два таллинских канделябра кованого железа, и зеленые конические свечи — каждая вещь представляла очередной «последний крик». «Впрочем, хоть со вкусом», — подумал Андрей примирительно и огляделся. Все вокруг переговаривались шумно и беспорядочно.
— …Нет, почему, они теперь тоже строят мощные реакторы, — говорил сидящий напротив длинный парень в очках, которого Ника представила ему как мужа сестры. — В Алабаме нас возили на одну строящуюся АЭС, недалеко от Хантсвилла… как раз шел монтаж первого блока на миллион киловатт. В семьдесят втором, когда вступят в строй все три реактора, станция даст проектную мощность порядка трех миллионов киловатт. Даже свыше трех, там мощность одного блока несколько больше миллиона…
— На «Броунс Ферри»? Миллион шестьдесят пять тысяч, — подсказал душка с другого конца стола, блеснув ослепительными зубами.
— Ну, вот. В сумме почти три миллиона двести, это уже рентабельно. На «Эдисоне» в этом году вводят в строй два новых реактора по семьсот пятнадцать тысяч. Американцы вообще думают к восьмидесятому году перевести на атом двадцать пять процентов своей энергетики, а к двухтысячному — половину…
Обед тянулся томительно долго. Елена Львовна вежливо спросила Андрея, как тот провел лето, вежливо поахала, узнав о происшествии с рукой, и тут же перенесла внимание на других, к его большому облегчению. Он сидел с угрюмым видом, нехотя ковыряя вилкой в своей тарелке, не глядя на сидящую рядом Нику Та, после нескольких безуспешных попыток втянуть его в общий разговор, тоже замолчала, наверное обиделась Тем лучше, подумал он, в другой раз не пригласит.
Он уже дважды бывал здесь — первый раз этой зимой, потом еще в июне, незадолго до отъезда. И оба раза ему не понравились Никины родители, хотя, казалось бы, их нельзя было упрекнуть ни в чем определенном, кроме, пожалуй, того духа буржуазного благополучия, которым был пропитан воздух этой просторной, отлично обставленной квартиры. Слишком уж образцово-показательным выглядело все в ратмановской семье, и очень уж чувствовалось, что Никины родители сознают эту свою «образцовость» и гордятся ею.
Кроме Ники и, пожалуй, длинного Кострецова, Андрею были сейчас неприятны все собравшиеся за этим столом. Неприятны без конкретной причины, просто так, если Не считать причиной то, что все это были те же довольные собой и знающие себе цену, благополучные и преуспевающие люди. Его раздражала их манера держаться, снисходительно-уверенная у мужчин и искусственно, не по возрасту экзальтированная — у дам. Дамы держались особенно раздражающе. О чем бы они ни болтали, заходила ли речь у них о новом спектакле на Таганке, или о нашумевшей повести в «Новом мире», или о модах, или о каком-то происшествии с общим знакомым во время прошлогоднего круиза — все это обсуждалось с таким ненатуральным оживлением, словно дело происходило на сцене плохого театра. Курицы, подумал Андрей с растущим раздражением, типичные великосветские курицы. Сливки общества! Неужели и Ника станет такою же, как и эти дуры?
Сестра ее, правда, не стала. Кострецова Андрею не то чтобы понравилась — он не любил злых и насмешливых женщин, — но она была хоть, по крайней мере, не дура. За столом она больше молчала и курила, раз или два подмигнула Андрею ободряюще, но с таким видом, что он сразу понял: она тоже не в восторге от собравшегося за столом общества. И муж ее совершенно явно томился, зато красавчик — тот чувствовал себя как рыба в воде…
Андрей почти ничего не ел, только потягивал из своего фужера, и ему становилось все грустнее. Еще и вино, как нарочно, оказалось то самое, что они пили тогда в «Праге», терпкое холодное цинандали, и его вкус и запах мучительно напоминали ему тот день. Впрочем, в конце лета всегда печально вспоминать, как оно начиналось. Сейчас предложить бы Нике удрать отсюда и просто побродить вместе по улицам, несмотря на дождь; но это неосуществимо, из разговоров он понял, что Кострецовы и их приятель улетают в Новосибирск сегодня вечером и Ника поедет их провожать. Да и не пойдет она теперь бродить с ним под дождем…
Он все-таки спросил ее, спросил с вызовом, словно желая окончательно убедиться в том, что было ясно и так. Ника сделала гримасу сожаления и отрицательно покачала головой, пожав плечами и покосившись на сидящих за столом. «Ты сам видишь, — говорил ее взгляд, — как же мне уйти?»
— Не обязательно сегодня, — сказал Андрей упрямо. — Я спросил вообще. Мне хотелось бы о многом с тобой поговорить. Можно завтра или в первый погожий день, если ты предпочитаешь. Хочешь, съездим в Останкино?
— Может быть, — ответила она уклончиво. — Ты позвони мне на днях, хорошо?
— Хорошо, — усмехнулся Андрей. — Я обязательно позвоню тебе на днях. А вообще-то занятия начинаются через две недели, можно и не спешить — все равно в школе увидимся.
— Да, действительно, через две недели, — рассеянно сказала Ника. — Кто-нибудь из банды уже вернулся?
— Говорят, видели где-то Ренку. Слушай, я не знаю, удобно ли это, но мне пора идти…
— Я понимаю, — с готовностью кивнула Ника. — Ты посиди еще минут десять, а потом, когда будут вставать из-за стола, мы незаметно ускользнем. Я тебя провожу немного… только недалеко, нам ведь скоро в Шереметьево. А у Светки еще не все собрано, я обещала помочь…
Андрей глянул на Кострецова, подумал о том, как завтра этот длинный молчаливый парень вернется к своей «Огре», или «Токамаку», или как они еще там называются, все эти их фазотроны и стеллараторы, и ему стало вдруг ясно, что он просто завидует Завидует не только Кострецову, который с самого начала показался ему симпатичным, но и самовлюбленному красавцу Дону Артуро, и Никиному отцу, и его важным коллегам. Всех этих очень разных людей объединяло в его глазах одно: у каждого была четкая, конкретная цель, все они знали, чего желать от жизни, и умели брать это желаемое. Оба физика, едва ли старше тридцати, были уже докторами; а эти начальственные манеры Ратманова и его сослуживцев — они ведь свидетельствовали прежде всего о том, что люди эти действительно были начальниками, и, надо полагать, не такими уж плохими…
