Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗

Страх овладел обоими ксендзами. Каноник быстрыми шагами побежал к епископу, рассчитывая, что если не застанет там ксендза Баричку, то, по крайней мере, что-нибудь о нем узнает.

Капеллан, которого он встретил на пороге, на его вопрос о Баричке ответил, что епископ только что послал за ксендзом Марцином, которого он в течение вчерашнего дня не видел.

Они вдвоем отправились к епископу. Все это представлялось загадочным и заставляло предполагать что-нибудь страшное. Епископ заломил руки.

– Боже мой! – воскликнул он. – Неужели Баричка пал жертвой? Но нет, этого быть не может!

В епископстве произошел большой переполох, и во все концы разослали людей. Ксендз Андраш возвратился к себе домой. Янчик молился и плакал.

У некоторых из ксендзов явилась мысль, что тут совершилось преступление из-за мести. Вскоре по всему городу распространилось известие о том, что ксендз Баричка пропал без вести.

Хотя после выступления Барички против короля прошло уже некоторое время, и не было никаких доказательств того, что двор намерен отомстить епископскому послу, однако разные догадки и предположения передавались из уст в уста.

Самым тщательным образом старались узнать, где он был в этот день. Факт был тот, что Баричка на рассвете вышел из дому с тем, чтобы поспеть к обедне во францисканский монастырь, кто-то утверждал, что встретил его на улице, направлявшимся в монастырь, а между тем, его там вовсе не было.

Это случилось в феврале, когда рано утром очень мало людей на улицах, и если заметна кое-какая жизнь, то лишь в центре города и на главных улицах, ведущих к рынку. Утро было холодное и туманное. Деревья были покрыты инеем, и был большой мороз; выпало много снегу, и в городе трудно было найти следы шагов.

Весь день прошел в ожидании возвращения ксендза Барички, так как явилась мысль, что он по дороге был приглашен к умирающему. Всем известно было его усердие, когда дело шло о наведении на путь истины и о спасении человека; поэтому не теряли еще надежды на его возвращение.

Больше всех беспокоился епископ Бодзанта, и он первый начал подозревать придворных в убийстве Барички из-за мести.

На третий день произошло событие, давшее повод к размышлениям. Какой-то крестьянин из Лагевников, ехавший рано утром на рынок в Краков, рассказывал, что будто накануне праздника Святой Лючии, проезжая по льду через Вислу, он был свидетелем происшествия, нагнавшего на него большой страх. Он видел, как несколько людей, лиц и одежду которых он в темноте не мог рассмотреть, тащили к Висле человека, не оказывавшего им никакого сопротивления. Затем они его вложили в заранее приготовленный мешок и, бросив его в прорубь, моментально сами скрылись, не заметив свидетеля. Послали в Лагевники за мужиком и привели его к епископу. Он под клятвой подтвердил пастырю, что видел все это собственными глазами, что у убитого руки были сложены, как для молитвы, что он не вырвался из рук убийц, не кричал и весь был одет в черное.

День и час совпали со временем исчезновения ксендза Барички, но не было уверенности, что это он. Река замерзла, и невозможно было в ней искать труп, а до весны течение могло бы его далеко отнести.

Несмотря на то, что на основании этого рассказа можно было сделать только предположение о том, что это был Баричка, в городе упорно и с уверенностью говорили о том, что ксендза Баричку утопили в Висле.

После сильных морозов, бывших во времена праздника святой Лючии, погода вдруг неожиданно переменилась, наступила оттепель, выпал дождь, стало темно, лед тронулся раньше, чем обыкновенно, и река вскрылась.

Как будто чудо какое-то совершилось, и люди, работавшие на берегу Вислы, заметили плывущий по воде мешок. Они думали найти в нем что-нибудь ценное и с опасностью для жизни с помощью кольев и крюков зацепили его и вытащили на берег.

В мешке оказался труп ксендза Барички со сложенными накрест руками, со спокойным, умиротворенным лицом.

На берегу собралась толпа любопытных, и кто-то из них сразу узнал в трупе ксендза Баричку, а так как он совершенно не изменился, сохранив свою красоту и величие, то начали кричать, что свершилось чудо; толпа упала на колени и дали знать епископу.

Трудно описать, какое волнение поднялось в городе. Все устремились к реке, чтобы посмотреть на останки мученика; была большая давка, многие опускались на колени перед трупом, плакали, и среди толпы раздавались угрозы и крики возмущения.

Епископ, узнав о произошедшем, немедленно отправился вместе с духовенством к берегу реки, распорядившись, чтобы впереди шествия несли крест и траурные хоругви, а также, чтобы звонили во все колокола.

Принесли гроб и вложили туда останки мученика; из всех монастырей и костелов вышло духовенство с хоругвями, тоже направляясь к месту, где лежал труп, и куда стекались со всех сторон толпы народа.

Мешок, в котором был завязан труп, тщательно рассматривали, стараясь найти какие-нибудь улики, которые навели бы на след преступников. Мешок был обыкновенный, из толстого грубого материала, такой же, какие употреблялись для зерна, только значительно больше, по всей вероятности, нарочно сшитый из двух.

Возле трупа нашли веревку и пояс, который мог навести на след, потому что он был кожаный с железной пряжкой, какие обыкновенно носила придворная челядь.

Но не одна только челядь при дворе носила такие пояса, а потому подозрение разрослось.

Торжественное перенесение тела убитого в костел, панихида, проповедь, с которой молодой ксендз обратился к толпе, все это сильно повлияло на всех, навело страх и расположило к покаянию.

Все обратили внимание на то, что никто из придворных и окружающих короля не показался ни в костеле, ни на похоронах, и даже на улицах их не было видно. Поэтому начали громко, не скрываясь, говорить о том, что преступление было совершено слугами короля и по его распоряжению.

Епископ, возвратившись в слезах из костела, куда он велел на несколько дней поставить гроб убитого, чтобы еще больше взволновать людей и восстановить их против короля, окончательно решил предать его анафеме. Доказательств того, кто совершил преступление, и по чьему приказанию оно было совершено, все-таки не было. Vox populi [8], не мог быть юридическим доказательством для обвинения простого смертного, тем более, короля. В течение нескольких дней останки ксендза Барички были публично выставлены в костеле, и начали утверждать, что при них совершаются чудеса, что от тела по ночам исходит какой-то свет, что оно вовсе не разлагается, а наоборот, издает чудный благовонный запах; под влиянием этих рассказов народ проникался все большим страхом.

Закоренелые грешники спешили исповедаться, безбожники возвращались на путь истины. Все были объяты страхом.

Старик Свиняглова, в доме которого Баричка часто бывал, бывший случайно свидетелем разговора Кохана с ксендзом Марцином во время свадьбы, громко рассказывал, как он собственными ушами слышал, что Рава угрожал смертью Баричке; следовательно, никто другой, кроме него, не совершил этого преступления.

Таким образом, рядом с именем короля упоминалось имя фаворита, как его послушного орудия.

Из всех этих догадок в народе сложилась довольно правдоподобная легенда, принятая за настоящую правду, хотя она ничем не была доказана. Ксендз Сухвильк, видя, как несправедливо обижают короля, бросая на него тень подобного подозрения, и убежденный в том, что Казимир не мог дать распоряжения убить ксендза Баричку, обратился к королю, заклиная его выяснить правду.

Король торжественно поклялся ему, что убийство совершено без его ведома.

Ксендз Ян поспешил к епископу передать ему о клятве короля, но тот и слышать об этом не хотел и посмотрел на этот шаг как на доказательство беспокойства и нечистой совести, и еще более убедился в том, что двор причастен к убийству.

Когда в последний день выставления тела Барички в костел пришла какая-то женщина с больным ребенком, и при прикосновении к бренным останкам ребенок чудодейственно излечился, все в один голос признали Баричку святым. В этот момент какой-то человек в разорванной одежде, с растрепанными волосами, с испуганным лицом и обезумевшими глазами насильственно вломился в ризницу, требуя, чтобы его исповедали. Его начали уговаривать отложить исповедь до следующего дня, но он так умолял, на коленях ударяя себя в грудь и вопя о своей греховности, что один из ксендзов, сжалившись над ним, надел на себя епитрахиль и пошел с ним в исповедальню.